После долгого молчания Кэйлис сказала: — Я надеялась, что ты этого не почувствуешь и не запомнишь, что я сказала.
— Ты находишься среди друзей. Но мы должны узнать правду, и всю до конца. — Решив, что прямой подход был лучшим, он добавил: — Как давно ты знаешь о ней?
Взгляд Кэйлис метался между Кильоном и Мирокой, которые все еще стояли на ногах. — Пожалуйста, — сказала она, кивком показывая, что им следует вернуться на свою скамейку.
Наслаждаясь их приятным времяпрепровождением с этими одеялами и одеждой, Мирока зарычала.
— Ей был год, когда появилась метка, — сказала Кэйлис. — Прошло совсем немного времени после того, как она научилась говорить. К тому времени у нее уже росли волосы, но однажды она упала и ушибла голову. Мне пришлось смыть кровь, и тогда я увидела отметину. — Она пристально посмотрела ему в глаза, заставив его представить шок от открытия натуры ее дочери. — Именно тогда я все поняла.
— И ты знала — просто так? — спросил Кильон.
— Конечно. Всегда были дети с таким даром, с тех пор, как существует мир.
— Некоторая комбинация наследственных факторов, — размышлял Кильон. — Где-то там, среди населения в целом. Но только тогда, когда они сочетаются в правильной комбинации, рождается такой ребенок, как Нимча. Сколько ей было лет, когда проявилась эта сила?
Кэйлис на мгновение задумалась. — Почти три. Она не умела читать и писать, как и любой ребенок в этом возрасте. Вот тогда-то все и произошло.
— Как будто оно ждало, пока определенные структуры мозга станут достаточно зрелыми, — сказал Кильон. — Вот что это такое: не магия, не одержимость демонами. Это просто что-то, похороненное глубоко в крови, ожидающее подходящего стечения обстоятельств. Очень похоже на наследственное заболевание, хотя, очевидно, более сложное — и гораздо более редкое, — поскольку оно не может зависеть только от одного фактора наследственности.
— Это не болезнь, — сказала Кэйлис.
— Но это все еще может быть чем-то, что медицина сможет понять и помочь ей, если понадобится.
— Она не нуждается в помощи.
— Если бы сила угрожала ее жизни, ты бы все равно так сказала? — спросил Кильон.
— Это не так.
— Сила обрушила на вас ненависть, из-за чего вы обе оказались в клетке.
— Она также спасла нас.
— Возможно, так бы и было, если бы она могла управлять ею более эффективно. Я, конечно, что-то почувствовал — уверен, что все мы это почувствовали. Но этого было недостаточно, чтобы остановить воргов или навредить мальчикам-черепам. Это неразвитый талант, нечто такое, что нужно лелеять и формировать.
— Ты не так понял, — мрачно сказала Кэйлис.
— Очевидно.
— Она была слаба и напугана, когда пришли ворги. Сила в ней не всегда максимальна. Сегодня она была слаба из-за того, что уже сделала.
— Она уже использовала энергию сегодня вечером?
— Не сегодня вечером, городской житель. Вчера. Когда произошли перемены. Когда твой город умер. Когда ты наблюдал за падением ангелов. — Кэйлис провела рукой по волосам дочери, грязными ногтями раздвинув грязные, спутанные в жирные узлы пряди, обнажив ярко-малиновую эмблему в виде звезды с бахромой. — Нимча принесла с собой бурю. Нимча принесла конец вашему миру.
Он открыл рот, чтобы ответить, но лучшее, что он смог сделать, это улыбнуться и покачать головой.
— Я говорила тебе, что она безумнее мешка со змеями, — сказала Мирока.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
В зарешеченном окошке двери появилось лицо. Это был человек, которого никто из них до сих пор не видел: седобородый, бледный, с орлиным носом и прищуренными ястребиными глазами под густыми бровями. Он оглядел всех четверых, затем открыл замок. Он вошел, сжимая в руках медицинскую сумку, которая была лишь немногим менее потертой и изношенной, чем у Кильона. Позади него маячил еще один летчик, нагруженный одеялами и одеждой, а за этим человеком стоял третий, сжимавший автомат руками в блестящих черных перчатках.
— Прошу прощения за мое опоздание, — сказал бородатый мужчина. — Меня зовут Гэмбисон, я имею честь... это удовольствие ... в том, что я врач в этой миссии. — На нем было длинное кожаное пальто, украшенное на груди и плечах, как предположил Кильон, различными символами ранга и выдающейся службы. Пальто было надето наспех, одна из пуговиц была застегнута не на ту дырочку. Под ним Кильон разглядел белый хирургический халат, мало чем отличающийся от того, который он носил во время своих обычных дежурств в морге Третьего округа. — Меня проинструктировали... приказали... чтобы каждый из вас прошел тщательное медицинское обследование, — продолжал Гэмбисон, — отчасти ради вас самих, отчасти ради безопасности Роя.
— Потому что у нас может быть что-то с собой? — спросил Кильон. Его взгляд то и дело притягивал белый халат, кое-где испачканный охрой засохшей крови.
— Рой, по самой своей природе, должен быть осторожен... бдителен... против инфекции. Насколько я понял, двое из вас из Копья?
— Это, должно быть, Мирока и я, — сказал Кильон. — Мы из Неоновых Высей.
— Боюсь, внутренние детали Копья очень мало значат для меня. — Ястребиные черты лица Гэмбисона были полностью обращены к Кильону, медные глаза хирурга были настороженными и наблюдательными. — Мне сказали, что вас ранили, ударили по лицу?
— Возможно, у меня сломан нос. Кроме этого, никаких серьезных повреждений нет.
— И вы это точно знаете? — спросил Гэмбисон.
— Да, я тоже врач.
— У меня были свои сомнения... подозрения. Начнем с того, что в вашей сумке довольно интригующая коллекция. Настоящий рог изобилия лекарств и хирургических инструментов. — Дыхание хирурга было теплым и слегка пахло кожей. — Я уверен, нам было бы о чем поговорить, доктор...
— Кильон. — Он посмотрел на Нимчу и Кэйлис, зная, что должен сделать все, что в его силах, чтобы защитить девочку. Его сердце бешено колотилось в груди. Он знал, что стоит на пороге чего-то необратимого, точки, за которой нет возврата. — Вообще-то, кое-что есть.
— Что-нибудь?
— У меня были небольшие проблемы с концентрацией внимания с тех пор, как меня ударили по лицу. Мне интересно, не получилось ли чего-нибудь вроде... сотрясения.
— Дайте-ка посмотреть. Встаньте, пожалуйста.
Гэмбисон оглянулся через плечо, возможно, желая убедиться, что остальные мужчины все еще стоят у него за спиной, а затем достал из своей медицинской сумки серебряный инструмент. Он выглядел изящным, точно обработанным, с элегантной рифленой ручкой.
— Вы имели дело с ранеными, — сказал Кильон почти шепотом. — Где они? Возможно, я могу чем-то помочь.
Гэмбисон по очереди заглядывал ему в глаза, прищурившись в окуляр своего прибора. — Стойте очень спокойно, доктор Кильон.
— Я могу показать вам, как использовать мои лекарства с наибольшей пользой. Я также могу оперировать, если до этого дойдет.
Гэмбисон опустил прибор, слегка нахмурившись, и протер одну из его линз на шарнирах рукавом пальто, прежде чем снова поднять ее. — Я вынужден настаивать, чтобы вы не двигались. И молчали. — Он снова посмотрел в глаза Кильону, но на этот раз нахмурился еще сильнее, осознавая, что что-то не так. Он резко отпрянул, как будто увидел свою собственную смерть в этих глубоких, темных озерах полуночной синевы.
— Кто вы такой, доктор Кильон? Кто вы, черт возьми, такой?
— Возможно, было бы лучше, если бы мы продолжили осмотр наедине, — предложил Кильон.
Его провели в другую комнату, через ту часть гондолы, которую он раньше не видел. Когда они проходили через одну секцию, по винтовой лестнице, идущей с потолка, спустился летчик в перчатках и маске, и через открытый люк можно было мельком увидеть могильный склеп оболочки дирижабля. Он слышал резонирующую, похожую на орган пульсацию воздуха, проходящего мимо его кожи, гудящий рев его двигателей. Аппарат был больше, чем он представлял себе на земле. Он не мог угадать численность его экипажа, даже с учетом травм. Казалось вполне возможным, что на борту "Раскрашенной леди" могло находиться много десятков летчиков.
— Вы знаете, кто я, — сказал он Гэмбисону, когда доктор остался с ним наедине в крошечной палате, которая, казалось, была немногим больше встроенного аптечного киоска. — Или, по крайней мере, у вас есть подозрение.
Гэмбисон закрыл за ними дверь.
— То, чем вы являетесь, невозможно, доктор Кильон. Тем не менее, вы стоите передо мной, поэтому я вынужден столкнуться с ... принятием... вашей истинной природы.
— Вы когда-нибудь видели кого-нибудь похожего на меня?
— Раз или два я имел удовольствие препарировать ангелов. Они были мертвы задолго до того, как прибыли ко мне. Как же им могло быть не по себе, если они не могут продержаться вне Копья больше нескольких часов? Тем не менее, их тела могут быть собраны и... сохранены... и переданы тем, кто, как я, находит в этом развлечение... интерес... в них. — Он приготовил таз с горячей водой и вытирал засохшую кровь с лица Кильона с нежностью, граничащей с материнской. — Это были очень старые трупы, доктор Кильон. Судя по происхождению, в котором у меня нет причин сомневаться, они были мертвы уже много столетий. Но ангелы меняются не очень сильно, если вообще меняются. И я очень хорошо помню строение их глаз. Вы не могли бы снять свою одежду?
— Конечно.
Кильон сбросил с плеч свой запасной плащ, поспешно надетый из кучи, прежде чем Гэмбисон увел его подальше от остальных. Он снял жилет и расстегнул рубашку. Он стоял перед Гэмбисоном, его собственный призрачный образ отражался в бутылках на полках — бледное, безволосое, изможденное существо с ребрами, похожими на решетку радиатора.
Гэмбисон бесстрастно изучал его. — Повернитесь, пожалуйста, доктор. Я хотел бы увидеть ваши... — Он сглотнул, когда Кильон повернулся спиной к своему экзаменатору, — крылья. Могу я прикоснуться?.. исследовать... их?
— Будьте любезны.
Кильон почувствовал, как холодные кончики пальцев Гэмбисона коснулись сначала его левого, а затем правого надкрылья. Он осторожно разминал их, исследуя лежащую в основе структуру, крошечные косточки и мышцы, которые изо всех сил пытались обрести функциональность.
— Кто вы? — повторил он, на этот раз мягче.
— Вы бы достаточно скоро разгадали мою натуру, доктор. Я не видел смысла затягивать этот вопрос. Я такой, каким вы меня себе представляете, но одновременно и больше, и меньше этого. Когда-то я был ангелом. Я родился на Небесных уровнях и был бы очень похож на те маринованные тела, которые вы вскрываете. Потом меня изменили.
— Почему?
— С целью проникновения, — вежливо ответил Кильон. — Нас было четверо. Нас изменили хирургическим путем и генетически, чтобы мы выглядели как люди. Или дочеловеками, как сказали бы ангелы. Нас отправили вниз, на Неоновые Выси, жить среди нормальных мужчин и женщин, чтобы доказать, что это возможно. То, что убило бы неизмененных ангелов, было для нас просто неприятностью. С правильными антизоналами мы все еще могли бы функционировать.
— Почему они не удалили вам крылья, не изменили цвет глаз?
— Они так и сделали. Девять лет назад вам понадобился бы подробный анализ крови и мочи, чтобы сказать, что я не человек. К сожалению, операция по проникновению прошла неудачно.
— В каком смысле?
— Были... разногласия. — Он слегка улыбнулся, умолчав о смерти Арувал, о своей собственной роли в убийстве двух других лазутчиков. — Я остался позади, застряв в Неоновых Высях. В конце концов наши специализированные препараты закончились. Я обходился тем, что мог найти, но, хотя мне удалось предотвратить зональную болезнь, я не мог помешать моей глубинной физиологии начать заявлять о себе. Обстоятельства, в которых я оказался, никто не предвидел. Лучшее, что я мог сделать, — это подавить изменения с помощью химии и хирургии.
— У вас шрамы на месте крыльев.
— Их обрезали всякий раз, когда они росли слишком явно. Это приходилось делать снова и снова. Я ничего не мог поделать со своими глазами, поэтому прятал их, как только мог. Мне помогли друзья-люди в Копье.
— Они вам доверяли?
— Мы доверяли друг другу. Я надеюсь, что мы с вами тоже сможем ужиться в одном месте.
— Значит, вы солгали мне о том, что вы врач.
Кильон медленно повернулся. — Нет, это правда. Во всяком случае, большая ее часть. Я являюсь или был патологоанатомом. Я работал в морге Третьего округа. И до того, как меня отправили в Неоновые Выси, я был чем-то вроде врача. Есть очень мало того, чего я не знаю о телах, будь то ангельские или человеческие. Мое предложение помочь вам все еще в силе. — Он помолчал. — Вы не будете возражать, если я снова оденусь? Я полностью осознаю, что не соответствую общепринятым стандартам эстетической нормальности.
— Вы мастер преуменьшать, доктор. — Гэмбисон передал ему его жилет. — С чего бы вам помогать нам? И, пожалуйста, не рассказывайте мне никакой показной полуправды о моральных императивах.
— Это не было бы полуправдой. Кроме того, я хочу убедить вас в своих добрых намерениях. И надеюсь, что если я сделаю это, это хорошо отразится на моих подругах. Мне больше нечего предложить им.
— Они, конечно, знают, кто вы такой.
— Нет, — сказал Кильон, застегивая рубашку. — Они этого не знают. Ничуть. А пока вы оказали бы мне очень большую услугу, если бы все оставалось по-прежнему.
— Почему вы им ничего не сказали?
— С женщиной и ребенком мы едва знакомы. У другой, Мироки, есть веские причины ненавидеть таких, как я.
— В конце концов, она узнает правду.
— Понимаю. Я просто надеюсь, что смогу заслужить достаточно ее уважения, чтобы она не выбросила меня из ближайшего окна, когда это произойдет. Уверен, что она способна на это.
— Зачинщица.
— У нее есть на то свои причины.
Гэмбисон поджал губы. — Сейчас я действительно хотел бы держать вас порознь. Там есть небольшая камера предварительного заключения, которая, боюсь, еще хуже приспособлена для поддержания здоровья, чем место, где мы держим ваших спутниц. Но вам будет... вполне... тепло, и я позабочусь, чтобы вам подали приличный рацион, такой, какой мы сможем выделить.
— Это было бы любезно с вашей стороны, доктор.
— Возможно, я захочу еще раз осмотреть вас утром. А пока, боюсь, другие пациенты отнимают у меня время.
— Я могу помочь, — сказал Кильон.
— Ваше предложение принято к сведению. Это, конечно, должно быть рассмотрено капитаном Куртэйной. Не могу обещать, что она будет смотреть вам в глаза. Многие из нас испытывают вполне заслуженную неприязнь к ангелам, превышающую все, что мы могли бы испытывать к Копью.
— Понимаю.
Гэмбисон колебался. — Ваши спутницы: теперь, когда мы говорим откровенно, так сказать, как два врача, есть ли что-нибудь, что мне нужно знать о них? Есть какие-нибудь вопросы, которые привлекли ваше внимание?
Он покачал головой так небрежно, как только мог. — Ничего, чтобы я знал. Им всем не помешали бы еда, вода и хорошая помывка. Кроме этого, с ними, по-видимому, все в порядке.
— Даже мать и дочь?
— Они достаточно долго выживали сами по себе. Они сильнее, чем кажутся.
