Привезли каталку, на которую меня переложили вместе с моими уже заснувшими на мне червячками. Правда, ещё до перекладывания на каталку, меня повернули на бок, и на спине что-то сделал анестезиолог. А при перекладывании на каталку я обнаружил, что у меня живота нет. Карл! Нет у меня этого долбанного глобуса! Это же просто счастье какое-то! Похоже, меня не обманули и червячки, правда, из моего живота. Главное, что всё сделали и без боли. Я и сам не заметил, как по моим щекам потекли слёзы и не знаю, чего там было больше? Обиды, что меня надули, и я ничего не понял? Облегчения, что мне больше не нужно будет таскать это огромный живот? Или радости, что я прошёл этот этап, которого так боялся? Алёнка — светлая душа, искренне уверенная, что я плачу от радости, уже в палате тоже всплакнула со мной за компанию. Малявок переложили в их личные боксы, на которых была написана моя фамилия и номер у каждого свой и не по порядку, что меня очень удивило. Это уже потом доктор объяснил, что эти номера вместе с сертификатами распределяются централизовано и они являются индивидуальными. Эти же номера выбиты на специальных пластиковых браслетиках, которые надевают на ножки новорожденных ещё в родильном зале, что полностью исключает риск, что детей перепутают. Про себя я подумал, что если одновременно в большой больнице рожают хотя бы двое, то уже перепутать нет проблем, ну, да и ладно, не буду сбивать доктора с этого пафоса. А наркоза, как сказал доктор, мне никто и не обещал, просто я их не правильно понял. Кесарево мне сделали под перидуральной анестезией, которая гораздо более щадящая и безопасная как для мамы, так и для детей. Минимум химикатов, я в полном сознании, а чувствительность отсутствует только от талии вниз, при этом я могу сразу кормить малышей и куча других плюсов, при минимуме возможных осложнений и побочных эффектов. Мне в этом объяснении не понравился только корень "-Дура-", который, если верить Виторгану из "Благочестивой Марты" означает "Суровая", хотя из латыни помню про "Твёрдый", но всё равно звучит довольно обидно. Хорошо, что я скандалить не стал, но предупредить-то можно было. Я ведь зверушка творческая, впечатлительная и душевная организация у меня нежная...
Потом я от этого вала событий устал, и заснул. Спал наверно часа два. Разбудили меня вяки моих червячков, которые оголодали и опробовали свои системы выведения жидкости из организма. Причём, сделали это совершенно синхронно, а вот вякала громче и нахальнее Валерка, её первую и стали пеленать заново, а после этого отдали мне, на кормёжку, а следом и Серёжку. А вот переложить их в лотки не получилось. Как только их от меня забирали, они тут же начинали морщиться и пыхтеть, а следом и вякать, поэтому проще было держать при себе, где они успокаивались и дрыхли, почти как Хрюша, только без храпа. Кстати, про мою бульдожку. Когда меня увозили, среди суеты про неё забыли, да и мне было не до того, поэтому её оставили в усадьбе. Ближе к вечеру она поняла, что я не возвращаюсь и дунула за мной, так, что на второй день она уже сидела на крыльце клиники. Как Хрюша преодолела это огромное для неё расстояние, не заблудилась, не попала под машину и вообще нашла клинику, я не могу себе представить. И мне было пред ней так стыдно, что я вам даже передать не смогу. Внутрь её не пускали, но и уходить она не собиралась, при этом не хотела ни из чьих рук ни есть, ни пить. Ну, не умеет бульдожка просачиваться куда угодно, как Мульча. На второй день её тайком Алёнка провела в палату, чтобы напоить и накормить, да и не выгонять уже, это же моя Хрюша. На третий день с утра в палате оказалась ещё и Мульча, которая нахально спала в лотке с Валеркой, заняв его почти полностью. Никто её из поместья в клинику не привозил, и как она попала в палату, объяснить не смогли, но выгнать её я тоже не дал. Когда местная главная сестра начала бухтеть про "не положено", я просто сказал, что это же Мульча и проникновенно, как мог, посмотрел ей в глаза и тётенька смирилась, тем более, что до этого я уже отвоевал Хрюшу. Да и статус у меня в клинике особенный, как ни крути, а в моей трёхкомнатной палате при желании потеряться можно ...
Но, главное! Я только, когда проснулся после сна в палате, осознал или прочувствовал, что у меня теперь нет живота! Закончился этот кошмар с лягушкой приклеенной к глобусу, как я себя чувствовал. А пришедший почти в это же время доктор стал мне рассказывать, что и как сделали. У него на планшете оказался какой-то анимационный ролик, где схематично были показаны даже мои малявки, что сначала достали из меня Серёжку, а потом Валерку. Ради такого случая обоих распеленали, сверили номера на браслетах и в официальных бумагах, которые я и подписал. Меня больше всего удивило, что оба оказались волосатыми, в смысле, на голове у обоих были вполне нормальные тёмный волосики длиной не меньше пары сантиметров. В то время, как я помню по Ксюшке, что у неё до года на голове был только какой-то белёсый пушок, который и волосами-то назвать было сложно. Это уже после у неё начали расти обычные волосы. Оба червячка глаза открывать не желали, но своё недовольство гримасами показывали старательно. Нам с Алей показали "монгольские" пятна, это такие участки повышенной пигментации в районе крестца у новорожденных даже с небольшой примесью азиатской крови, даже не знал раньше, что такая метка есть у всех монголоидных детишек. Глазёнки им обоим тоже принудительно пальцами раскрыли, оказались какие-то сизо-зелёные у Валерки и почти тёмно-фиолетовые у Серёжки. Впрочем, это совершенно ничего не значит, у Ксюни при рождении глаза были лиловые, а сейчас серо-голубые или серо-зелёные. Объявили, что мальчик родился на двенадцать минут раньше и весит два килограмма восемьсот пятьдесят граммов при длине в пятьдесят один сантиметр, девочку достали из меня позже и весит она на пятьдесят граммов меньше. Что для двойни или близнецов, это почти героические показатели, обычно даже при полностью выношенном сроке вес детишек не больше двух с половиной килограммов, но этот недостаток массы двойни или близнецы добирают обычно уже за первый месяц жизни. Честно скажу, меня бы вполне устроило, если бы они были по два с половиной килограмма, только их моё мнение кажется совершенно не интересовало. Про эти пятьдесят граммов мы с Алёнкой вечером похихикали, что это, наверно, как раз вес писюна, которого у Валерки нет. В остальном детишки совершенно здоровы, никаких отклонений и патологий развития. И ты ды... Словом, всё хорошо и они просто умницы и замечательные специалисты, против чего я ни слова не скажу, у меня к клинике действительно ни одного плохого слова и кроме оплаты официальных счетов, я ещё процентов пятьдесят им премию выпишу. А через три дня они уже готовы меня и малявок выписывать домой...
Назавтра к нам в палату ворвалась Дофина, которая сорвалась в дорогу, едва узнала, что меня увезли в больницу, но вчера её к нам не пускали и она чуть клинику в пыль не разнесла. Я узнал, что родил самых прекрасных детей на свете, что таких красавчиков она никогда ещё не видела, что она их бабушка, раз она меня удочерила и вообще, как я мог уехать в клинику, не сообщив ей? Пришлось каяться, что последние дни я вообще не в себе был и плохо соображал, да и остальные на нервах за беготнёй выпустили вопрос из поля зрения, вон даже Хрюшу забыли дома. Аргумент про Хрюшу оказался самым убедительным. Елены было вообще много, даже не потому, что она тётенька немецкая и крупная, нет, от неё было много звуков, просто лавина радости, куча активности, что палата стала явно маловата. Нас всех четверых заобнимали, зацеловали, потискали, а потом пришла местная очень строгая старшая сестра и Дофину удалили, разрешив ей визит через сутки, а сейчас нужно кормить детей и дать поспать роженице... К нам в палату пустили только маму Дже-Мин, остальные общались с нами через стекло в коридор, но там уже было столпотворение, я даже представить не берусь, что было бы, если бы их всех пустили к нам в палату...
Оба червячка, красных, сморщенных, в моём понимании страшненьких с торчащими почти как у шимпанзе носопырками, и с зажмуренными в сплошных морщинках глазами на меня не производили совершенно никакого положительного впечатления. Глаза они открывать почему-то не желали категорически, что Аля даже спросила у детского врача, которая их осматривала. Но та посветила фонариком им в раскрытые принудительно глазки, проверила какие-то реакции и заверила, что всё у них нормально, а то, что не открывают их пока, видимо так им хочется. Впрочем, закрытые глаза совершенно не мешали им регулярно сосать меня и делать положенные процедуры с обратным знаком, что всех очень радовало, ведь это говорило о том, что у них внутри всё работает как нужно. И можете меня изнурительно пытать апельсинами, но я никак не могу понять восхищения, ни Али, ни Дофины, мне кажется, что они как-то очень сильно переигрывают в этих демонстративных эмоциональных фонтанах, потому, что НЕ МОГУТ эти червячки на самом деле кому-нибудь нравиться! Может они думают, что я могу начать очень сильно переживать, что у меня такая фигня вместо ожидаемых детишек получилась, вот и стараются так меня морально поддержать? Так этого не требуется. Мне вообще-то Богиня обещала мастерство и совершенство только в том, чем я серьёзно и долго буду заниматься, а это можно сказать мой первый опыт, можно сказать, плохо подготовленный экспромт. В этой процедуре я ещё совершенный дилетант, остаётся только уповать на качество доставшегося мне от Юн-Ми организма. Ну, не получилось, так и что ж теперь, что вышло, то и вышло. Может, подрастут, получше станут. Обратно-то всё равно уже не запихаешь. Такая опция даже с наркозом не предусмотрена...
Они ещё даже не дети, они пока только личинки будущих детей — червячки безмозглые... Я не шовинист трёкнутый и не детоненавистник, просто не могу считать людьми и детьми вот этих существ, которые только сосут меня и гадят, хорошо, что хоть не орут. Вот Ксюня ревела как пароходная сирена едва ли не с первого дня после родов, громко и самозабвенно. А мои оба не плачут совершенно, если им что-то не нравилось, ну, мокрые или обгадились, то сначала начинали покряхтывать, морщиться и ворочаться, а если на это не реагировали и не меняли им пелёнки, то начинали недовольно гукать или вернее кряхтеть, но со звуками вроде вяканья со скрипом каким-то. При этом глаза открывать не хотели, так всё время и проводили зажмурившись и не открывая глаз. О цвете их глаз и о том, что с глазами у них всё хорошо знали только из того, что врач принудительно пальцами им веки раздвигала, светила в них фонариком и осматривала глаза. Ещё спать оба предпочитали у меня под боком, причём каждый со своего, Серёжка слева, а Валерка справа. Как вы наверно уже поняли, мы с Алей обсудили ситуацию и Валерке оставили имя, только теперь это уже не Валерий, а Валерия-Лера. Вполне себе интересное имя, многим даже очень нравится. Вот, когда оба глубоко заснут, минут через пятнадцать можно их аккуратно в лотки перекладывать, а то, лежать с двух сторон обложенным малявками очень неудобно, из-за них и не шевельнёшься особенно, маленькие они, задавить можно запросто, чуть ли не слонопотамом себя чувствую. Аля меня слишком давно и хорошо знает, чтобы не видеть моего настоящего отношения к детям, и очень по этому поводу переживает. Уже пару раз пыталась со мной на эту тему говорить, но я ей сказал, что ничего страшного, с моей точки зрения нет, я и к нашей Ксюшке так же относился, когда она только родилась. Просто она тогда сама была после родов и не слишком присматривалась, вся была на малявке сосредоточена. Подрастут немного, станут детишками, тогда и полюблю, а пока вот так с хода авансом у меня не получается. А врать в таких вещах — это неправильно и не честно, тем более, что дети и звери правду видят и чувствуют сразу. Главное, что я к ним ненависти не испытываю, а ведь такие психозы у рожениц тоже бывают, особенно у тех, кто естественным путём рожали и они воспоминание о пережитой боли переносят как обиду на ребёнка.** Вообще, у беременных и рожениц вариантов, в какие зигзаги у них мозги могут съехать, целый список написать можно, это так и называют: психозы беременных и рожениц. Вот Алёнка и волнуется за меня, только зря она, с головой у меня всё в порядке, а то что я не сюсюкаю с детишками, ну, не испытываю я к ним ничего особенного, и врать в таких важных аспектах считаю для себя глубоко непорядочным, а может даже оскорбительным для меня и малявок. Тем более, что у меня уже есть достаточно богатый опыт с Нюськой, с Ксюней, с другими детишками, которые в стадии червячков у меня совершенно никаких положительных эмоций не вызывали. Зато потом я их полюбил и никаких проблем с ними не возникало, вплоть до того, что эти мелкие прохиндеи частенько меня подлавливают в хорошем настроении и получают всё, что им нужно. А я даже уже понимаю, что меня поймали и разводят, как магазинскую сметану, но от своих слов уже не могу отказаться, и эти мелкие хитрецы это отлично знают и пользуются. Так, что зря Аля переживает, поживём-перебедуем и всё будет замечательно.
С моим физическим состоянием немного сложно. Аля и доктор утверждают, что нужно время и всё будет хорошо, но пока я очень недоволен. Конечно, мой огромный живот-глобус исчез, но растянутая до невозможности кожа висит, ноги похудели и выглядят совсем не так, как на фотографиях, за которые меня наградили титулом самых красивых ног на сцене. Сейчас имею даже не ноги, а воспоминание о моих красивых ножках. Но это меня как раз не пугает, после аварии было гораздо хуже и регулярные физические нагрузки — это наше всё. А вот висящий бесформенный мешок живота меня просто пугает. А ещё внизу над самым лобком зашитая косметическими швами рана от кесарева сечения, доктор клянётся, что рубец будет ровный и тоненький, а Алёнка уже придумывает, какую татушку мне на нём сделать, чтобы было красиво. Но пока из-за раны мне особенно шевелиться больно, но доктор уверяет, что боли пройдут дней через десять, а через месяц могу в полной мере заниматься физическими упражнениями, только чуть осторожнее с упражнениями на пресс, который стоит поберечь хотя бы месяца два с половиной. Зато спать могу хоть на спине, хоть на животе и не нужно каждые полчаса просыпаться и переворачиваться, а ещё бегать в туалет, из-за того, что мочевой пузырь придавлен и у него вместимость всего сто грамм. В первую ночь я дрых без задних ног и без передних наверно тоже, сквозь сон чувствовал, как мне к груди прикладывают червячков, и они сосут меня, это Аля тихонечко делала, чтобы меня не разбудить. Господи! Как же сладко я выспался!... Ага. А вы наверно думали, что я сутками глубокомысленно философски осознавал, что я первый родивший мужик на планете? Да, по-фиг, если честно, спать гораздо приятнее...
Через три дня началась чехарда, нас выписывают, но дело даже не в том, что мы просто уедем из клиники, а в том, что опубликована официальная информация, что у любимой дочери Дофины родилась двойня и наш выход из клиники будет под прицелами десятка камер, а после обеда Дофина в каком-то пресс-центре Барселоны даст большую развёрнутую пресс-конференцию по этому поводу. Более того, выносить моих детей будет сама Дофина и бельгийские младший принц и принцесса Алекса. Так, что выйти в том же Ниночкином халатике у нас не получится. После первого дневного кормления малявок убрали куда-то, а наша палата стала проходным двором. Алёнка накануне привезла больше десяти платьев, Симона привезла свой безразмерный ящик с косметикой и два баула с остальными сопутствующими причиндалами. Вот только прямо ходить из-за раны на животе я пока ещё не могу, максимум, немного скособочившись, если меня будут поддерживать за талию, и я сам уцеплюсь за чью-нибудь крепкую руку и буду буквально висеть на ком-то. Но в любом случае, совершенно не фотогеничный перекос стойки и походки будет. После короткого и бурного обсуждения решено, что выхожу я не через главный вход, там, пандус крутой, а через приёмный покой, там специально всё сделано без единого порожка, для того, чтобы каталки спокойно могли ездить. А я выеду на сидячей каталке, на которой доеду до машины, куда мне быстренько помогут загрузиться. Валерку выносит Дофина, а Серёжку Алекса со своим братиком — младшим принцем — мажором, с которым уже не надеется меня свести. Сразу сказал, что вот фигу ей, но она же упрямая! Я думаю, что принца сюда притараканили с хитрым политическим прицелом. То ли у него украли, то ли сам украл, но какое-то жу-жу там было, и милиция бегала. То есть, принц у нас работает частью дымовой завесы, вполне без ущерба для репутации, ведь он то никаких заявлений делать не будет, как и мы в его адрес. Выбранное вначале шикарное лазоревое широкое платье из-за сменившейся фабулы нашего выхода резко забраковано, в нём в каталке я буду сидеть как недоразумение в куче вставших вокруг меня дыбом тряпок, платье нужно с минимальным объёмом, но обтягивающие мне не позволит пока носить моя фигура. После бурного обсуждения мне выбрали в чём-то знаковое чёрно-синее платье, в котором я заканчивал последний концерт в Берлине. Заодно это покажет, что я за беременность особенно не раздался в видимых местах. Хотя, в груди платье натянулось почти до предела, а куда деваться, червячков ведь кормить нужно...
