Роман не сводил глаз со странной ауры и вообще настраивался на её движение, чтобы, кинься на него что-нибудь из этой страхолюдины, драть от неё со всех ног. Но ничего не происходило, и он благополучно приблизился к странному явлению.

Перевести зрение на обычный уровень Роман уже боялся, поскольку сообразил: опасаться надо не человеческой оболочки — а ужасающего хаоса ментальной, хаоса, чья бушующая энергия явно приближена к точке взрыва.

И Роман давил в себе жалость, ибо аура Мечтателя, переполненная чуждой ему смертоносной энергией, жадно пожирала своего носителя. И выполнит ли свою задачу оболочка-бомба, настроенная кем-то безжалостным, или удастся подобрать к ней ключик и преобразовать природу её энергетики — для парня-носителя всё равно: багровая чернота медленно поднималась и теперь окутывала голову и плечи Мечтателя. И без проникающего зрения Роман видел серые, сально блестящие кисти его рук (физическая оболочка ещё пыталась функционировать — хотя гнила заживо) — рук умирающего.

Как будто невидимая стена мягко оттолкнула Романа, едва он хотел сделать ещё один шаг. Он невольно выгнулся, когда холодная струйка пота скользнула по его горячему позвоночнику, — и замер. Ноль. Никакой катастрофы. Багровый хаос продолжал беситься в строго отведённых ему пределах... Роман трепетно выдохнул — и понял: это его собственное энергетическое поле, наткнувшись на границы враждебной оболочки, запротестовало, а он сам, настроенный на тончайшие колебания, почувствовал это сопротивление. Когда десантник всё проанализировал и получил наконец разумное объяснение, осмелел и попробовал настроиться уже не на движение чужого поля, а просто — обволок его, насколько смог, представив, что обнимает эту жёсткую форму.

Чуть повернувшись, он сказал:

— На звуковое реагирование настройки у объекта нет. Можете шуметь, орать, свистеть...

Полицейским велели оставаться на месте и подошли к Роману насторожённой толпой. Только встали около бедолаги полукругом, как вся соколиная стая сорвалась с мест и облепила плечи и рукава изумлённых полицейских.

— А то мы без вас не разобрались, что это такое! — съехидничал Володька.

Но из безопасного далека птицы возмущённо попискивали на неразумных хозяев и просительно заглядывали в глаза умнейших людей, оставшихся в стороне от вызывающего ужас чудовища: может, ещё подальше отойдём?

— Что скажете?

Роман терпеть не мог ставящих его в тупик ситуаций. Поэтому, спрашивая, он в упор смотрел на Леона: человек, сидящий перед ними, почти мёртв — какие-то минуты здесь ничего не решают. Багровая дрянь высосала из него жизнь и сделала процесс умирания необратимым. Единственное, что можно сделать, — уничтожить ментальную оболочку несчастного парня и дать его физическому телу спокойно умереть. И чем быстрее, тем лучше. Милосерднее.

Леон понял.

— Можно было бы дать ему умереть... Но представь: завтра мы снова пойдём в город, а на каждом углу будет сидеть вот такой бедняга. Представил?.. Сейчас самое главное — выяснить, кто с ним такое сотворил и зачем. Сделаем так: дойдите участок до конца, заодно доставьте на место в целости и сохранности ребят из полиции. Со мной останутся Брис и док Никита.

Он сел напротив Мечтателя, отстегнул пояс с оружием и положил его рядом, чтобы можно дотянуться рукой. Брис и док Никита присели чуть подальше, за его спиной, чтобы держать в поле зрения обоих. Когда все трое застыли, Роман кивнул команде и повёл её и полицейских в сторону вокзала. Три птицы нехотя взлетели и устроились на карнизе второго этажа — дома напротив того, к которому прислонился опасный бедолага.

Убедившись, что небольшая группа скрылась на пересечении улиц, Леон всё внимание посвятил Мечтателю. Итак, задача — понять, в чём загвоздка: поискать в информационном поле обработанного человека, какого рода опасность он должен представлять и для кого именно (разбрасывали же во время войны на Земле для детишек красивые и притягательные игрушки, начинённые взрывчаткой, — первая ассоциация, пришедшая в голову, хотя в данном случае явно били на жалость); а вторая задача, если времени хватит — и везенья — на работу с Мечтателем, то и автора-убийцу найти попытаться.

Леон намеренно глушил в себе рвущееся из глубин души желание сначала всё-таки сосредоточиться на том, чтобы спасти парня. Умом он понимал, что Мечтатель умирает. А сердце ныло: "Но ведь живой ещё..."

Пришлось резко покачать головой и отрешиться от всего мешающего. Леон превратился в холодную машину, которая ищет доступа в чужой компьютер. Участок за участком он проверял терпеливо и тщательно. Там, где, как ему казалось, оболочка тонка, он осторожно давил, стараясь отодвинуть "ткани", чтобы втиснуться и проникнуть вовнутрь. Стороной мелькнула мысль, что его занятие здорово напоминает работу хилера — с одной только разницей: хилер входит в физическое тело руками, чтобы произвести нужные манипуляции; он, Леон, к сожалению, входит ментальным щупом в нечто зыбкое, напоминающее по консистенции мыльный пузырь и наполненное такой дрянью, что лучше было бы и не...

Нашёл... Слой проминающегося под собственной тяжестью живого шара — прямо перед сердцем Мечтателя (ну, правильно! Где ж ещё?) — мягко поддался и впустил Леона. Впечатление — сожрал, потому что, несмотря на отключённость эмоций, он чувствовал, как гниль и разложение принялись за него. Стараясь двигаться так, чтобы на его ментальный щуп налипало как можно меньше продуктов распада, Леон медленно переходил из одного слоя в другой. Умирающие мысли и чувства Мечтателя оглушали, и каждый слой его энергетического поля давался не столько физически, сколько психологически тяжело: многоголосый надрывный крик — в полной тишине. "Ты знаешь безжалостный Дантов ад... Звенящие гневом терцины..." Леон не помнил, откуда явились эти строки, но понял, какая ассоциативная связь вызвала их: может, Данте тоже бродил по информационному полю умирающего, спускаясь от внешнего слоя к внутреннему и наблюдая тот же ужас, переведённый на язык символики своего времени?..

... Брис настроился на колебания информационного поля улицы, поэтому сигнал получил первым. Он должен был охранять Леона от возможного внешнего нападения, но полученный сигнал шёл от самого Леона. Брис перевёл своё внимание на его работу и насторожился: оболочка Мечтателя давно уже должна была подняться, освободив его грудь и закрывая уже его голову и шею, — она же стремительно опускалась. Какого чёрта...

— Док Ни...

— Вижу...

Метнув взгляд на движение дока Никиты, Брис невольно поднял брови. Во-первых, док Никита смотрел, используя обычный уровень. Во-вторых, он держал в руках пулемёт, очередь из которого могла легко перерезать человеческое горло.

Он сам перешёл на обычное зрение, снова посмотрел на Мечтателя, и рука сама потянулась нашарить автомат: парень ещё сидел с закрытыми глазами, но сидел теперь, наклонившись вперёд и подобрав к себе слегка расставленные полусогнутые ноги, — вся его поза вопила о готовности к прыжку. Невесть откуда взявшееся в его руках оружие — он крепко прижимал его к себе, и виднелся только короткий туповатый ствол — тёмным круглым зрачком следило за Леоном.

Всё ещё чувствительный к уличному полю-пространству, Брис мельком глянул на дока Никиту. Тот уже стоял, и по непреклонному выражению лица стало ясно, что он будет стрелять немедленно, едва только Мечтатель начнёт враждебное движение — пусть самое короткое для физического тела.

— Нельзя... Леон ещё не закончил.

— Между ними два метра. Не успеем.

— Леон в его поле. Последствия...

— Плевать — вытащим...

— Глаза ещё закрыты. Сможешь выбить оружие?

— Попробую.

Улица стала напряжённо-пронзительной, и неторопливый шёпот застывал в её пространстве причудливым дымком, похожим на перистые облака.

Док Никита шагнул к Мечтателю.

Вровень с его движением Брис поднялся на ноги.

Секунду спустя, когда оба были готовы к следующему перемещению, Мечтатель открыл глаза. Они оказались гнилого белёсого цвета, поскольку глаз у него, обычных, человеческих — и не было. И когда он распахнул веки, словно собираясь убить всё живое мёртвым взглядом своих мёртвых глаз, движение век ещё не закончилось, как док Никита выбил оружие из его рук.

Может, железка вылетела легко, потом что её держали сальные скользкие руки умирающего?

Леон не шевельнулся.

Ты знаешь безжалостный... (Генрих Гейне. "Германия. Зимняя сказка")

—

Похоже, он раздвоился. И чем дальше, тем отчётливее он воспринимал себя как две половины, к тому же подозревая, что где-то прячется третий — наблюдатель.

Первый был похож на психа-комментатора, который так азартно разевал вопящую пасть, что на бесстыдно обнажённых мясистых дёснах белели стянутые криком дёсны. Псих-комментатор орал надрывно, с интонациями полупьяного хама:

— Интересно попробовать описать данную ситуацию!! Двое лупят одного, который хочет добраться до четвёртого и угробить его! Но убивать первого строго запрещено, поскольку он ещё нужен четвёртому! Четвёртый сидит на асфальте и старательно философствует! О чём может философствовать такой мозгляк, как четвёртый?! Может, он решает вопрос, сподобятся ли его дружки-дуболомы утихомирить первого?! А чего хочет первый?! Ха, чего может хотеть зомбированный мертвяк?! Только добраться до живой плоти!! Странно, что зомби не глядит на парочку, которая так профессионально лупит его по морде! Ай-я-яй, какой потрясающий удар! Жаль, что он не достиг своей конечной цели — успокоить зомбированное чучело на пару секунд! Но как мальчики стараются, с каким упорством держат защиту! Наверное, с тем же, что и зомби, который всё равно лезет сквозь их защиту к вожделенной добыче!!

Последний удар, восхитивший психа-комментатора, нанёс док Никита. Мечтатель впечатался в стену дома всем телом, словно небрежно брошенный мягкий пласт глины. Однако отлепился он сразу — псих-комментатор оказался прав, — не задержавшись у стены и секунды. Более того — если Брис и док Никита надеялись, что с начала драки они полностью обезоружили Мечтателя, то надежда лопнула сразу, едва Мечтатель шагнул от стены. Ничего удивительного, что он выглядел широкоплечим и плотным. Шагнув, Мечтатель одним взмахом оборвал на своей рубахе пуговицы и скинул её.

Ч-чёрт... Ходячий арсенал.

Он остановился, будто давая возможность полюбоваться своей коллекцией и проникнуться её устрашающей мощью.

Сегментные наручи начинались почти от запястий. Мечтатель резко согнул руку в локте. Видимо, вздувшиеся мышцы привели механизм в действие: наручи ощетинились шипами. Грудь и живот Мечтателя представляли собой выставочный стенд, с которого он не глядя смахнул три-четыре детали, а через секунды — процесс сборки происходил неуловимо стремительно — он уже стрелял в Леона. И лежать бы Леону бездыханным, если б Брис ещё раньше, кажется, во время сборки пулемёта-автомата, не подскочил к нему и не врезал снизу по оружию. Пулемёт ещё клевал воздух носом, когда Брис ударил Мечтателя ногой сбоку под колено, а док Никита дал очередь из мини-пулемёта по ногам упавшего. Неприятный треск падения они не расслышали из-за грохота оружия.

— Сдох? Встать не сможет? — осипло спросил Брис, отшвыривая ногой пулемёт Мечтателя и, скривившись, глядя на его джинсы, чёрные от крови.

— Какое там... — напряжённо сказал док Никита. — Оживает на глазах. Судя по всему, лишён ощущения боли... Чего Леон возится?

Брис с сомнением прижал правый локоть к боку, нащупывая моток верёвки.

— Может, связать его? И Леон разберётся с ним, и нам спокойнее... Попробуем?

— Не дастся. Если только двигательные центры полностью...

— Откидывать его всё время назад?

— Не советую. У него на шипах выступает какая-то жидкость — приглядись-ка к коже на кистях. Или кислота, или сильный яд. Видишь, как разъедает? А внизу, под рёбрами, ряд пластиковых бомб. Представь, чо будет, если нечаянно вдаришь по ним..

— И что теперь делать? Баррикаду строить между ними?

Псих-комментатор пакостно хихикал, слушая этот обмен мнениями.

Мечтатель группировался, подтаскивая к себе сначала безвольно разбросанные руки, потом волоча и сгибая в коленях разбитые ноги. Готовился к новому броску.

... Двойник психа-комментатора тяжело продирался сквозь препятствия по внутренним кругам ментальной оболочки Мечтателя. Он шёл, ссутулившись под напором багровеющего дыма, насыщенного информацией о смерти. Он задыхался от мёртвой, гниющей сгустками крови — и начинал понимать. Первое сообщение он прочитал быстро, хотя и пришлось собирать его по обрывкам. В некотором смысле оно позабавило его — и оставило несколько в недоумении. Будешь тут недоумевать, когда всю свою жизнь считаешь себя охотником и вдруг кем-то определён как объект охоты.

Вторая часть информации тоже близка. Воинственная форма — частичка разрушительного хаоса, сквозь неистовую пляску которого перемещался двойник Леона, — чуть не проглотила его. Всего лишь какой-то микроскопический сгусток, повстречавшийся на пути, как и многие другие до него, — он отличался от них только тем, что сразу прилип к двойнику Леона. Прилип он на определённом расстоянии — образовал орбиту вокруг ментальной фигурки двойника. Сначала ничего подозрительного в неожиданном спутнике не замечалось. Леон лишь через некоторое время обратил внимание, что сгусток невероятно быстро увеличивается в плоскостном объёме, вроде как превращается в своеобразную ширму. Пришлось остановиться и поинтересоваться, что за штука крутится вокруг него. В ответ "ширма" внезапно влажно взбухла и накрыла его почти с головой.

Леон успел выдернуть своего двойника из ловушки и машинально считать информацию с кровожадной "ширмы": кто-то знал, что он войдёт в поле Мечтателя, и эта "ширма" — первый капкан на него. Из многих — разбросанных в хаосе. Дальше — хуже: неизвестный, устроивший такую изощрённую ловушку, не больно-то и прятал свои планы. Краешком сознания двойник снял и эту информацию с предыдущего информационного слоя от "ширмы", а потом она начала встречаться на пути двойника всё чаще и чаще, видимо, чтобы Леон не забывал: ему объявлена личная война.

Походя, стороной, двойник выяснил, что где-то в городе бродят ещё три вооружённых Мечтателя с мозгами, стёртыми в кровавую (ливерную! — хихикнул псих-комментатор) кашу, которая грубо спрограммирована на убийство единственного человека.

Оставалось последнее — узнать о мастере-программисте.

Двойник начал углубляться в последние круги, держась начеку — помня о внутренних ловушках. Некогда более-менее стройная конструкция ментального поля сейчас походила на собранные со всего света смерчи и вихри. Любая попытка считать здесь информацию оборачивалась потрясающим душу чтением дневника сумасшедшего: одна мысль переплеталась с другой, одно знание разрывало другое — накладывалось на третье, предварительно пропустив четвёртое через себя, как решето, а если точнее — через сито. И весь этот яростный и скорбный Бедлам, умирающий дом умирающего человека, оценивался свысока (из безопасного далека и насмешливо-жалостным цоканьем — ёрничал, гад!) хамом-комментатором: "Одна мозга за другой с дубинкой гоняется!"