Искандер против Унылого Мира.

Потому верблюд бежал изо всех сил, прочь от шквала ненависти. Впрочем если бы он остановился и как следует пригляделся, то не прилагая особых усилий заметил бы что за сжигающей яростью нет силы ее подтверждающей. Как будто вместо тех самых трехсотвосьмидесятисеми секстиллионов ботаников вооруженных всяким смертоносным барахлом за ним гонятся лишь их гневные отзывы и едкие цитаты. Но трехгорбый верблюд всего этого не знал. И потому бежал и бежал. Ноги его слившись в одно мутное пятно несли его тяжелое тело со скоростью мчащегося к земле горящего небесного болида. Разорванный в клочья воздух ревел и стонал как заживо потрошеная хуруня. Черепицы пустыни разлетались уже не в мелкие клочья, а в пыль тут же увлекаемую бешено закручивающимся воздухом на манер хвоста. Придавая тем самым верблюду еще большую схожесть с небесным телом. И Искандер становился все ближе и ближе. И Чудо творимое им крепчало на глазах. Верблюду надо было успеть первым. Может быть и не раньше самого Искандера, но уж точно раньше летящего за ним шквала ненависти. Ибо исполни Чудо желание шквала, то не то что одинокий и злобный трехгорбый верблюд, вообще весь мир многогорбых демонов оказался бы стерт из реальности. Что могло бы доставить некоторые неприятности многим соседним мирам, куда бы ломанулись все эти самые многогорбые демоны в поисках спасения. И в особенности Стогорбый Дед. С его любвеобильностью и поистине демонически-скверным нравом. Трехгорбый верблюд будучи компаньоном относительно доброго мага Искандера не мог позволить случиться разрушению собственного мира, и последующему за этим глобальному геноциду и растлению всех соседних с Бесконечной Степью миров. И потому еще более нарастил скорость. А именно выпростал из боков свои жуткие демонически-верблюжьи штуковины, неловко взмахнул ими и взлетел в воздух.

Целое мгновение верблюд висящий в воздухе с торчащими из боков крючкастыми клешнями выглядел более чем нелепо. Но потом с оглушительным щелчком клешни сложились в некое подобие коротких и уродливых крыльев, из-под них вспыхнуло ярко невидимое колдовское пламя верблюжьей волшбы. И в который раз усталая пустыня удивленно охнула, когда раскатисто взорвалось пространство, а взрывная волна вмяла поверхность пустыни в округлую воронку десяти метров глубиной, смела и перемолола в хитиново-мясной фарш всех спящих драконов в радиусе двух километров. Испуганный воздух метнулся прочь от яркой вспышки. А потом из образовавшейся пустоты вылетел настоящий болид. Раскаленный до синевы, пышущий злобой, но в то же время невозмутимый как сотня отборных дворецких, удивительно необтекаемой верблюжьей формы. И со страшным ревом понесся в сторону Искандера. И вмиг исчезнув за горизонтов был таков. Шквал ненависти, будь он самую малость вменяем, поостерегся бы связываться таким жутким существом. Но шквал не имел мозгов. Он был лишь сосредоточением нечеловеческой ненависти и ярости. И потому в ответ лишь ускорился и понесся за верблюдом. Может самую малость уступая ему в скорости. Но ничуть не уступая ему в упорстве.

Бетхад был недоволен. Он заметил что лапы его перестали опираться на черепицы и лишь мельтешат в воздухе. Что впрочем ничуть не сказалось на его умопомрачительной скорости. Также он заметил что бледная тень отбрасываемая им на унылую поверхность пустыни исчезла вовсе. Да и сам он весь стал полупрозрачным как герой меаркских иллюзион— сказок для умственно-отсталых демонов, а именно дружелюбное, но недалекое привидение-мальчик Перкас. Что было плохо. Бетхад помнил один случай, когда великий Хар-ский Герой, пламенный кошачий революционер Пачвач, в сражении с Кис-ом— гвардейцем проигрывая бой и собственную жизнь, так сильно напряг свои убывающие силы и желания, что на крохотное мгновение перестал быть реальным. И этого ничтожного исчезновения из реальности хватило на то, чтобы большая часть донжона правящей семьи Мурзикан превратилась в щебень, а остальная— просто разлетелась на куски, выпадавшие потом в виде осадков еще где-то с три дня. Знатное погребенье вышло для жалкого раба Хар-а, успевшего за мгновенья своего нереального существования разорвать в клочья непобедимого гвардейца Кис-а.

Но Бетхад не желал преждевременно погребаться. Даже с почетным сопровождением в виде целой гвардии самолично покрошенных Кис-ов. Ему просто хотелось жить. Спать круглые сутки, есть репку с удивительным грибным соусом, которым почти добровольно делятся разумные мыши обитающие под башней Искандера, закусывать бесполезными, но такими вкусными мясными закусками из пищевого маго-хрусталя, пить сладчайшие жирные сливки, драться с друзьями— демонами не на жизнь, а на смерть в тоннелях Вонючего Города. А также помогать молодому магу в его алхимических экспериментах, зачастую бесчеловечных, но и то лишь по причине сильной увлеченности, а вовсе не по душевной злобе. Пялиться в окно целыми часами, совершенно безотходно вылизывая стальную шерстку, ибо еще ни разу за все время пребывания в Лучшем из Миров Бетхад не отрыгнул ни единого шарика шерсти. Клят, сейчас Бетхад был совсем не прочь даже прослушать анекдот в исполнении червеобразного толстяка Хантуна— пожирателя кала.

Он хотел жить, а не становиться призрачной бомбой, способной разнести в клочья укрепленный злой кошачьей магией замок вместе со всеми его обитателями. И так как противопоставить становлению взрывчатым привидением ему было совершенно нечего кроме как Чуда, совершаемого Искандером где-то там за границей горизонта, то Бетхаду только и оставалось, что еще быстрее шевелить своими полупрозрачными лапами. Что он и не преминул сделать. С каждым шагом Искандер становился все ближе и ближе. Взрывная смерть от аннигиляции шестилапой кошачьей тушки также была весьма близка. И вопрос был лишь в том какая из встреч случится быстрее. И потому Бетхад бежал. Все быстрее и быстрее.

С жутким громогласно-неслышным скрежетом невидимые колеса Судьбы пришли в движение. Вот уже столетие как бездвижно простоявшие в ожидании подходящего случая они с трудом раздирая прикипевшую корку забытья и наросшую ржавчину безвременья закрутились. Все быстрее и быстрее, перемалывая в своих безжалостных жерновах любые положительные вероятности и удачные стечения обстоятельств в тонкую безтелесую пыль безысходности.

И судьбы всех населяющих и гостящих, пусть и не по доброй воле, в Унылом Мире существ стали стремительно закручиваться в единый клубок, сплетаясь в самый тугой узел, который только можно придумать. Причем тугость этого невидимого и неосязаемого никакими чувствами и приборами, помимо 'чутья копчиком', узла была таковой, что сразу становилось понятно— без трупов здесь не обойдется. Причем сам процесс трупообразования будет эпичным донельзя. Хотя и на удивление кратковременным. Ибо клубок, из-за малого количества реальных участников, получался мелковатым. Чуть ли не узелком. Что впрочем ничуть не умаляло ее глобальности. Последствия при любом исходе оказывались катастрофичными. Но вполне приемлемыми для Унылого Мира бескрайней черепичной пустыни. Ибо все для этого бесконечно усталого мира было лучше чем дальнейшее прозябание в голоде и холоде под унылыми багрово-сиреневыми небесами.

Даже внезапный галактический катаклизм повлекший за собой мгновенное испарение всей планеты в облако рассерженных кварков и пучок жесткого излучения. По крайней мере это было бы интересней, чем еще миллион лет пялиться на дрыхнущих драконов. Так думал безжалостный механизм судеб. Так думало багрово-сиреневое небо. Так думала каждая молекула усталой черепичной пустыни. Так думало само Мироздание. И оттого думы эти обретали плоть. Твердую и упругую как свежая сахарная репка. Что тоже было весьма примечательно.

Искандер схитрил. Он не стал выдумывать ничего нового и сногсшибательного. Лишь видоизменил уже использованную ранее волшбу. Ту самую с помощью которой благополучно перевоплотил целый отряд боевых зомби в отвратительные тыквенные пироги и плюшевые диваны. А именно волну насыщенного до предела хаотического волшебства. В тот раз волна отлично справилась со своей задачей, уничтожив всех врагов и чуть не прикончив самого Искандера со спутниками придачу.

Правда, без проблем не обошлось. А было их две. Но каждая размером с гору. С натуральную гору, ту самую что впивается своими рудно-каменными корнями в земную плоть на многие и многие километры вниз. Имеет занесенные чистейшим горным снегом вершины и негусто населена бесстрашными горными козлами-скалолазами, а также снежными барсами, ледяными барсами, отмороженными барсами и барсами состоящими из чистейшего сливочного мороженого. То бишь проблемы были велики и практически не имели путей для их решения. И будь Искандер чуток нерешительней и не имей в истории своей жизни случившиеся совсем еще недавно удивительные приключения, то возможно ситуация действительно могла бы оказаться безвыходной. Не смотря на всех драконов, демонов и прочих существ, желающих свершения Чуда и самого Чуда, желающего как можно скорее воплотиться. Но Искандер был самим собой. И потому подавив всякие сомнения, что исключительно губительны для любого проявления магии, приступил к Волшбе.

Нет агрессивных боевых зелий типа '-хас' и даже их менее мощных собратьев группы '-симто', чтобы послужить подрывающим зарядом чар всей магической схемы. Значит берем из набора кишок, демонических конечно же, нечто выглядящее особо агрессивно, разжевываем и выплевываем в соответствующих точках будущей руны шквала дикой магии. В каждый плевок закладывается крохотный осколок алхимического стекла, добытого из щедрого запаса расколотых пустых пробирок из-под алхимических бомбочек. Да, временами на Искандера нападала сквалыжность не присущая не только гостеприимным сулнитарцам, но и вообще человеческим существам имеющим хоть какие-то душевные порывы, и он подбирал пустые пробирки остающиеся после неверного срабатывания бомбочек. Так что жадность Искандера на этот раз обратилась в добро... или же нет...

Искандер почувствовал в своей внезапно изменившейся биографии некий подлог. И обрадовался. Ибо это говорило о том, что он находится на верном пути и рояль в кустах уже начал образовываться и незримо помогает своему создателю, подсовывая ему в карманы осколки внезапно оказавшегося жизненно необходимым стекла, а в память— эпизоды несуществующей биографии. Жалко что способность у совершающегося Чуда видоизменять реальность была еще не особо сильной. А то руна магического шквала просто возникла бы вокруг куста по единому мановению рук Искандера. Но увы, в воздухе было пока еще слишком мало волшебных чар, чтобы последствие могло поменяться местами с причиной. И потому Искандер продолжал жевать, плевать и втыкать в плевки осколки.

Вкус у злобно выглядящего демонического органа был демонически омерзителен. По шкале крысиных какашек, которых в свое время Искандер налопался вволю, он отстоял лишь на один балл ниже любимого лакомства детишек из затерянной, и слава за это всем Небезумным Богам, деревушки Кунокукунну. Что в который раз доказывало крепость воли молодого зельевара. Ибо многие и многие герои, среди которых попадались и принцы-чародеи, и эльфийские витязи, и драконьи ублюдки, и полудемоны с полубогами, и как-то раз даже бесстрашный историк-десантник-каратист с дипломом инженера, предпочитали смерть в ужасных муках, чем съесть хотя бы две ложки этой каши. Самой что ни на есть омерзительнейшей во всех двенадцати соседних мирах.

Чем хуже вкус— тем лучше эффект, повторяя сказанное дядюшкой Харумом, Искандер разжевал и расплевал весь орган и до половины сгрыз еще один такой же, когда все заряды оказались в нужных местах. Отлично! Теперь стоит только мысленно приказать кусочку стекла разбиться и оно тут же расколется на еще более мелкие кусочки, выделив при этом пару чар злого стеклоразбивательного колдовства. Этих самых чар должно хватит чтобы запалить злобу в плевке. А в чем-чем, уж в демонических органах злобы переизбыток, особенно с таким тщанием пережеванных и оскорбительно выплюнутых. Искандер учел даже эти крошки зла, могущие сделать его магию сильнее, и потому старался выплевывать пережеванное с предельным презрением и отвращением, сопровождая этот ужасный процесс грубыми жестами. Благо ужасный вкус демонических потрохов как нельзя кстати помог Искандеру все это изобразить. Жесты получились предельно оскорбительными. Даже самый невинный из них на посторонний взгляд был равноценен полуторачасовой оргии с ужасными демонами, похотливыми щупальцами, зубасто-рогастыми органами имеющими привычку в самый ответственный момент издавать смешные звуки и самым неестественным использованием физиологических отверстий, особенно пупков. Так что запас зла в зарядах был более чем внушительный и достаточный.

Теперь оставался самый смак волшбы — разложить магические зелья по схеме таким образом, чтобы с каждым впустую сработавшим в воздух бутыльком, волна бешеных чар становилась лишь гуще, больше и хаотичней. В прошлый раз схема сработала на отлично, так что молодой маг знал куда какой бутылек ложить и даже каким-концом куда его развернуть, чтобы добиться максимально нужного эффекта.

Но ведь и происходило это все в совсем ином мире. В Мире настолько насыщенным магией, что достаточно было обладать всего лишь хорошим воображением, чтобы в попытках избавиться от заветревшегося майонеза призвать из Небытия Демона— Пожирателя Тухлого Майонеза, или при неудаче — самому превратиться в майонез. Свежий, взамен испорченного. Да и зелья Искандер тогда носил с собой первоклассные, с четко прописанными формулами и знакомым до боли, иногда даже чрезмерно, составом.А действовать приходилось в мире, настолько усталом и унылом, что даже лишний чар, случайно пролетающий над черепицами считался настоящим волшебным событием.