Своей наследственной "эластичностью" Никита Баринов мог бы посоперничать со знаменитым "тефлоновым доном". В 60-е студентом ВГИКа он снимал в качестве учебных фильмов едкие пародии на попов и церковь, потом, став большим режиссёров умел дружить и с крупными западными режиссёрами и с советской властью. В годы Перестройки перекрасился в либерально-демократические цвета и на выборах активно агитировал за бывшего "партийного выкреста" Бориса Годуновского. Нынче же, точно следуя мейнстриму, заделался ярым православным гонителем всех прозападных бесов, и образцовым патриотом-государственником, за что снова был у начальства в большом фаворе.
— Для меня разница есть, — без малейшего пафоса сказал Лирин.
— Ну, ты, блин, даешь! Я думал, ты серьёзный человек, а ты... — добрый советчик был до глубины души разочарован упрямством этого козла.
Антон представил, как собеседник сидит в своём шикарном кабинете шикарной фамильной дачи на Николиной горе, на столе перед ним выстроились бюстики царей и императоров, рядом под стеклом поблёскивают сусальным золотом высшие кинематографические трофеи. Поза его всё ещё вальяжна, но в карих глазах появился злой блеск.
— Ну ты же понимаешь, что для Него твоя книга о нём очень чувствительна, — многозначительно предупредил "Барин".
— Если он имеет ко мне претензии, — считает, что в моей книге содержится лживая и оскорбительная информация о нём, — ради бога, пусть подаёт на меня в суд.
— Ты случайно в детстве головкой не ударялся? — язвительно поинтересовался Баринов. — Не смеши меня, паря! Кто ты такой для Него, чтобы он с тобой судился?! Окстись!
— А вот если Крымов предпочтёт внесудебную расправу, тогда значит в моей книге всё правда!
— Тогда берегись, — предупредил Баринов. — А то ведь с литературными власовцами у нас разговор короткий. Суд, — это были только цветочки. С тобой могут поступить гораздо круче и страшней. Это раньше писателей приговаривали к гражданской казни, творческой смерти, объявляя их сумасшедшими, как Чаадаева. А сегодня есть технологии, как на счёт "два" замазать человека дерьмом с ног до головы. Представят тебя участником самого гадкого происшествия и распространят в сети, что людей будет тошнить при одном упоминании твоего имени. Все твои книги и тебя самого сотрут из сети, как опасный вирус.
Антону было непонятно, чем был вызвана прорвавшаяся под конец их разговора лава искреннего гнева такого большого человека. Ну понятно, что ему по должности потомственного генерала по творческому ведомству положено прорабатывать отщепенцев. Вести с такими как он воспитательные разговоры, доносить недовольство власть предержащих... Но тут словно что-то личное у Барина засвербело, будто ревность к его туманному успеху... но тогда это уж совсем смешно, к чему может ревновать такой большой режиссёр, любимец всех генсеков, живой классик?! И это он (!), с детства знавший только благополучие! Вот как не менее барственный и успешный брат Баринова написал в своём Facebook о жизни в их семейном гнезде в самые голодные и страшные для страны годы: "они (наши дедушки и бабушки) рано завтракали, пили кофе; к кофе были сдобные булки, сливочное масло и рокфор, хороший рокфор, еще тех, сталинских времен". Вот так! И кофеёк у них всегда имелся по утрам, естественно, настоящий бразильский. И маслице на булку, — не эрзац из брежневского гастронома на основе жирозаменителей и прочего суррогата, — а натуральное коровье, первый сорт. "Хруст французской булки с кофейком особенно хорош при Сталине". Сказано про времена, когда миллионы простых граждан страны рабочих и крестьян пухли с голодухи, либо жрали траву, чтобы не сдохнуть; были рады отвару из крапивы, бульону на лебеде! Так отчего же такому любимому дитятке госпожи Фортуны испытывать к кому-то из коллег личную неприязнь, ведь он с отборным сливочным маслом и рокфором из обкомовского спецраспределителя должен был впитать чувство умиротворённой сытости, снисходительного тотального превосходство над окружающими его пигмеями.
*
Сергей Довлатов о Валентина Катаеве, фрагмент из "Чернеет парус одинокий":
"Я долго размышлял над загадкой личности Катаева. Какие силы заставляют этого человека добровольно совершить то, от чего всеми правдами и неправдами уклоняются другие, причём — не диссиденты, не герои, а нормальные рядовые люди, которые не желают быть пугалом в глазах окружающих. <...> Может быть, Катаева пытали, угрожали ему психбольницей, держали в качестве заложников ближайшую родню? Убежден, что ничего подобного не было и быть не могло. Всё-таки 37-й и 49-й годы остались позади, и сталинские нравы во всей их кровавой полноте — невосстановимы. Я пребывал в недоумении, пока один из друзей-литераторов не объяснил мне. Пойми, — сказал он, — наш классик действует искренне. Когда он участвует в травле Солженицына или Сахарова, он действует, как это ни жутко звучит, по велению сердца... Сделай опыт, — продолжал мой друг, — поставь себя на место Катаева. Ведь он рассуждает примерно так: "Литературных дарований у меня от природы не меньше, чем у Солженицына. Во всяком случае, наши таланты соизмеримы. При этом Солженицын лет восемь сидел в тюрьме, переболел раком, писал что ему вздумается, клал на всё литературное начальство, и в результате — у него мировая известность, Нобелевская премия, поместье в Вермонте, и фотографии этого типа красуются на первых страницах западных газет, а я, Катаев, всю жизнь служил режиму, коверкал свои произведения, наступал на горло собственной песне, сочинял всякое конъюнктурное барахло вроде романа "Время, вперёд!", и в результате, что у меня есть? Коллекция зажигалок, советская машина и дача в Переделкине, которую в любой момент начальство может отобрать!". Вот и подумай, — продолжал мой друг, — как ему не ненавидеть Солженицына?! "Ведь это явная несправедливость! Солженицыну, понимаешь, всё, а мне, Катаеву, ничего?! Так я хотя бы в "Правде" оттяну его как следует..."".
Глава 474 "Государство, — это я!"
После пережитого унижения на "Прямой линии" первым желанием опозоренного на весь мир политика было забиться в одну из ближних резиденций, чтобы отсидеться, прийти в себя, зализать раны. Переждать пока поднятая волна спекуляций на теме его причастности к взрывам домов немного уляжется, и уж тогда приступить к планомерной мести.
Однако в пути Крымову удалось взять себя в руки. От кого он собрался бежать? Кого испугался? Каких-то шавок! Это они его должны бояться, а не он их. Эх, сейчас бы следующую инъекцию "супермакса", это придало бы ему энергии, чтобы самому организовать "ночь длинных ножей" по зачистке паучьих гнёзд оппозиции в столице, что бы почувствовали — кого они задели! Ну, ничего, чекисты управятся и без него и даже без своего застрелившегося шефа.
*
Сводка боевых действий по зачистке независимых российских медиа, весна-лето 2021 года:
Сотрудники Федеральной службы безопасности и Следственного комитета провели обыск в квартире Романа Анина, известного российского журналиста-расследователя и основателя независимого интернет-издания "Важные истории". Анин известен тем, что провел целый ряд ярких расследований об организованной преступности и коррупции, получив престижные российские и международные премии за свои материалы.
Из квартиры независимого журналиста изъяли все цифровые устройства, записные книжки, сим-карты и документы. После семичасового обыска Анина отвезли в Следственный комитет на допрос. Поводом для обыска в квартире Анина и офисе "Важных историй" стало уголовное дело, возбужденное пять лет назад по иску Ольги Рожковой, бывшей жены главы государственной нефтяной компании "Роснефть" и одного из самых влиятельных людей в России Игоря Сечина. Рожкова тогда обвинила Анина в использовании фотографий из ее аккаунта в инстаграме для текста-расследования о роскошной (одной из самых дорогих в мире) яхте St. Princess Olga, якобы, принадлежащей Сечину (материал впоследствии был опубликован в "Новой газете").
Прошли также обыски в офисе независимого студенческого журнала DOXA, квартирах его четырех редакторов Армена Арамяна, Натальи Тышкевич, Владимира Метёлкина и Аллы Гутниковой (а также в домах родителей журналистов). После обысков всех четырех студентов-редакторов издания задержали и доставили в Следственный комитет на допрос.
Министерство юстиции объявило крупнейшее независимое онлайн-издание "Медуза" "иностранным агентом". Этот статус налагает на издание ряд трудновыполнимых требований, несоблюдение которых может привести к огромным штрафам, блокировке сайта и даже к уголовному преследованию его журналистов.
*
Так как настроение немного улучшилось Николай Николаевич решил не спешить в загородную резиденцию, а провести вечерок среди приятных людей. В австрийском посольстве как раз намечался костюмированный бал-маскарад в честь каких-то там юбилейных дней их главного национального достояния Моцарта. Австрияки уж очень его зазывали. С их элитой отношения у него давно сложились тёплые, неформальные, так чего ж не уважить хозяев бал-маскарада?
В посольстве Крымов появился в своём любимом костюме "короля-солнца" — в усыпанном драгоценными каменьями бархатном камзоле, пышном парике и с тростью из чёрного дерева с великолепным серебряным набалдашником. Сопровождающие его люди соответственно нарядились королевскими вельможами.
*
До прихода к власти Людовика ⅩIⅤ Франция переживала сложные времена нестабильности. Её сотрясали то религиозные конфликты, то гражданские войны. Новый король решил сделать свою власть образцом твёрдого правления. И поначалу нация с восторгом отнеслась к новичку на троне, железной рукой наводящему порядок. Молодой правитель сумел укротить Фронду слишком самостоятельного парламента, разобрался с аристократией, которая возомнила, что может влиять на корону.
Пережитые юным принцем в детстве страхи перед властной матерью и её коварным фаворитом кардиналом Мазарини, вероломными родственниками, отразились не лучшим образом на его характере. До самого конца жизни король ко всем, включая собственных детей, относился с большим подозрением. Однако на первых порах это способствовало наступлению долгожданного гражданского мира, — королю удалось в короткий срок "замочить в сортире" всех смутьянов, засадить в Бастилию чрезмерно амбициозных олигархов. И первым там оказался главный взяточник, суперинтендант финансов (министр финансов) Николя Фуке, которого туда препроводил знаменитый капитан королевских мушкетёров д'Артаньян. Ну чем не Березовский, которому, правда, поначалу удалось улизнуть от российских мушкетёров из ФСБ в Лондон!
Как только Людовику ⅩIⅤ представился шанс после смерти ненавистного временщика Мазарини взять бразды правления в собственные руки, молодой правитель начал решительно выстраивать собственную вертикаль власти. Когда его спросили, кто заменит Мазарини на посту главного министра, король, к изумлению придворных и общества, заявил, что больше не нуждается в такой должности. "Государство — это я!", — эту крылатую фразу тоже приписывают ему. Конечно Путин...то есть Людовик, не упразднил министров и губернаторов и даже бывал на совещаниях чиновников в знаменитом Зале Аполлона. Но все важнейшие решения монарх принимал сам и лично контролировал всё, что происходит в стране.
На счастье Людовика ⅩIⅤ, неприязнь французов к прежнему правлению и тому беспределу, что творился в стране до него, была так велика, что желание короля править без помощников было встречено в стране с энтузиазмом. Молодой, красивый, харизматичный монарх многим казался прогрессивным и разумным правителем, который способен вывести страну из затяжного кризиса и принести Франции мир и процветание. К тому же после завершения разорительной Тридцатилетней войны экономика страны действительно начала восстанавливаться.
В стране на какое-то время действительно восторжествовали порядок и стабильность. Народ не переставал славить молодого правителя, тем более что король, прозванный "солнцем", умел быть обходительным не только с герцогами и маршалами, но даже с простым крестьянином или пастушкой.
Пришедшая к власти партия придворных подхалимов без конца пела обожаемому страной венценосцу дифирамбы о его исключительных талантах.
И вскоре молодой король, наслушавшись комплиментов, рьяно взялся расширять пределы королевства. Королевская армия вторглась в испанские Нидерланды и чуть не оккупировала всю купеческую республику. Вскоре у Людовика ⅩIⅤ под пятой оказалась величайшая супердержава в мире. Любую сухопутную армию врага мог разбить его маршал Тюренн, любую крепость взять другой маршал-инженер Вобан, а адмирал Дюкон — победить и английские, и голландские, и испанские эскадры. Дабы юридически оправдать королевскую экспансию во Франции была учреждена Палата воссоединений. Её клерки с утра до вечера изучали проеденные мышами средневековые манускрипты, чтобы доказать феодальную зависимость от Парижа той или иной территории. (Ну чем не пресловутые "скрепы", на основе которых штатные историки могут доказать, что Украина, Белоруссия и другие осколки Союза — часть единого целого с Москвой во главе?)
Изящность и утончённость плетения политических кружев сочеталось с беспощадностью королевской воли. Почувствовавший свою сил король не терпел возражений со стороны европейских "карликов". Когда Генуя в 1683 году отказалась прекратить постройку галер для союзного Парижу испанского флота, город без подвергнут бомбардировке с моря, уничтожившей три четверти зданий. В итоге дожу пришлось прибыть в Версаль и униженно проносить личные извинения королю. Такая беспощадная тактика страшила соседей Франции. "Я приказываю сжигать 50 домов, взамен одного пострадавшего в моих владениях", — повелел Людовик ⅩIⅤ командующему фландрской армией.
Со временем Людовик и сам уверовал в свою гениальность, богоизбранность. Утрамбовывая своё бледное тело с дряблыми мышцами и отвисшим брюшком в позолоченные доспехи, напяленные поверх мундира генералиссимуса, Людовик обожал позировать для героических портретов своим придворным живописцам.
Одновременно король стал совершенно нетерпим к любому инакомыслию. Он отменил Нантский эдикт, гарантировавший французам свободу вероисповедания. Снова, как во времена Варфоломеевской ночи, начались притеснения протестантов. Гугеноты со своей особой верой стали отверженными в государстве. Король пытался вернуть их в лоно правильной католической идеологии жесточайшими мерами: расквартированные в протестантских селениях отряды королевских драгун безжалостно грабили и подвергали насилию "иностранных агентов". И никто не смел роптать, ибо страна была наводнена шпионами.
Даже внешне имидж короля должен был создавать у каждого впечатление, что перед ними совершенство в человеческом обличье. Целая команда гениальных имиджмейкеров, — обласканных властью художников, скульпторов, драматургов, модельеров, балетмейстеров и т.д. — трудилась над образом совершенства в человеческом обличье. Монарх представал на портретах не как заботливый отец нации, а как полубог, снизошедший с небес. Ему, в частности, очень импонировал образ Аполлона, античного бога. Не слишком высокого роста Людовик ввёл в высокую европейскую моду знаменитые туфли на высоких, непременно красного цвета, каблуках.
