Полет ч.2

И он ещё наддал, обгоняя меня. Я же боялась скакать быстрее — шкура у лошади намокла, и мне казалось, что я сижу верхом на бочке, облитой маслом. Счастье ещё, что я занималась верховой ездой достаточно долго и умею держать равновесие на лошади — только это меня сейчас и спасало, потому что держаться ногами было нереально, колени проскальзывали по мокрой шерсти животного.

"Один прыжок в сторону — и мне конец", очень спокойно подумала я, "полечу на землю, а при такой скорости...". Однако это почему-то не вызвало во мне никаких эмоций — так же, как и наше неожиданное освобождение с плантации. Я просто продолжала бездумно нестись вперед. И тут мне показалось, что я слышу далекий лай...

Джек слегка притормозил и поравнялся со мной. Вода струилась по его лицу, смешиваясь с кровью, ещё подтекающей из носа. Одной рукой он крепко прижимал к себе бесчувственную Элизабет, другой держал повод.

— Собаки! — крикнул он, — они всё-таки спустили собак! Гони изо всех сил, Ксю, и держись крепче — лошади могут понести!

Мы как раз пересекали широкое поле, я чувствовала, как мокрая трава хлещет меня по ногам. Молнии по-прежнему с грохотом раскалывали небо, отражаясь тысячами вспышек в дождевых каплях. Темная фигура всадника впереди казалась вырезанной из ночи, копыта мягко ударяли по влажной земле. Что будет, если лошадь поскользнется?

Мы были где-то на середине поля, когда справа и слева вдруг мелькнули стремительные черные тени. Настигнув нас, собаки прекратили лаять, и я знала, что это означает — сейчас они будут нападать. Это были специальные собаки, притравленные на людей — для поимки беглых рабов. Когда-то с помощью таких псов испанцы выследили и перебили всех индейцев на острове Эспаньола — Джек рассказывал мне эту жуткую историю*.

И вот теперь эти собаки охотились за нами.

Лошадь подо мной испуганно всхрапнула и резко нарастила скорость — я почувствовала, что вот-вот соскользну с её спины, и, бросив повод, отчаянно вцепилась в пышную гриву. Ветер засвистел, запел протяжно в ушах, дождь точно плетью свирепо бил по лицу, застилая зрение...мелькнула мысль — а как же Джек с Элизабет? — но тут же исчезла, потому что лошадь метнулась вправо, потом влево, ускользая от преследователей. Я чудом удержалась на ней, ощущая всем телом движения мощных мускулов. Собаки продолжали бежать рядом, примериваясь для прыжка. Внезапно одна из них подпрыгнула, явно метя вцепиться в лошадиную шею. Лязгнули зубы.

Лошадь отчаянно заржала и вдруг резко свернула в лес, на какую-то заброшенную тропу. Стало совсем темно, я потеряла Джека из вида, над головой замелькали ветви. Я пригнула голову и, сжавшись в комок, предоставила лошади самой выпутываться из ситуации. Только бы не упасть, только удержаться, иначе — смерть под копытами или в пасти голодных псов...

И вдруг — страшный треск веток, лошадь с истошным ржанием заваливается вперед, я слетаю, хватаюсь за гриву, чувствую судорожные удары копыт прямо по своим ногам...боль дикая, но отпускать нельзя, держись же, держись...ржание лошади перешло в какой-то пронзительный, почти человеческий стон, удары копыт ослабли...а потом прекратились.

Только тогда я, наконец, разжала пальцы и в полубесчувственном состоянии свалилась на землю.

Очнулась я оттого, что кто-то позвал меня по имени. Звали два голоса — это я поняла сразу.

— Ксю! Ксю, где ты?

Я подняла голову...и увидела прямо перед собой земляную стену.

Что за чертовщина?

Морщась, подтянула под себя ноющие ноги и села. Взглянула вверх...и меня пронизала короткая дрожь.

Я находилась на дне довольно глубокой ямы, несомненно, выкопанной руками людей. Несомненно, потому что посреди ямы был вкопан длинный кол, на котором висела моя несчастная лошадь, точно бабочка, насаженная на булавку. Заостренное дерево вошло ей прямо в грудь и вышло из спины — я вовремя с неё свалилась. Голова лошади безвольно болталась, изо рта свисал посиневший язык...кровь застыла на колу и неподвижных ногах страшными черными потеками.

При виде этого зрелища желудок мой взбунтовался, и меня стошнило отвратительной желтой слюной — я ничего не ела со вчерашнего дня, а было уже утро следующего — судя по свету, падающему в яму. Несколько секунд я пыталась справиться с головокружением — перед глазами плавали черные и золотые круги. Когда мне это удалось, я крикнула:

— Джек, Лиз! Я здесь!

Услышала быстрые шаги и затем над краем ямы возникли две головы.

А потом ещё две. И ещё.

— Эй, она здесь!

В яму полетела веревка, явно сплетенная из каких-то растительных волокон. Однако я так ослабела от голода и нервного шока, что два раза срывалась прежде, чем меня наконец вытащили на свет божий. Едва я достигла края ловушки, как крепкие руки подхватили меня, и в следующую секунду я очутилась в объятиях Джека.

— Слава создателю! — пират слегка отстранился, окинул меня пытливым взглядом и снова прижал к себе, — ты цела! Я уж думал...не из легких была поездочка, верно, цыпа?

— Сто раз просила не называть меня цыпой! — пробормотала я, блаженствуя в его объятиях.

— Один раз всего! — засмеялся Джек, — только один раз! И то на время!

Губы у него были разбиты, нос распух, но крови уже не было. Глаза пирата сияли радостью — я давно уже не видела его таким.

В этот миг кто-то робко коснулся моего плеча.

— Лиз! — одной рукой обвивая талию Джека, я второй порывисто обняла девушку за плечи и привлекла её к себе, — всё в порядке? Мы свободны, Лиз! Свободны!

Элизабет быстро кивнула — у неё были слезы на глазах. Да и я, признаться...

— Нет-нет, только не реветь, девочки! — бодро скомандовал Джек, поправляя бандану, — это потом! Пока позвольте представить наших новых друзей!

Я подняла голову...и невольно попятилась, чуть не свалившись обратно в яму. Джек схватил меня за руку.

Вокруг нас стояли человек пять индейцев — рослые, крепкие мужчины. Чуть подальше, в зарослях, я заметила и женщин — некоторые несли за спиной детей. Когда первое изумление прошло, я поняла, что эти индейцы совсем непохожи на тех, которые встретились нам на острове Тиа Далмы. В тех словно бы была немалая толика африканской крови, а эти люди выглядели, как настоящие американские индейцы — бронзовая кожа, черные, как смоль, волосы, красивые лица с резкими, суровыми чертами, темные глаза. И на них была одежда из мягкой кожи, в то время как большинство туземцев на Карибских островах довольствовались набедренными повязками.

— Джек, кто это? — прошептала я, бессознательно стискивая ладонь пирата. Тот ответил мне успокаивающим пожатием.

— Это кочующее племя — последнее на Эспаньоле. Они идут в Санта-Доминго, чтобы найти корабль и перебраться на континент, — Джек сделал шаг вперед и заговорил на испанском. Один из индейцев наклонил голову, потом посмотрел мне в глаза и слегка кивнул.

Я неловко поклонилась в ответ.

Индейцы повернулись и, не обращая больше на нас внимания, начали пробираться сквозь заросли. Мы последовали за ними. Меня шатало, точно под порывами ветра, однако любопытство было сильнее физической немощи.

— Где ты их нашел, Джек?

— Нашел? Они сами нашли нас! Если бы не они, ты бы не видела сейчас перед собой меня и Лиз, моя милая. Собаки гнались за нами, лошадь понесла — нам повезло выехать как раз на временное стойбище. Ещё немного и... — Джек сделал неопределенный жест рукой.

— Они убили собак?

— Да и остановили лошадь. Я объяснил им, кто мы такие и они разрешили нам пойти с ними в Санта-Доминго — так будет безопаснее. Но я не мог уйти без тебя, так что утром мы отправились на поиски... — и Джек обнял меня за плечи.

Мне казалось, что всё это сон — солнечное, ясное утро, солнце, птицы в ветвях...смеющиеся глаза Джека...может быть, я всё ещё лежу в хижине на плантации и у меня по-прежнему бред? Я шла, как пьяная — пьяная от свободы, от чистого, свежего воздуха, пронизанного ароматом цветов...мне казалось, будто весь мир родился заново, что страшному и уродливому в нем нет больше места. Наверное, так чувствует себя душа, выпущенная в рай из чистилища.

— Джек, неужели это не сон? — невольно вырвалось у меня.

Он остановился и повернулся ко мне. Индейцы скрылись в зарослях и даже Элизабет, словно чувствуя что-то, ушла вперед.

— А может быть, сном было то, что случилось с нами? Не вспоминай! — он быстро приложил свои тонкие пальцы к моим губам, — воспоминания могут убить тебя, родная. Когда-нибудь потом. Думай только о том, что мы спаслись, что мы живы...думай только о нас с тобой.

— А я только об этом всегда и думала, — прошептала я, глядя ему в глаза.

И не было ничего — только солнечный свет на наших лицах, только тепло горячих губ и тел и жар ладоней. Только его стройный стан, прижавшийся к моему, только его сердце рядом с моим. И сила, с которой Джек сжимал меня в своих объятиях, целовал меня разбитыми, распухшими губами. Я знала, это причиняет ему боль...но счастье никогда не дается без боли.

_______________________________

*реальная история, описана в книге А.О. Эксквемелина "Пираты Америки"

Глава 52.

"Знакомые пушки!"

Капитан Джек Воробей, ПКМ-1

— Нет! Нет, нет!!! — крик вытолкнул меня из сна, заставил вскочить на ноги.

— Тихо, тихо, цыпа! Ничего страшного, это только сон. Всего лишь сон. Всё позади.

Джек обнял меня за плечи и усадил обратно на одеяло. Меня трясло. Мне казалось, что я всё ещё вижу лицо полковника, его помертвелый взгляд, ощущаю, как по моим рукам струится горячая, живая кровь — прямо из его сердца...я даже бросила невольно взгляд на руки — конечно, никакой крови. Нервно потерла ладонь о ладонь.

Проклятые сны, неужели мне никогда от них не избавиться?

— Держи! — Джек взял стоявшую у огня плошку с чем-то дымящимся, — выпей, тебе станет легче.

Я покорно отпила глоток. Терпкий, травянистый настой не был противным, но как же я соскучилась по нормальному чаю!

— Опять толокнянка какая-то! — буркнула я, чтобы хоть что-то сказать.

Джек усмехнулся.

— Это успокаивающий настой, индейцы используют его, чтобы, как они говорят, изгнать из человека злых духов. А что такое толокнянка, чего ты её всё время поминаешь?

Я рассказала.

— А-а, так это полезная трава! — протянул Джек.

— Полезная, но дрянь страшная.

Мы помолчали немножко. Было слышно, как легкий ветер шевелит листья, иногда сонная птица в ветвях издавала какой-то звук и снова замолкала. Напротив нас с Джеком спала, свернувшись клубочком, Элизабет — удивительно, как я её не разбудила своим дурацким криком! Хотя, мы так долго шли сегодня...

Тишина, покой...костер горит. Мне вдруг показалось, что мы всё ещё там, на острове Тиа Далмы, что не было этих полутора месяцев испытаний, боли...и радости.

— А Дэйви Джонс был прав, — произнесла я, глядя на огонь.

Джек взглянул на меня, удивленно приподняв бровь.

— Что это ты вспомнила старину Дэйви?

— Он говорил, что счастье и боль — неразделимы и нельзя пытаться избежать одного, потому что потеряешь и другое. Теперь я понимаю, что он был прав.

— Какая-то очень...унылая правда! — заметил Джек, шевеля веткой в костре, — жить от такой правды не хочется!

— А тебе бы всё веселиться! — ехидно заметила я, невольно улыбаясь.

— А почему бы и нет? — Джек, однако, остался серьёзным, — жизнь и так...слишком горька, милая. Что ещё остается? Только смеяться...иначе пришлось бы заплакать.

— Пьер Бомарше, — машинально произнесла я.

— Что?

— Ну...так сказал Пьер Бомарше...похожими словами. "Я спешу надо всем посмеяться, иначе мне пришлось бы заплакать". Был такой драматург...то есть, будет. Скоро.

— Да ну? Слушай, так это он у меня фразу украл!

Мы засмеялись.

— Девочка моя! — вдруг произнес Джек с неожиданной нежностью и порывисто обнял меня за плечи, — скоро мы будем в порту! Мы сядем на корабль и отправимся на розыски "Черной Жемчужины". И будь я проклят, если этот подлец Барбосса сможет снова отнять её у меня!

— Где же мы будем её искать?

Джек пожал плечами.

— Карибское море не так велико. Куда ему деваться? К тому же, он нарушил негласное правило Моргана — захватил корабль в то время, когда все были на Пиршественной поляне. Не завидую я ему, если честно!

— Ты донесешь на него Моргану? — с упреком произнесла я.

— Ну зачем так сразу? — Джек тонко усмехнулся, — достаточно будет сказать Барбоссе, что я могу это сделать. А вообще пиратские законы, цыпа, довольно строги, это только кажется, что у нас полный раздрай и вольница...

Между деревьями бесшумно промелькнула быстрая фигура, сверкнули черные глаза дозорного индейца. Миг — и он растворился во мраке.

— Мастера! — со вкусом произнес Джек.

— Слушай, так ты знаешь этих индейцев? — задала я давно интересовавший меня вопрос, — я слышала, ты говорил с ними на их языке.

— Ну, не этих конкретно, а вообще да, знаю. Это не здешние индейцы — местных испанцы давно уже перебили. А эти с материка, путешествуют. Такое вот, кочующее племя, далеко забрались. Ищут место, где можно осесть.

— И здесь им не понравилось? На Эспаньоле?

— А кому тут может понравится? Тут такие локальные войны постоянно идут, ты что! С Тортугой тоже вечные нелады...тамошний губернатор не жалует эспаньольских плантаторов.

— Почему?

— Ну, потому что они пытались вырваться из-под его власти и зажить самостоятельно, подняли мятеж*.

— Ты же говорил, остров принадлежит испанцам — при чем же тут Тортуга?

Джек засмеялся.

— Остров, милая, принадлежит тому, у кого хватит сил его удержать! Да, в основном испанцам, но здесь живут и французские плантаторы, а они подчиняются губернатору Тортуги — они с Тортуги сюда и пришли, в поисках новых земель для посевов.

Я только головой покрутила.

— Как у вас тут всё запутано, ой-ей-ей...

— Да уж, тут вам не там, — усмехнулся Джек.

Мы опять посидели немного в молчании, слушая ночь. Я переваривала полученные сведения. Внезапно Джек начал тихонько напевать на незнакомом наречии, пошевеливая веткой в костре.

— Что это за песня, Джек? — негромко спросила я, наблюдая за прихотливым танцем пламени, — индейская?

— Да, мне пела её моя мать. Она была из племени индейцев-чероки. Я немного знаю их язык, песни...то, что осталось с детских лет. Но этого хватило, чтобы эти кочевники признали меня своим. Нам повезло, — Джек говорил, а сам как будто думал о своем. Отблески пламени играли на его лице, на обнаженной груди, отражались в черных глазах, — завтра мы будем в Санта-Доминго и разойдемся, чтобы никогда больше не встретиться вновь...

— Ты бы хотел вернуться и жить со своим племенем, Джек?

Он усмехнулся.

— Странный вопрос. Моё племя...да его наверняка уже не существует — ведь моя мать попала в рабство как раз после стычки индейцев с колонистами...во-вторых — я полукровка, а индейцы не жалуют помеси...в этом они недалеко ушли от белых. И потом — сомневаюсь, что я способен прожить всю жизнь на одном месте. Я должен всё время двигаться, быть в пути, цыпа, оседлая жизнь не для меня...