— Суровый мужик! — усмехнулся я.
Она кивнула.
— Да. Но с другим мне было бы скучно. Мне нужен был именно такой: сильный, мощный, подавляющий. Я устала быть сильной там, в корпусе, и здесь, в семье, хотела побыть немного слабой, побыть под защитой. Пусть даже иллюзорной...
Пауза.
— Но я не смогла, — отрезала она. — Моя сила постоянно проявлялась, давала о себе знать. Я давила на него, мы сцеплялись друг с другом по пустякам, постоянно ругались. Я понимала, что это неправильно, пыталась сдерживаться, и у меня получалось. Но не всегда.
А однажды меня ранили. И он несколько недель провел рядом со мной, с моей кроватью, ухаживая. И после, пока восстанавливалась. Он любил меня, Хуан. Любил слабую, о которой нужно заботиться. И пока я таковою являлась, наши отношения можно было назвать идеальными.
Но я выздоровела и снова стала сильной. — Катарина горько усмехнулась. — И мы поняли, что, несмотря на любовь, будущего у нас нет.
Она встала и подошла к окну — в её квартире было настоящеё окно, выходящеё в небольшой внутренний дворик, засаженный деревьями и цветами, радующий глаз. В этом дворике можно посидеть, отдохнуть, погулять с детьми, расслабиться. Конечно, не оранжерея, как в школе или корпусе, но все равно нечто близкое.
— Мы сходились еще дважды. — Но каждый раз все равно разбегались, с психами и руганью. Последний раз стал решающим: я была не совсем трезвая и... Я его ударила.
Она обернулась. В её глазах плескалось раскаяние.
— Ты же знаешь, чему нас там учат, видел. Я могу справиться с десятком невооруженных людей не самых плохих физических данных, голыми руками. Мы — убийцы, Хуан, этим все сказано. И до этого я никогда не применяла свои навыки дома — знала, чем может кончиться. А в тот раз...
Вздох.
— Я его вырубила. А когда поняла, что натворила, было поздно. Он мог мириться с моей работой, с моими навыками и способностями, с тем, что скореё я смогу защитить его в темном переулке, чем наоборот, но только до тех пор, пока дома я — жена и женщина, а он — муж и мужчина. Но после того, как ящик Пандоры открылся...
Продолжать не требовалось. В этот момент от Катарины несло таким отчаянием, что даже мой внутренний голос, самый главный скептик моей жизни, не смог бы упрекнуть, что она играет на публику.
— Второй моей ошибкой стало то, что я... Стала гонщицей. Профессиональной. Как и он. Не стоило этого делать. — Снова вздох. — Нужно было гонять лишь для себя, в удовольствие. Мне же хотелось экстрима, признания. 'Катарина де ла Фуэнте, первая в таком-то классе!' 'Ракета в юбке!' 'Женщина-молния!'Знаешь, как заманчиво звучало? А такие слоганы: 'Семейная династия!' 'Женщина, превзошедшая своего мужа!'? Я подсела на этот наркотик, отрываясь от реальности все больше и больше. Я конкурировала с Адальберто. Конечно, этим его только подстегивала, настраивала на борьбу, но у нас слишком разные классы подготовки, мне следовало вести себя осторожнеё. Вместо этого в один день я взяла и выиграла приз, о котором Адальберто мечтал всю жизнь. Взяла его влегкую, почти не напрягаясь. Все бы ничего, если б между нами был кто-то еще, но Адальберто пришел к финишу вторым. Сразу после меня.
Она замолчала. Нет, она не плакала, слезы не лились из её глаз — слишком давно все произошло, успело перекипеть. Но лучше бы уж плакала.
— И вы расстались, — констатировал я.
— Разумеётся. И так до самого конца не разговаривали. Ни разу. — Она горько вздохнула. — Я же ударилась в гонки, Хуан. Спасалась в них от безысходности. Я чудила, играла со смертью, и вскоре прослыла 'Сумасшедшей идальгой'. 'Идальго' — прозвище Адальберто среди своих, — пояснила она, — я же его дополнила.
— Но смерть пощадила меня, — отстраненно заметила она. — И на работе, в корпусе, и здесь. Вместо этого пришел ненужный в общем достаток.
Да, Хуан. Отвечаю на твой незаданный вопрос. И этот дом, и все, что внутри, включая машины — все благодаря им. Я стала четырехкратной победительницей 'Las carreras', главного неофициального чемпионата экстремалов со всего мира, и кроме них много где постояла на пьедестале. Неофициальные чемпионаты болеё опасны, менеё известны за пределами круга знающих, но зато крутятся там куда большие деньги. Ты же не думаешь, что офицер корпуса, пусть и старший, способен купить на свое жалование гоночную 'Эсперансу'?
Нет, я так не думал изначально. ТАКУЮ машину можно только выиграть.
— Обидно то, что я не могу ударить в грудь и закричать: 'Я не знала!'. Знала, все знала. К чему это приведет. Мне не стоило устраивать шоу на трассе, нужно было тихонько пропустить его и лететь второй, отсекая остальных. Но мне хотелось лишний раз доказать, что я сильная. Доказать самой себе, Хуан. Потому, что за день до этого десять девчонок стреляли и убивали по моей команде, рисковали жизнью. Я отпускала их в бой и несла за них ответственность; от меня зависело, сколько человек сегодня умрет, и кто это окажется. Там я была богом, решающим всё. Здесь же видела всего лишь трассу, детскую игрушку, и не желала понимать, что игрушки — это тоже серьезно. Понимаешь меня?
Еще не понимал, но находился в процессе. Она загрузила меня, и пищи для размышлений хватит надолго.
— В тот день мы как раз и обсуждали это, спорили. Я доказывала свою правду, он — свою. И когда я поняла, что мои аргументы не слышат, потому, что не хотят слушать, мне стало обидно. И я выместила злость, как могла.
Она подошла и положила руку на плечо:
— Так что, Хуан, ты зря напрягаешься. Одиночество — не причина, это следствие. Следствие того, что мы сильные. Все мы. Некоторые, вроде Мишель, находят половину под стать себе, как её Диего. Мужик хороший, командиром крейсера абы кто не становится, но дома он... — Она показала жест, именуемый 'так-сяк'. — Остальные же обречены. Они не могут быть слабыми, так их воспитали; тигр или лев никогда не станут прогибаться под зебру. Только под другого тигра или льва. Такие, как я, подстраиваются, мимикрируют, пытаются делать вид, что они слабые, но это всего лишь вид, иллюзия. Однажды происходит срыв, правда вылезает наружу, и заканчивается все так, что лучше бы уж ничего не начиналось.
— Одиночество относительное понятие, Хуан, — подытожила она. — И ключом к нему является слово 'сила'. Если ты сильный — ты обречен на одиночество.
— Но я — мужчина, — поймал я нестыковку в её теории. — Наоборот, я стану сильным и найду себе слабую женщину...
— И сбежишь от неё через день. — Катарина залилась смехом. — Ты не станешь сильным, ты уже сильный, малыш. Иначе бы я забраковала в первую неделю нашего знакомства. У нас огромный отсев, и нужен он как раз для этого — браковать слабых. Мы все здесь такие Хуан, как и ты — сильные. Это основа корпуса, часть его идеологии. А зная тебя, я гарантирую, что как у Мишель у тебя не выйдет.
Я покачал головой, вспоминая свою таинственную аристократку. То, какой скверный у неё характер. Со мной она держалась молодцом, но и в нашем общении это проскакивало. С близкими же она далеко не подарок. И Катарина права, мне нравятся именно такие.
— Это будет борьба, малыш, — продолжила мой куратор. — Борьба с нею, с той, кого выберешь. И победить в ней нереально.
— Почему?
— Потому, что она тоже будет сильной, тоже будет львицей. Ей придется бороться с тобой, проявляя себя. Она окажется в моем положении.
— Но я — не твой Адальберто, — мягко заметил я. — Если бы Адальберто прошел то, куда собираюсь я, ты бы смирилась и расстелилась перед ним. Признала бы его право... Быть сильнеё. Не так?
— Так. Но то я, девочка из корпуса, аж. А он — парень из народа, всего лишь, хоть и талантливый. У тебя будет то же самое, только с другой стороны: ты будешь всего лишь мальчиком из трущоб, пусть и вассалом королевы, она же — как минимум аристократка. Аж. А аристократка — это навсегда, Хуан. Она не сможет позволить себе быть 'снизу'. Как и ты.
Одиночество — удел сильных, мой дорогой. Их плата. Просто наши девочки не понимают этого и грешат на методики воспитания. Да, методики своеобразные, без последствий не обходится, но то решаемо. Поверь, я много лет в этой каше. Истинное одиночество не от них.
Да, такого от разговора я не ожидал. Я не во всем был согласен с Катариной, но четко сформулировать аргументы 'против' не мог. И уж точно не под вино. Такое надо обдумать неспешно, в трезвой спокойной обстановке, все взвесить.
— Но это же не значит, что конкретно у меня ничего не выйдет? — поежился я. — А вдруг мне повезет? И совсем не как Мишель? Вдруг найду общий язык с избранницей? И вдруг она окажется НЕ аристократкой?
Катарина покачала головой.
— В последнем сомневаюсь. Я знаю тебя даже лучше, чем ты сам. Тебе подавай лучшую, а лучших вокруг со временем будет пруд пруди. А насчет остального... — Её губы озарила лучезарная улыбка — ...Все в твоих руках. Я обосновала тебе проблему, привела пример, как пыталась её решить и НЕ решила. Если ты будешь мудреё... Я за тебя только порадуюсь, малыш.
Ладно, сиди, думай. Что-то я устала сегодня, скоро вернусь.
Она направилась к неприметной двери, за которой пряталась ванная. А я все сидел, смотрел фотографии и маленькие фильмы, наблюдая в динамике взаимоотношения людей, итог которых был мне заранеё известен. Пытался понять, что думаю. Она меня удивила, эта женщина. Не то, чтобы оказалась совсем другой, не такой, какой считал раньше — нет, она та же. Просто перевела себя своими откровениями на другой уровень восприятия, болеё глубокий и открытый. Доверилась. И это впечатляло. Эдакая Катарина 2.0, модифицированная версия. Что будет дальше — неизвестно, но посылать её в космос, как хотелось еще утром, я больше не захочу. Доверие — страшная штука.
Она вышла минут через двадцать, с мокрыми волосами, закутанная в легкий блестящий домашний халатик едко-красного цвета. На секунду я отвлекся, инстинктивно провожая взглядом её фигуру, затем вновь вернулся к просмотру неудавшегося семейного альбома. Она взяла расческу, села на край кровати и принялась приводить в порядок мокрые волосы. Бежали минуты..
— Ну и долго мне еще тебя ждать, Шимановский? — услышал я насмешливый голос спустя какое-то время.
Поднял глаза. Катарина все так же сидела на краю кровати, держа расческу в руках.
— Чего?
— Я говорю, мне тебя еще долго ждать? Или ты совсем маленький, не понимаешь, что к чему?
Видимо, да, совсем маленький.
...Может быть в другой раз, при других условиях, я сбежал бы, и никогда после об этом не пожалел. Но сейчас совокупность всех факторов сыграла свою роль. И вино, и ступор от рассказа, и театр, и, чего уж греха таить, та волна похоти, которая охватила, пока мы распивали бутылку. Я подошел и положил руки ей на плечи, разминая их.
— А как же твоя собственная лекция по этому поводу? Про Шекспира и Сент-Экзюпери? И что тебе не нужно этого от такого зеленого неудачника, как я?
Ответом мне стал усталый смешок:
— Шимановский, я только что вытрусила перед тобой душу. Дала тебе то, рядом с чем не сравниться никакой секс. А ты о каких-то банальностях...
Резким движением она развернулась и толкнула меня на свой космодром, затем быстрым движением залезла на меня сверху и принялась расстегивать рубашку.
— Для достоверности. Неудачником тебя я не называла. Лишь глупым юнцом, а это разные вещи.
Я не возражал. Я вообще ни против чего не возражал. Лишь отметил дальним уголком сознания, что халат её как-то чересчур запахнут — наверное ей жарко. Неплохо бы это исправить...!
* * *
Ночь прошла бурно. И очень незаметно. В перерывах мы глушили вино, обливая им друг друга, и не такая ясная к тому моменту голова вообще отказалась соображать. Я не воспринимал происходящее как реальность — безумие, да и только. С её же стороны следовала железобетонная очередность действий, раз за разом творивших со мной такое... Слов, чтоб подобрать эпитет, я не могу найти до сих пор. Так хорошо мне не было никогда. Это было даже не круто, это было... Безумие!
Единственное, что осталось в памяти, это её слова, сказанные перед окончательным отрубом, с большим сожалением:
— Хуан, если б ты был хоть немного постарше. Всего лишь на десяток лет! Хотя бы десяток!.. Мы б с тобой такое устроили, чертям бы в аду жарко стало!..
Она тяжело вздохнула, отвернулась и уснула, на этом процесс её усовершенствования до Катарины 2.0 завершился. У меня же не осталось ни сил, ни желания о чем-то думать, что-то анализировать и делать выводы. Я также развернулся и уснул, отложив всё на завтра.
Глава 9. Уроки огненного демона
'Завтра' вышло таким, что подумать я ни о чем не успел. События неслись с такой скоростью, что мой личный спидометр зашкаливал, не успевая реагировать.
Началось все с раннего и очень тяжелого пробуждения. Если бы вас... Не давали бы вам спать полночи, а потом подняли ни свет ни заря, какова была бы ваша реакция? Вот-вот, и я матерился. Сквозь зубы объяснял Катарине, где желал бы её видеть, с уточнением адреса. Но в ответ был сброшен с кровати и бессовестно облит водой.
— Шимановский, подъем! Труба зовет!
Я поднял голову, пытаясь сдержать себя и не наброситься на неё — хорошего из этого ничего не выйдет. Она стояла передо мной уже одетая, в повседневно-рабочие брюки и скромную повседневную же блузку, почти накрашенная.
— Давай, давай! Не зыркай так! Не убьешь! Я и так дала тебе черт знает сколько времени поваляться!
Последнеё, как оказалось, было правдой. С противоположного конца квартиры донесся свист кухонной панели.
— О, все готово! Малыш, у тебя пять минут привести себя в порядок, десять — на завтрак, и мы отчаливаем. Не успеёшь — поедешь голодным. Время пошло.
Понимая, что спорить бесполезно, я нашел глазами дверь ванной и начал подниматься.
— Куда поедем?
— Увидишь.
Можно было не гадать, наш путь лежал в корпус. По дороге меня так и подмывало поговорить, кое-что выяснить на теперь уже трезвую голову, но Катарина сидела чернеё ночи, и я счел за лучшеё её не трогать, от греха. Она была озабочена чем-то важным, из ряда вон, я же вел бы речь 'о банальностях'. Как я себя чувствовал? Мерзко. Сейчас — мерзко. Ну, юношеская дурь в стремлении 'подвигов' на женском фронте скрипку играла, не без этого, тем болеё, осуществилась слащавая мечта любого прыщавого идиота — переспать со старшей и опытной. Но нейтрализовалось всё осознанием КТО была эта опытная, КАК она это сделала, и раздумьями, ЗАЧЕМ.
Действительно, зачем ей это? Форма контроля, учитывая апгрейд? Извините, она с этой формой теряет больше, чем приобретает. Да, она останется жесткой стервой, такой, какая была, но я буду относиться к ней иначе, и с этим ей ничего не поделать. Она стала болеё уязвима для меня, не сможет больше прятаться в глухую броню, как раньше. Ведь кроме тела, она раскрыла еще и душу, мы стали ближе, и при всем внешнем пренебрежении с её стороны оба будем понимать, что её агрессия и построение меня по струнке — показуха.
Да и не такая она железная. Я смогу её ударить, смогу достать, если сильно припрет. И даже технически представляю, как это сделать. Так что логики в её поведении я не видел, а она слишком хороший прагматичный офицер, чтобы не контролировать такие мелочи, как спонтанные безумства.
