— Но и без штанов. — выводя Джослина из затруднения принцесса Орхидея сама договорила концовку наркиссовской сентенции. — Милейший Наркисс за словом в карман никогда не лазил. К несчастью, остроумие такого сорта непозволительно для представителя славного своим смиренномудрием сословия Созидателей Насущного. Подобные наглые выходки не могут оставаться без примерного наказания. Увы... — Орхидея отвернулась от Джослина и ободряюще улыбнулась миниатюрной, зеленоглазой брюнетке остановившейся на берегу ручья в грациозном замешательстве. Гимназистка, опустив глазки и придерживая пальчиками юбку, вошла в воду, сделала несколько шагов и снова остановилась, глядя через плечо на патронессу и ее собеседника.

— По милости Всеблагого Всевышнего все люди равно наделены даром речи и право распоряжаться этим даром не может быть... — начал было Джослин, хмуровато поглядывая в сторону питомиц Орхидеи, отрабатывающих тактику дарования незабвенных мгновений при форсировании водной преграды.

— Тем не менее вы, граф, и ваши товарищи по оружию прошли через Испытание Тьмой, дабы получить право на вольнодумные высказывания. — перебила принцесса. — По протекции, моей и маркиза Гарданны, вашему отчиму была предоставлена возможность, так сказать, задним числом завоевать это право. К сожалению, первый же, пажеский, этап Испытания завершился для мэтра Наркисса плачевно. И теперь у этой истории может быть лишь одна концовка — весьма для мэтра Наркисса печальная, но притом отчасти и забавная.

— Вам кажется забавным, принцесса, публично уложить под палки почтенного человека, солидного негоцианта, который нам с вами по возрасту в отцы годится? — Джослин стоял перед Орхидеей положив руку на эфес палаша.

— Ну, я думаю, что достойнейший Наркисс сумеет договориться с экзекутором, дабы не подвергать чересчур суровому испытанию свои бока. — отвечала Орхидея. — Кажется испытание это должно произойти в Дувре, на коленях мраморного изваяния Божественной Уины Купальщицы. В Дувре сейчас как раз собрались почтенные негоцианты — коллеги мэтра Наркисса, члены правления Компании Сены и Луары. Им будет полезно посмотреть на сию экзекуцию. Надеюсь, благоразумие подскажет им, что означенное зрелище надлежит воспринимать исключительно как забавное.

Джослин дернул головой в поклоне, резко повернувшись, пошел прочь из сада.

— Бедняжка окончательно рехнулся на почве любви к народу. — с сожалеющей улыбкой произнесла Орхидея. — Боюсь, что у нас с вами, девочки, нет лекарства от этой болезни.

* * *

— Мэтр Балу любезно согласился вести твои, Фели, дела в Камелоте, в частности взять на себя хлопоты по управлению тем небольшим капиталом, который я, прекрасная дама, могу оставить вам в качестве, так сказать, сувенира — на память о себе. — Гаук глянул искоса на бледную заплаканную Офелию, заговорил снова тем же тоном — фамильярно-куртуазным с явственно слышимыми ерническими нотками:

— Позвольте, мэтр Балу, представить вам мою супругу Офелию, поклонницу вашего прославленного пасынка. Тебе, конечно же, известно, Фели, что мэтр Бенджамен Балу является отчимом нашего общего друга Эрни, доблестного истребителя морлокских певунов.

— Да, я имел честь и... — весьма схожий с плюшевым игрушечным мишкой Балу с кротким упреком посмотрел на Гаука. — и, могу сказать не кривя душой, не только честь, но и счастье. Пойдемте со мной, Фели. Вы позволите вас так называть старику, который ... — добрейший Балу смахнул непрошенную слезу, суховато обратился к Гауку:

— Чем еще могу служить, благородный Гаук?

Гаук, поклонившись с усмешкой, забренчал шпорами к выходу из библиотеки, в которой происходил разговор. Балу, взяв Офелию как ребенка за руку, повел ее по проходу меж книжных полок в наполненные ароматом свежесваренного кофе недра своего дома.

* * *

На дисплее зеленоватое свечение вод Подземного Мира. Поток воздуха, именуемый в просторечии Большим Сквозняком, наполняет паруса транспорта, ходко идущего одетым в гранит широким каналом. По верхней палубе транспорта прохаживаются, беседуя, Артур Феанор и Арагорн Гарданна. Сидящая перед дисплеем Женя Ветчинкевич прибавляет звук, слышен голос Феанора:

— Что я понимаю под любовью к народу? Право, затрудняюсь вам ответить, сэр Арагорн.

Внимание Феанора отвлекает надпись, исполненная дегтем на осклизлой гранитной стене. Доблестный Артур смотрит на надпись с недоумением, Женя — с брезгливой гримаской. Надпись призывает к сыновнему почтению по отношению к родительскому наречию — сладкозвучному как песня соловья говору пастбищных элоев Корнуэлла. Проводив надпись глазами Феанор продолжает:

— Бывали у меня подружки и среди пастбищных и... Помню одна, белошвейка с Кирасирской, прежде чем дать мне от ворот поворот, чуть ли не час читала нотацию. — к немалому своему удивлению Гарданна видит на хищной физиономии Феанора выражение смущенно-ностальгическое. — Дескать: " вы, благородные живете не по людски". Это в рассуждении того, что мы вроде как бы отменили две вещи, без которых человек как бы и не вполне человек.

— Любовь и смерть. — кивает Гарданна. — Я и сам, порой, думаю об этом. Не то чтобы отменили, а просто — не положено нам глубоко вникать в подобные материи. Оттого-то в Цветнике Леопарда и в Чертогах Предков явственно чувствуется привкус казармы. Казармы гвардейской, приличной человеку свободному и благородному, но все же казармы. Можно ли без этого привкуса? Право, не знаю. Видели бы вы к примеру, Артур, как муштруют юных питомиц императорской балетной школы. Спору нет — что может быть прекраснее безмятежной радости бытия. Но насытившиеся всем земным, не знающие печали и гнева... Да не тянитесь вы так, Марк! Мы в подземке, а не на плацу. Что там у вас?

Стоящий навытяжку паж принимает позу более свободную, протягивает Гарданне пакет. Гарданна вскрывает пакет, достает из него небольшой листок бумаги, пробежав его глазами, обращается к Феанору:

— Сэр Хью Мерлин пропал без вести близ кромки Слепящего Облака. Точнее: истукан, на котором находился Мерлин, был внезапно поглощен Облаком. Среди персон, пропавших вместе с Мерлином, числится старший инквизитор Берен. Сие последнее обстоятельство обнадеживает в смысле возможности отыскания пропавшего сэра Хью. Но, вместе с тем, — Гарданна усмехается сардонически, — наводит на невеселые догадки: касательно мест, в которых сэр Хью может отыскаться.

— Да, — отзывается Феанор. — Берен из тех мальчиков Гендальфа, которые не то что Облако... Владыку Тьмы приспособят для нужд службы. Официально он числится под гласным надзором...

— Под гласным надзором было взращено множество охранителей устоев, явных и тайных. — с той же усмешкой перебивает Гарданна. — История перволюдей знает тому множество примеров, как впрочем и наша.

— Место Мерлина и парней из " Пурпурной Бабочки" возле кромки Облака, а не в гендальфовой кутузке. — Феанор испытующе смотрит на Гарданну. Если бы вы, сэр Арагорн, поговорили на сей предмет с принцессой Орхидеей. Любимая кузина государя и все такое прочее. Ну, вы понимаете...

— Да, конечно же. — отвечает Гарданна. — переговорю всенепременнейше, без благородной патронессы Гимназии Пламенных Лилий нам этот клубок не распутать.

* * *

— А вы пробовали, господин хороший, жить с семьей на сотню монет в месяц, пробавляясь хлёбовом из вяленых анчоусов с крапивой, да морийской вареной колбаской с саговой лапшичкой? — пожилой литейшик строго глядел на Гаука. — А то еще, как с колбасой перебои, выкинут на прилавки игуану — дохлую, синюю либо мидий в рассоле, прошлогодних

— И на ром, опять же, цену подняли. — поддержал литейщика сиповатый басок из толпы. Замечание это было встречено сочуственным гулом, вперемешку с урезонивающим шиканьем. Логвинов, прохаживающийся в призрачной гуще элойского пролетариата, оторвался от сотового телефона, воззрился на Гаука, с интересом ожидая его ответа.

— Не пробовал, не случалось. — "морлочий лекарь" улыбнулся сочуствующе. — Меня, знаете, как-то никто и не пытался перевести на такой рацион. Никому, отчего-то, не приходило в голову. Полагаю, что человек, живущий на таком рационе, должен быть опасен для власти. Но к вам, любезные, это не относится. — он снова улыбнулся. — С вами власть может без всякой опаски делать все, что ей заблагорассудится.

Гаук спрыгнул со штабеля бракованых ракетометных стволов, сквозь раздавшуюся людскую массу не спеша прошел к выходу из мастерских. Логвинов проводил взглядом его узкую, сутуловатую спину, вернулся к прерванному телефонному разговору:

— Тут такое дело , Тэмуджин Тельманович. Помните эту ситуацию с Ильичевско-Молдаванской интернациональной казачьей фалангой. Ну да, не фалангой, а паланкой — которая отказалось присягать на верность Ибрахим-задэ. Наверху есть мнение, что их дифференцированное отношение к цвету президентской... Само собой — евразийцам расистами быть как-то не с руки. Но данное конкретное волеизлияние означенных фалангистов-паланкистов есть выражение истинно евразийского духа, нового мышления, а также всего, что потребуется впредь. Так что, ежели их батьку-атамана еще не отправили в тридцать седьмой... Что? Уже прошел зомбирование-кодирование? С новым биороботом вас! Ну и как он? Никаких изменений? Стихи стал писать? Так он и раньше пописывал — в стенгазету. На родном языке? Это где? Он же родом из самого что ни на есть Нечерноземья. Дщерь его поступила в Харькове на русское отделение тамошнего университета. А! Понял — родным языком национально сознательному биороботу надлежит признавать тот, каковой укажут компетентные органы. Некоторым образом национал-зомбизм. Что? Нет такого понятия? Дарю авторство вам. На этот приятном моменте конец связи. Адью?

* * *

— Я осведомлен о злоключениях Сэма Наркисса, коего обычай предписывает нам с вами, ротмистр, именовать отчимом. — собеседник Джослина Камбрэ, рыжеватый, весьма схожий с заматерелым чердачным котом, саперный подполковник, изобразил светскую улыбку. — Должен признаться, что я всегда, можно сказать с младых ногтей, склонен был трактовать милейшего папашу Наркисса в качестве не более как своего рода лакея моих благородных родителей. Лакея, сумевшего сколотить изрядый капиталец и оттого позволяющего себе порой наглые выходки, вроде этой последней, за которую ему пришось расплачиваться своими боками. — подполковник снова улыбнулся, подмигнул семенившей мимо с картонкой в руках хорошенькой модистке в клетчатом платьице. Модисточка опустила глазки, засеменила себе дальше — в меру поспешно. Подполковник вперил в нее плотоядный взор, договорил с аффектированной небрежностью:

— Впрочем, ежели вашей светлости благоугодно мыслить о сем казусе иначе... Кто посмел бы препятствовать вашей светлости мыслить о любом предмете таким образом, каким вашей светлости мыслить благоугодно?! Засим позвольте откланяться. — бравый сапер кивнул Джослину и устремился за мелькающим в людском потоке клетчатым платьицем. Джослин с минуту сумрачно разглядывал фланирующую по панелям улицы Цветов нарядную, весело-оживленную толпу, затем свернул в боковую улочку и зашагал к арсеналу.

* * *

— Лихо вы их накрутили! — перед Гауком с панибратской улыбкой на костистом лошадином лице стоял верзила в гороховом, с латунной розой в петлице, сюртуке. — До сих пор гудят, никак не могут угомониться. — он мотнул головой в сторону краснокирпичных ворот арсенала.

— Не имею удовольствия быть с вами знакомым, господин пенсион-паж, — брюзгливо отвечал "морлочий лекарь". — Во всяком случае — не припоминаю, при том, что на память не жалуюсь.

— Панцер-паж Ромуальд Бонс, — щелкнул каблуками верзила. — честь имею быть слугой господина маг-ротмистра. Мы с вами, благородный Гаук, давно ходим одной дорожкой, только вот не было до сих пор случая...

— Вольно, панцер-паж! — слегка повысив голос перебил излияния Бонса Гаук. — Свободны.

Бонс потемнел лицом. Гаук, повернувшись к назойливому пенсионишке спиной, перешел на другую сторону улицы, где стояла с виновато-потерянным видом Офелия. Гаук оглядел ее взглядом лекаря, согнул левую руку калачиком. Офелия несмело взяла его под руку, они неспешно двинулись крутой улочкой вниз к набережной.

— Красиво он тебя отшил. И поделом. Все лезешь вперед старших товарищей, Ромми, желаешь поторговать личиком. Я, вообще-то, не против. — неслышно подошедший сзади Тофелла по бульдожьи осклабился. — Только, чтоб потом без скулежа. Это кто ж там такая под ручку с Гауком? Та самая Офелия? Какая! — Тофелла пошевелил усами.— Нежненькая...

* * *

— Слышь, Фил, тут такое дело. Пролистал я как-то, перед употреблением, тезисы некоторой конференции — такого себе сборища физиков и медиков в Харькове. Вроде бы, можно уже сейчас светить инфракрасным лазером сквозь черепушку, вызывая в ейном содержимом ощущения, яркости достаточной. В смысле — достаточной, чтоб, значицца, соорудить отдельно взятому индивидую персональную реальность. Да, персональную реальность, объективно существующую в каком-нибудь компьютере-процессоре и данную означенному индивидую в ощущениях. Это будет вещь посильнее нашего голографического сарая. Обговори это дело с нашими яйцеголовыми — сиротами Империи Зла. Лады? Все. Конец связи. — Андрей Кириллович Логвинов сунул сотовый телефон в карман чесучового френча. Огляделся кругом. Толпа рабочих камепотского арсенала текла из его краснокирпичных ворот, торопясь после окончания трудового дня: кто — к семейному очагу, а кто — к незатейливому дружескому застолью в какой-нибудь пивнушке. Логвинов, являя собой, не доступный каким-либо ощущениям феномен, перемещался в этой толпе, внимательно слушал разговоры.

— Арбалетные мастерские прикрыли — будут их теперь делать в Жасмингарде, пружинные, в тех местах нашли целые горы пружин, знаешь такие, вроде как каучуковые, а сила в них... И литейщикам тоже ведено собираться в заготовительный, в какую-то дыру на Верхней Темзе — валить и сплавлять саговник. Подполковник этот, язви его...

-. Эпронд?

— Ну да, он самый. Раскумекал заклятье сундука фей. Того, что стоит под цейхгаузом. Теперь литейный без надобности. Народишко спервоначалу на саговнике покантуется, а потом...

— Переучивать вроде будут.

— Переучивать! Я им что — мальчонка сопливый, в ученье идти.

— Инженер — могильщик пролетарьята. — комментирует из другой реальности Логвинов.

— Пенсион-пажи — не за народ, дурья твоя башка. Они сами, как есть в натуре, народом и будут. Это благородные — считается, что за народ — гоняют морлока в подземхе.

— Есть ли еще эти морлоки в подземке или извели их давно, как иные болтают? То-то же государь, как давеча прибымши из Форноста, не въехал в Камелот с триумфом, чин-чинарем, как Гендальф ему все сварганил, а так только — с горушки сделал народу ручкой и ускакал, как скажи в какое место ужаленный. Потом, конечно, господин квартальный цензор все растолковали — дескать государь опечален раной престолонаследника, то да се... — Проверить бы, насчет морлока в подземке.

— Проверяли, как же, такие вот. Почище тебя. Про мэтра Сногдраса слыхал?