— Я не устала, — она чувствовала его тревогу, его страх. Не хотела смотреть в его глаза. — Я не из тех, кто откладывает на потом, — он хотел что-то возразить, но она продолжила: — Знаешь, Аист, у меня всегда было мало близких людей. Подруга да два друга. Я одиночка.

— Я тоже, — ей не нужно было смотреть, чтобы видеть его мысли. Но она закрыла иноглаза. — Будь осторожна, хорошо? Я... я не хочу... а, чёрт, Сирень, ты лучший человек, которого я когда-нибудь встречал! — наверное, у неё глаза стали как у волшебничка, увидавшего пустотитовый портал. Она? Лучший?? Человек??? — Ты честная! Ты не скрываешь, что... не скрываешь всё, что в тебе неправильно, и хочешь стать лучше, — не лучше, а — другой; надолго ли? — Я не хочу тебя терять.

— А я — тебя, — эхом откликнулась она. — И себя бы тоже не хотелось. Я буду осторожна, — но удержала слово «обещаю». Глупо обещать то, что противоречит её сути. Она попытается. Он не понимает, но для неё это — немало. — Дверь больше не откроется с этой стороны, — сделала шаг в проём. Развоплотила иноспуск, указывая, что путь теперь — только обратно, не сюда. — Занеси серебряную куклу внутрь, если пойдёт дождь, — следующую фразу она зачерпнула из доступной пока ноосферы Земли Аиста-Сирени. — Жди меня, и я вернусь.

Истина

Дверь закрылась. Ноосферу линии реальности отрезало от Теты. Время на Тете, впрочем, уже не независимо — теперь оно течёт синхронно с линией. Или линия — синхронно с Тетой? Сирень обернулась, смерила дверь долгим взглядом. Запечатала семью способами — каждый из следующих усиливал предыдущие в разы. Напоследок поменяла представление двери, свернув его в точку. Убрала маскировку: маскировкой стало само представление, чтобы развернуть которое, потребуется быть мастером сферы разума как минимум. Задумалась, не закутать ли всё это в пустоту, в пустотит, но отказалась от затеи: есть шанс, что ослабит духовную связь. Да и кто тут вообще будет искать переход? Здесь нет иномагов, кроме неё.

Наверное, стоило бы ещё раз пройтись по Полигону, по закартинью, проверить, нет ли новых «попаданцев», но так можно дежурить здесь годами — стоит отвернуться, и... Даже Аист понимает, что всех спасти нельзя. Вот убить — совсем другое дело! Ничего, дорогая разрушительница, будет тебе убийство, только не людей, а этого клочка реальности, мира Теты, уже скоро, потерпи! А вот людоедка — людоедка притихла после встречи в отстойнике. Её сковывали противоречивые чувства: зависть, благоговение и опаска. Не страх: людоедка не умела бояться. Разрушительница — тоже. Но вся она, вся Сирень — умела. Вот только боялась она не за себя. Или за себя. Как посмотреть.

Странное ощущение она испытывала, летя сквозь комплекс. Шею грел подругин генератор полей безразличия, сами поля — свёрнуты над головой, чтоб не мешали. Мощь генератора была использована для левитации тринадцати тел, которые Сирень пометила как «часть себя» через нейроинтерфейс. Странное ощущение. Она летит заканчивать со всем этим. Летит делать нечто огромное. Нечто великое. Ни возбуждения, ни напряжения, ни предвкушенья — ничего. Ей немного грустно. Неправильно грустно. Эмоции, психика, дух «нуждаются в «плановом техобслуживании», как подруга бы сказала. Где она сейчас — подруга? Где друг-загадочник? Где учитель? Лёгкая грусть — что было, то прошло. Охоты и пиры с подругой, светлые дни с учителем, чаепитья с другом, упоительное безумие, захлёстывающее силой...

Она без труда пронесла материал живым до самой «подзоны высокой опасности». Шлюз, ведущий к камере тестирования потенциала, чем-то напоминал искажённую пасть, готовую заглотить и прожевать любого. Чудовищную пасть! Она охотилась на чудовищ всю жизнь. За исключением того времени, когда охотилась на людей, да кратких перерывов. Помнится, был у подруги ученичок один — всё любил мечом размахивать, научила его парочке ухваток — зря. Этому выкидышу бездны нравилось побеждать! Побеждать чудовищ! Убивать их, как будто это самоцель! Сколько же ингредиентов он, наверное, сгубил... и сколько силы упустил? «Герой», хах! Подруга не дала его прикончить тогда, а жаль. Таких идиотов — давят в колыбели!

Оскалившись на шлюз — посмотрим, чья пастюга тут жадней! — Сирень аккуратно опустила тела. Вносить их внутрь было нельзя — истлеют моментально. Ей нужен был эликсир, специальный эликсир, адаптирующий тела к некроизлучению. И не только к тому, что в опасной подзоне, но и дальше — в зоне содержания. Они умрут, когда ей будет нужно, ни секундой раньше не позволит!

На варку ушло ни много ни мало — три часа, целая тонна редчайших ингредиентов... литра четыре собственной крови, которую приходилось восстанавливать в процессе. Она сроднила материал через собственную кровь с некроизлучением, вместе с тем оставив коматозным жизнь, как живым было её тело. Сроднила не только с некроизлучением — что будет важно потом, и с собой. Внешность людей поменялась. Сейчас генетическое сравнение покажет дальнее родство. Этого мало. Первый шаг из множества.

Под монотонный повтор предупреждения Сирень пронесла и аккуратно сложила материал у следующего шлюза, не забыв заглянуть в камеру тестирования потенциала — на Сердце полюбоваться и немножечко подумать. Сменила алхимическое равновесие внутри тела, вернее говоря, нарушила его — нарушила так, чтобы быть готовой. Провела послушно отросшими и заострившимися ногтями по золотым символам. Символы засветились. На пол закапала кровь, и это кровотечение не собиралось прекращаться.

— Открывай шлюз, — велела Фарусу, смакуя болезненное наслаждение утекающей жизни.

Вот это подлинная иномагия! Это, а не учительские заигрывания с уже мёртвым и противоестественно живым! Это, а не «реальностные технологии» подруги! Друг-загадочник, знаток душ, — о, он бы её понял. Только он и понимал, он учился у неё — учился ритуалам смерти, а она у него — ритуалам перерождения. Он не чувствовал это, как она. Для него это было не животное, жаркое удовольствие, а холодная, возвышенная радость касания к самой сущности, к пределу, к Смерти с заглавной буквы! Они были разные, но он — единственный, кто разделял её страсть. Их кровь стекала в ритуальные круги, сверхъестественные силы пронизывали их тела — а утром пили фруктовый чай, заваренный его послушной спутницей (она не лезла в то, для чего эти порой сменяющиеся спутницы; одно точно — не ради секса и любви и не для жертвоприношений), да сплетничали о других иномагах. Стоять на границе жизни и смерти — разве это не самое сакральное, запретное и глубокое для человеческого существа?

Двери сошлись за спиной. Вместо немедленного открытия — равнодушный вопрос:

— Внимание, вы направляетесь в зону высшей категории опасности. Вы уверены в своём решении?

— Да, — никаких колебаний. Только струйки крови и медленно слабеющее тело.

— Осуществляю локальное ордополевое выравнивание... — она почувствовала, как сдвинулось то, что лежит «под» и «над» законами природы. — Выполняю десинхронизацию подзоны тестирования и шлюзовой камеры... — иномагические ощущения замкнулись внутри шлюза. — Выполняю синхронизацию с зоной содержания... — вспышка боли! Десяток механизмов внутри тела работать отказались, прочие — донельзя разболтались. Знаки жизни и развития, обильно политые кровью, вспыхнули, озаряя шлюзовую камеру. — Внимание, доступ в камеру тестирования устойчивости будет произведён через три... два... один...

Выходные двери с явственным скрипом разошлись. Леденяще-жаркой волной на неё хлынуло море ножей! Океан боли! Страшнейшие пытки, через которые прошла, замешанные в один большой коктейль! Смертельная энергия пронзила её тело, заставила кровь вскипать и замерзать, разлагаться и превращаться в яд одновременно!

— Хах! — не хрип — рык запредельного блаженства. В перегретом котле её тела вспыхнули десятки, сотни реакций, многие из которых — натуральная высшая алхимия. Черпая силу в боли и блаженстве, в собственном умирании, в жертвенной крови и ледяной воле, она накинула поводья разума на буйные потоки некроэссенции — и ассимилировала их. Сделала своею частью. Впитала, смешала, заменила ими кровь, а после — обратно в кровь оборотила!

Слизнула с губ капли ихора — побочный выход внутренней алхимии. Совсем не напоминает тех богов, до чьей плоти дотянулась! Широко улыбаясь, подождала, пока регенерируют лопнувшие от жара глаза, пока срастутся кости, пока «вернутся» к новой норме внутренние органы. Поднялась, разлепила глаза, смахнув с них корку прежней, слабой крови.

Здесь было светло. Холодный неоново-синий свет грубых фонарей заливал большую круглую площадку. Оставив в шлюзовой камере красные лужицу и пятна — ну и впечатало ж её давлением об стену! — выбралась наружу. Каждый шаг давался с трудом: некроизлучение было здесь уже не излучением и даже не газом — подобие жидкости, не сопротивляющейся, а поглощающей, разрушающей, гасящей всякое движение. И всякую мысль! И тело, и сознание испытывали колоссальное напряжение, но золотые знаки не пылали, а светились лишь — адаптировалась. Ну да, потом подруга называет её сумасшедшей, что лезет к таким штукам лично — и? Оно того ведь стоит!

Помимо грубых фонарей, неведомо как адаптированных к этому месту, на площадке всего-то с двор Аистова особняка было пусто. Сама площадка поедена некрожижей: поверхность неведомого металла шелушилась под ногами. Фонари затмевали звёзды. Но Сердце нельзя было затмить. Оно было прямо перед ней, бескрайней плоскостью простираясь вверх и вниз, влево и вправо, пронизанное титаническими имплантатами.

Оглянулась — шлюз ожидаемо «пророс» сквозь голый пустотит. Так, интересно, а здесь есть какие-нибудь механизмы? Будь она местным инженером, вряд ли бы влепила переход без ничего. Должна быть какая-то причина!

— Эй, Фарус, слышишь меня?

— Ответ утвердительный, — глухо донеслось откуда-то из-под пола.

— Что можешь сделать в этом месте?

— Доступен диалог с пользователем. Доступно перемещение к поверхности объекта «источник». Доступно обратное перемещение. Внимание! Согласно протоколу экспериментов, предупреждаю, что остаточный ресурс платформы составляет сто пятнадцать стандартных циклов исследования.

Ожидаемо расспросы об этих циклах, исследованиях и платформе ни к чему не привели. «Нет данных» — и утрись, любопытная Сирень! Посмотрим, кто утрётся тут последним! Она уселась на пол платформы и погрузилась в себя, изучая новое алхимическое равновесие, осмысляя каждую его сторону, каждую грань, возможность и вариацию, чертя в уме многомерную ритуальную схему. Её тело — эта схема. Познание себя — полезнейшая штука. Нельзя грамотно улучшить то, что не познал. Ну разве что за счёт удачи, но полагаться на удачу — последнее дело. Часто — последнее в жизни самоуверенных тупиц.

Как обращать смерть в жизнь (но не обратно) — это постигала она в себе. Как и всегда, достигнутое интуитивным прорывом, прыжком чрез пропасть — тяжело познать. У многих процессов не было названия — полностью новы, не раскладываемы, не сводятся («не редуцируются», как подруга говорит) к процессам более простым. Целое, что больше суммы. Другие же процессы не встречались раньше. Третьи — дикие комбинации с неустойчивым, на первый взгляд, равновесием. Как оно стало устойчивым? Почему именно эти процессы, а не вон те понятные альтернативы?

Иногда, задаваясь такими вопросами, можно было улучшить гомеостаз. Редко. Чаще её интуитивный прорыв включал в себя с трудом укладывающиеся в обычном состоянии сознания вещи — тысячи, миллионы переменных! Или — не тысячи и миллионы, а учёт вероятностей, рисков и возможностей, невозможных и на подругиных «предельных» компьютерах. Или — вещи, вовсе не переводящиеся на язык вероятностей и математики как таковой. Таков путь иномага: дороги тайны, тропки безумия, первородные джунгли трансцендентности. Таков её, Сирени, путь.

К шлюзу она не подошла, а полуподплыла-полуподлетела, осознанно регулируя собственную «внутреннюю плотность» относительно плотности некрожижи вокруг. Вокруг тела при этом потрескивали голубоватые, в тон фонарям, разряды. Миленько. Глядеть со стороны не рискнула. Выходить за пределы тела в такой внешней среде? Она, может, и сумасшедшая, но не идиотка! За исключеньем пары случаев, хах, но кто былое помянет...

Подождала «отсоединения» шлюзовой камеры от одной реальности и присоединения к другой реальности. В процессе искривила алхимический баланс внутри — благо, интуиция позаботилась о его гибкости. А то выйдет и как покромсает материал духовным давлением, назначенным парировать давленье некрожижи! Кромсать материал пока что рано. Время его переподготовить.

Заниматься алхимией в таких условиях — та ещё задачка. О, она создавала эликсиры на поверхности звезды! Варила зелья в пучинах кислотных океанов. Закаляла материалы у горизонта событий чёрной дыры, очищала компоненты под лучами Великого Солнца, за пределами листа! На каждый из таких миниподвигов — месяцы предварительной работы. Здесь у неё не было месяцев, а некроизлучение существенно меняло все алхимические реакции, и выйти в нормальную реальность автономной зоны — не решение. Она должна постигнуть влияние некроизлучения, а затем и некрожижи. Должна освоить новую ветвь алхимии, и у неё нет не то что недель — есть считанные дни! Единственный денёк. Всё закончится сегодня.

В этом очарованье иномагии. Будучи за пределами научного познания как целое (если она — целое!), инореальность поддавалась познанию ненаучному. Мистическому. Наверное, Сирень была не права насчёт себя. Считала, что такой себе алхимик, наловчившийся, натренировавшийся — не более того. Но здесь и сейчас, получив доступ к силе смерти самого демиурга, постигала некроалхимию буквально на ходу! У неё был талант, всегда был талант — гениальность, может быть? Только где бы она там, в «обычном» листе, да даже во всём Мировом Древе нашла бы умирающего демиурга? Додуматься искать нечто подобное в смутной надежде, что повезёт... нет, она делала. Искала всякие безумные вещи, порой и находила — не везло. Или везло, это как посмотреть: живой же оставалась!

Разрушительные энергии послушно сплетались округ её пальцев, капали в склянки, сотворённые из этих же энергий, но полязированных иначе. Вновь кровь — собственная кровь. Несколько раз пришлось ей выходить к Сердцу, чтобы банально пополнить запасы крови. Некроизлучение, в отличие от некрожижи, в кровь превращалось крайне медленно. А крови нужно было много. Точно рассчитанные инъекции эликсира в начертанные (кровью же) символы родства на телах коматозных людей, долгие заклинательные речитативы на языках, подвергнутых забвенью, а порой и речи лучерождённых — первых смертных, пришедших в новосотворённый лист. Древняя фейри, подруга научила её и этому искусству, насколько понимала. Понимала, на удивление, меньше, чем Сирень. Первоязык был слишком искусством для подруги! В самый раз для шаманки из языческого племени.

Лишь четверо из людей были темнокожими до второй адаптации. А стали — все. Протестируй какой учёный, выяснится, что они — Сиренины сёстры и братья. А как иначе? Принцип подобия во всей красе. Жгуты духовных нитей связали её с материалом: алхимическое равновесие внутри них понадобится регулировать вручную. Будь они разумны... О, она всё ещё могла дать им новый разум! Не даст. Ожидания Аиста предавать не будет. И собственный выбор — тоже.