А во дворе, тот в коже, встал рядом с красным, по левую руку, как и господин, любуясь пожаром. Сетро это нравилось, он любил, когда на него смотрят со страхом, или восхищением. Он прянул вверх своими многочисленными языками, и загудел, наслаждаясь ровной, мощной тягой. Это вышло случайно, у него не было намерения покрасоваться перед людьми.
— В Гулене есть пост иерархии, рыцарь,— сказал кожаный тихо.
Красный, которого назвали рыцарем, помолчал, и лишь когда горбун подвел ему коня, вдевая ногу в стремя, он снизошел до ответа слуге.
— Кровь иерархов так же красна, как у всех прочих. Приказ же, данный нам ясен — "сделать все". Это мой шанс увидеть солнце.
Слуга коротко поклонился и тоже принял повод из рук горбуна.
Воин в кольчуге, кажется, это его назвали Олье, уже сидел в седле, и его конь топтался вокруг мельника, вставшего на колени, но все еще не решавшегося подняться в рост.
Горбун, взгромоздясь на последнего из коней, направился к ним.
— А ну, встань, ты, крысиный корм,— приказал он.
Мужик поднялся на ноги.
— Лезь ко мне на перед.
Нагнувшись с седла, он ухватил бедолагу за многострадальный воротник и едва не поднял в воздух, помогая вскарабкаться на холку лошади.
— И сиди смирно,— ощерил он зубы.
— Даже в помыслах ничего такого не держал...— забожился мельник.
— Руки я тебе все же свяжу,— свистящим шепотом сказал горбун.— Руки назад, говорю.
Откуда-то он извлек кусок лохматого шнура, и когда мельник послушно завел за спину руки, намотал его вокруг крест накрест сложенных запястий, и затянул узлом.
— Не бойся, не свалишься,— сказал он.— У меня не падают. Довезу в лучшем виде. Спокойней только у верховного иерарха за пазухой.
Он хрипло рассмеялся, а мельник поежился и втянул голову в плечи, стараясь повернее устроиться своим грузным телом на конской спине.
Раздался резкий разбойничий свист, и кони рванули с места в галоп, чему Сетро был только рад. Когда дробь аллюра стихла, заблудившись между деревьями, он вздохнул наконец свободно.
От людей можно ожидать всяких пакостей, даже если с виду они не опасны. Где люди — там вода, где вода — там смерть. Там опадающее пламя, бессильно исходящие паром угли, и полное бешенства пустое шипенье.
Он вздохнул облегченно — никто более не сможет помешать его пиршеству, и заплясал ярче в полном одиночестве, приводя в трепет ярким зрелищем лишь разбуженных громкими человеческими голосами соек, и волчьи стаи в глубине леса, тревожным запахом дыма. Волки сторожко поводили носами, оглядывались в его сторону, прислушивались, пока старый вожак с рваным ухом, тоскливым воем не позвал их прочь. Подальше от этого опасного места.
Но Сетро этого не видел.
Он упал, когда звезды еще только прихорашивались, за ширмами низких туч, готовясь выйти на небосвод, и сиять, поражая своим множественным великолепием смертных и богов, а очнулся утром, когда почти все участники звездного бала, удалились уже на отдых. Лишь одна или две звездочки — самые молодые и неистовые гуляки — старались изо всех сил продлить ночное развлечение. Но и они понимали уже, что бал кончился, блеск их померк, и спешили догулять и докрасоваться напоказ, просто чтоб все видели и знали, что ожидаемое с минуты на минуту появление дневного хозяина небесного купола, нисколько их не беспокоит, и что уступают они ему место не под давлением слепящих лучей, а так, в силу сложившихся традиций.
Сетро пришел в себя и сразу ощутил боль в правом боку, она никуда не ушла, и вспомнил, все, что было вчера. И схватку на берегу, как он жег людей и машину, и как они стреляли в него. Как он ушел криптом, не справляясь с дождем металла, не успевая сжигать пули, во множестве посылаемые в него врагами. Вспомнил, как он брел, спотыкаясь по дороге, стремясь дойти до Бишкиного дома, отдохнуть там несколько часов, перевязать, а если удастся, то и затянуть рану на боку. Как он упал и потерял сознание, он вспомнить не смог, зато возник в памяти яркий и живой сон, который он смотрел, валяясь в беспамятстве на обочине лесной дороги.
Он сел, придерживая рукой бок. Сочилась кровь. Проверил, здесь ли меч, тот был на своем месте. Мучаясь от боли и сухости в горле, он попытался встать, но ничего у него не вышло. За ночь, неудобно прижатая левая нога, полностью потеряла чувствительность, и более напоминала бревно, чем конечность. Пришлось долго сидеть, привалившись спиной к шершавому стволу сосны, чувствуя кожей, сквозь прорехи в рубахе, ее колючую смолистую кору.
В ноге появилось ощущение тепла. Потом он переждал мучительное покалывание множества иголочек и, наконец, чувствительность вернулась.
Он встал. На сей раз это удалось. Неподалеку нашел свою палку, и, опираясь на нее, побрел по дороге, все глубже удаляясь в лес.
Неотвязно его преследовал запах горелой ткани. Сгоревшая вчера прямо на теле рубаха, распространяла неприятный запах, а из-за отсутствия в лесу хоть какого-нибудь ветерка, запах этот окутывал его словно кокон гусеницу.
Затраты на то и дело сгоравшую одежду, были наиболее существенными в его бюджете. Больше денег он тратил только на еду и питье. Увы, Сетро не знал, как бороться с этой бедой. Это издержки его дара, досадные и неизбежные. До сих пор ему никак не удавалось избавиться от этой напасти. Стоило перенапрячь силы, пользуясь огнем, и температура тела, начиная с какого-то порога, стремительно повышалась. Профессор, к которому Сетро привык обращаться со своими бедами, выявил квадратичную зависимость, но помочь смог только лишь советом — не напрягаться. Сам Сетро повышения температуры не ощущал. В тесной связи с огнем он был избавлен от неприятных ощущений, и вспыхивающая на плечах рубаха была для него знаком, что пришло время остыть. Однажды, когда остыть возможности не было, он поплатился за перегрев не только платьем, но и волосами и ногтями. Они вылезли сами собой, спустя несколько дней. Сетро был в отчаянии, но все обошлось. Шевелюра отросла такой же как раньше, а ногти стали заметно толще.
Отсутствие ветра, собственный запах гари, злая пуля, засевшая в боку, послужили причиной того, что он не насторожился, подходя к Бишкиному дому.
Свой сон он ни на миг не связывал с реальностью. Посчитал его простым бредом, хотя и ярким, достоверным до тактильных ощущений. Играми великого бессознательного. У него никогда не случалось вещих снов, или пророческих видений, как например у Скале. Ее то видения посещали с пугающей регулярностью, и были также ярки сколь бесполезны. Поступающая с ними информация становилось понятной только тогда, когда она утрачивала всякую актуальность. Вся выгода от этих снов состояла в возможности потом сказать, подобно Кассандре "я же говорила, что что-то случиться".
И вот он вышел на знакомую поляну. Над грудой сизого пепла еще курился в нескольких местах дымок. Сарайчик выгорел весь дотла. Жалкое дощатое строение долго противиться огню не могло — сгорело со скоростью вспыхнувшей спички. Сетро вспомнил, как в своем сне бесновался внутри остова из пылающих досок, бросая в небо фонтаны искр и тучи дыма.
Чуть дальше за колодцем, в конце протоптанной дорожки, дымились развалины дома. Посреди кучи углей и пепла высился почерневший очаг.
Сетро доковылял до этого места, постоял там немного. Он пытался вспомнить, где находился лаз в погреб, там могли сохраниться нехитрые Бишкины припасы. Они здорово ему помогли бы. Сетро смог оценить это место лишь очень приблизительно. Здесь была стена, вон там крыльцо, это точно — остались еще кое какие следы. Хранящиеся под ступеньками старые глиняные горшки не сгорели, только почернели от копоти, а некоторые потрескались. Вот очаг, а здесь под окном, скорее всего, стоял стол. Погреб должен быть тут, под этой грудой обугленных обломков.
Сетро подошел и поковырял в куче пепла концом палки. Крышка лаза деревянная, и могла сгореть. Но никакого провала палкой он не нащупал. Потыкал в другом месте, поискал в третьем, но напрасно. Везде под мягкой и летучей подушкой пепла, конец палки натыкался на твердое. Скорее всего, земляной пол. Налегать на палку сильно он не мог. Стоило чуть усилить нажим, и бок, раскаленным прутом, пронзала боль. С трудом наклонившись, он потянул за комель толстого не до конца сгоревшего бревна. Боль тут же проснулась и радостно вцепилась в бок. Сетро почувствовал, как по ребрам течет что-то липкое и теплое — кровь. Он потянул сильнее, рука соскользнула, он едва не упал. Присел, снова ухватился покрепче и потянул, одновременно распрямляя колени. Бревно поддалось — зашевелилась и куча под ним. Стиснув зубы, он еще подналег. Что-то негромко треснуло и в руках у него оказался обломок, в два шага длинной. Однако груда, побеспокоенная его усилием, дрогнула и сползла в сторону.
Он подождал, покачиваясь, пока пройдет головокружение, и успокоятся, снова невесть откуда взявшиеся черные пятна. Потом вытер со лба пот, размазав заодно по лицу копоть и грязь. Было душно и пахло пожаром. Пепел летал вокруг серым облаком.
Он снова осмотрел груду и нашел под ней угол черного провала. Сетро воткнул туда палку и налег на нее, как на рычаг. Ему удалось еще ненамного сдвинуть груду. Он присел и заглянул в глубь провала. Темно.
Сетро, кривясь от боли, поднял вверх палец, по жилам пробежала волна огня, отдаваясь в боку жестокой болью, и на кончике пальца вспыхнул огонек. Сетро наклонил палец к земле, огонек сполз с него и горящей искоркой канул вниз. Сквозь мельтешение черных пятен Сетро увидел, что лаз доверху завален обломками. Видимо часть кровли, обрушившись, завалила его.
Люди неизвестного рыцаря обыскивали дом, лазали, наверное, и в погреб, а потом забыли, или поленились закрыть крышку. Туда и ухнули горящие стропила, а после должно быть, и часть стены завалилась внутрь. Сетро долго сидел на корточках, и смотрел вглубь провала.
Будь он здоров и не так измучен, наверное, смог бы разобрать завал. Повытаскивать бревна, разгрести обломки поменьше, или скинуть их вниз. Но сейчас он не был на это способен. Даже та малость, которую он только что проделал, дорого ему досталась.
Сетро помянул недобрым словом неизвестного рыцаря и его прихлебателей. На всякий случай; вдруг в высказанных вслух словах и правда кроется какая-то сила. Пусть этим гадам хоть икнется на их долгом пути. Пусть, даже если их на самом деле не существует, а образы их, лишь забава Повелителя Снов, или того же великого бессознательного.
Сетро с трудом поднялся и пошел, прихрамывая, прочь, ни разу даже не оглянувшись. Дорога вела его на северо-запад, к Гулену. Туда, где капризы потоков вновь позволят ему повернуть крипт. Гулен он предпочел бы оставить в стороне, слишком уж недобрая осталась о нем в этом городе память. Но пока дорога вела его в ту сторону, и он решил не спорить с ней. Разойтись они еще успеют, до Гулена три долгих дня пути, а ему, ковыляющему с самодельным костылем, все семь.
— Что же за чепуха мне приснилась?— спросил он.
Никто ему не ответил. Ни белка, распушившая хвост на низкой ветке, ни муравьи, самозабвенно возводившие циклопический купол сбоку трухлявого пня. Он и не ждал ответа.
Был ли рыцарь с горбуном и двумя слугами? И искали ли они и вправду Велку, называя ее почтительно госпожой Велианорой? Может ли быть, что часть сна — о пожаре — вещая, а остальное наслоения ночных теней, и шутки возбужденного сознания?
Связь с огнем у него действительно есть, этого никто не станет отрицать, да и глупо было бы. Могла эта связь проявиться таким экзотическим способом? А ведь могла. Мало ли чего он еще сам о себе не знает. Он регулярно ходит криптом, а то, что крипт как-то влияет на способности ходоков известно даже начинающим, тут не надо быть Профессором.
Могло. А все остальное могло быть, а могло и нет. Он решил, что бесполезно думать об этом сейчас.
Хотелось пить. Там на пепелище остался колодец, но набрать из него воды, Сетро все равно бы не смог. Веревку и деревянное ведерко, хозяйственный Бишка всегда держал дома. Там они и сгорели. Сетро помнил, что неподалеку есть болотце с тихой, стоячей водой. На худой конец сойдет и она. Хорошо еще, что голода он не чувствовал, хотя и не ел уже давно. Виной ли тому рана, или усталость, но желудок усердно притворялся, что его вовсе нету. Сетро этому был только рад, хотя и понимал, что поесть необходимо.
Он миновал два поворота, и высокий раскидистый дуб, половина которого была покрыта зелеными листьями, а другая почему-то была голой. Где-то здесь, если память ему не изменяла, было то самое болотце.
Сетро свернул с дороги и долго ковылял, то и дело, перебираясь через гнилые покрытые мхом стволы, и спотыкаясь о сухие ветки. Болота он не нашел, но неожиданно натолкнулся на ручей. Он вытекал из-под замшелого камня, и струился куда то в сторону дебрей. Возможно, где-то неподалеку бил родник.
В три приема Сетро опустился у ручья на колени, и напился студеной, зуболомной воды. Встал и потом долго пытался выйти на дорогу. Она все никак не появлялась в просветах меж деревьев, и он стал уже опасаться, что заблудился. Дорога появилась перед ним неожиданно, мелькнула серым полотном, за зарослями кустарника, и Сетро вздохнул облегченно.
Должно быть, был уже полдень. Солнце довольно высоко поднялось над лесом, когда он понял, что идти больше не может. Перед глазами опять мелькали черные пятна. Все окружающее; лента дороги, деревья, кусты, виделось ему как через грязное стекло — серым и ненастоящим. Как картина плохого художника. Пуля в боку становилась все злее, и кусала его на каждом шаге, даже если шаги делать очень короткими. Сетро впервые подумал, что может и не дойти. Весь правый бок, и штанина до колена были покрыты спекшейся коркой крови. Все новые ее порции выплескивались из раны, стоило сделать хоть какое-то усилие. А сейчас любое усилие было для него запредельным. Рана и не думала закрываться. Маленький кусочек стали, намертво засел в теле, и был полон решимости закончить то дело, ради которого его мертвый уже хозяин нажимал на спусковую скобу, заставляя боек бить по капсюлю, а пороховые газы толкали его в спину в узком и тесном канале ствола.
Сетро остановился, переводя дух. Голова кружилась. Он добрался, морщась до обочины, и опустился на мягкую моховую кочку. Не сразу, но ему удалось устроиться так, что резкие прострелы боли стали тише, и хоть немного успокоились. Он осторожно перевернулся на спину, нарвал мха, где мог дотянуться руками и облепил им рану, прижав моховую подушку ремнем. Подумал, что следовало сделать это раньше, для верности прижал локтем, и стал смотреть как в небе высоко над ним, плывут неторопливо облака.
— Осторожней, дети мои,— услышал Сетро, и очнулся,— пики на него. Не приближайтесь к нему близко.
Он открыл глаза и увидел шесть наконечников на длинных древках, направленные на него. Несколько верховых обступили его, и целили в грудь и в голову легкими пиками. Всадники все как один были одеты в толстые стеганые куртки с двухцветными — красное с желтым — ромбами на груди. Лошади под ними тяжело водили боками, как после долгого и быстрого бега. Все они были зрелыми бородатыми мужчинами, и выглядели уверенными в себе людьми. Они обступили Сетро полукругом, забыв по какой-то причине перекрыть ему дорогу в лес. Еще один всадник маячил за их спинами. Лошадь у него была получше прочих. В этом животном, даже несведущий человек угадал бы благородную кровь. Устала она не так сильно, может быть потому, что всадник ей достался легче других — дородных и могучих мужиков. Он был худ, и молод настолько, что Сетро не взялся бы сказать, касалась ли его щек бритва цирюльника. Одно слово — сосунок. Но лучше бы, вместо этого мальчишки увидеть десяток, или даже два зрелых и хорошо вооруженных бойцов. На плечах молокососа, висел складками серый балахон иерарха.
