Вступление. Лиса-крестьянка. (Завершено)

— За что? — слегка повернув голову, генерал Гинтаро глянул сверху вниз на испуганно сжавшуюся медичку ликвидаторов.

— Я не взрывала! Не била! Не насиловала! — истерично выкрикнула девушка. — Я — просто врач! Только раненных лечила! А это — парни делали! Я возмущалась, я просила их прекратить! Я пыталась им сказать, что не надо!

— Лжёт. — сказал ушастый мутант. — Молчала она, поджав махру.

— Я задал вопрос не "кто", а "за что". — тяжёлый голос генерала мог раздавить человека психологически, без малейшего физического воздействия.

— Я... я... — пленница собралась с силами. — Лорд Кейджи и леди Томи хотят её поднять на флаг, для пропаганды. Но говорить хотят сами.

— А чтобы она не возмутилась, и не начала ничего плести наперекор их интересу, её заткнули. — кивнул генерал. — Понятно.

— Для пропаганды мёртвый герой гораздо полезнее, чем живой. — язвительно сказал один из телохранителей генерала.

— А по словам ушастого, она ещё и что-то про то, что любит мальчиков успела ляпнуть. — заявил второй телохранитель. — Кому?! Радикальным крысам сопротивления. Борцуньи за женские права и свободу желчью давятся, когда женщина думает, что у неё есть право и свобода не поддерживать их ненависть к мужчинам.

— Но во главе всего, как всегда, деньги. — добавил ушастый мутант. — Леди Томи приглашала эту девчонку к себе, через месяц, обещая столько денег за фотонаборы, что хватит, мол, и на учёбу, и на общежитие, и на питание. Приходи. Через месяц. А сама начесала мастеру-ведущему мнение, что девчонка — чистый Оранж, и её сегодня же нужно зачистить.

Генеральский конь, чувствующий всеобщее настроение, с радостным нетерпением пританцовывал позади кольца людей, хлопал пастью, облизывался и ронял на землю хлопья слюны. Сейчас! Сейчас ему дадут редкое лакомство! Белого человечка с зелёной Ци!

— Ещё что-нибудь любопытное? — хмуро посмотрев на перевозбужденного коня, генерал бандитов снова перевёл взгляд на сенсора.

— Чуток хвастовства. — сверкнул тот в ответ злой улыбкой. — О том, что кое-кто не меньше сегодняшней героини достоин фотонаборов, как великая охотница на монстров, помогавшая защитить человечество от пятнадцати потенциальных Алых Теней. И один из палачей её поправил, что не пятнадцать, а восемнадцать. Эти, ржавые, до местной чудилы семнадцать других ростков Оранжа свернули. Вот как-то так же. — мутант указал на пылающий дом, в котором, по всеобщей уверенности, догорало переломанное тело девчонки, и перед которым, в жаре пламени, подсыхала лужа из крови, грязи, слёз и дерьма.

— Семнадцать? Одна только эта группа подчистила? Часто же у нас, на руинах, пропадают дети.

— Очень часто, господин. Четверо ваших внуков. И одна из жён.

— Мы никогда не работали на руинах! — визгливо выкрикнула медичка. — Никогда! Никогда! Нет!!!

Пятерня бандитского генерала сгребла ликвидаторшу и швырнула её, по высокой дуге, словно кусок мяса, к выдавшему радостное утробное ржание, подскочившему и разинувшему зубастую пасть, коню. Монстр, прыгнув словно собака за птицей, поймал подарок на лету, но лишь слегка придавил и, с гулом локального землетрясения приземлившись, не стал немедленно жевать добычу. Повернулся сначала вправо, позволяя одному своему приближённому откусить кусок с нелепо мотающейся ногой, потом налево, позволив второму откусить вторую ногу, и только после этого, все трое, с выражением абсолютного счастья на мордах, принялись наслаждаться пережёвыванием мяса, не столько раздирая его зубами, сколько перетирая языками о жёсткое нёбо.

— Вердикт такой! — громко, во всеуслышание, заявил генерал Гинтаро. — Агент Единства, Мастер-ведущий Кейджи Уцуми, сразу после диалога и заключения договоров, устроил новый оскорбительный акт агрессии! Не против этой биоформы! Против нас! Совершил убийство, с целью обвинить в нём нас, и выставить всех руинщиков недоговороспособными дикарями! В ответ, я — объявляю недоговороспособным его! Соглашение о возврате пленных медицинских работников — отменяется! Скрутни ему эполетами, и пластун шарфом, а не ценных специалистов на разворот! Девчонки останутся у нас!

— Хар-р-р! — дружно вскинув руки со сжатым в кулаках оружием, торжествующе выкрикнули десятки столпившихся вокруг мутантов.

— Что до этой фермы и её стража... итог закономерен, и нечто подобное видели мы уже не раз. Нянек, умирающих от голода в канавах, вместе с собранными ими беспризорными детьми. Телохранителей, защищающих кучки костей. Горничных, пытающихся оттереть от сажи стены обугленных руин. Этот случай из той же трагической линии. Не будем держать зла на биологическую машину, действовавшую в рамках заданной ей программы и по вшитым маркерам от производителя. Печально склоним головы над её судьбой и позволим костям упокоиться на пепелище дома, который она так самоотверженно защищала. Ей устроен достойный погребальный костёр. Простим и попрощаемся.

— Хар-р-р. — все, солидарно выражая печаль, склонили головы.

— Большак, весь шелест и звон, что по весу... — ушастый глянул на недовольно дёрнувшего бровью генерала и тут же исправился. В боевых ситуациях главарь руинщиков бандитский сленг не приветствовал, так как коверкание слов мешало точности в отдаче и понимании приказов. — Крысы крашенные в доме всё, что полезного было, сгребли. Добыча еённая, что с наших натрясла, вся в сумках.

— Прекрасно. Взятое с наших шнырей — в общак! Что с медицинской команды взято — вернуть девочкам, чтобы не рыдали. Сараи не горят ещё? Всё, что в жратву годится — на вынос! Свиней и кур не порезали?

— Как можно, господин?! Без приказа?!

— Забрать живьём! Передадим их нашим фермерам, для выращивания и разведения. В знак последнего уважения к храбрости и самоотверженности этой девчонки, что до сих пор умудрялась никому не позволить их сожрать. Две свиньи и десяток кур, это конечно не стадо коров с собаками, но тоже полезная ценность. Вычищайте руины, и уходим к лагерю, на отдых! Вперёд!

* * *

Ночная тьма всё ещё царствовала над землёй, но далеко на западе, у самой кромки горизонта, забрезжили первые лучи утреннего рассвета. В тишине и прохладе раннего утра, мир захватила совершенная неподвижность, лишь серые клубы дыма, плавно качаясь на едва ощутимом ветру, поднимались над разрушенным каменным кольцом и обугленными остовами строений. Ферма выгорела дотла. Не осталось ни сараев, ни склада, ни деревянной ограды. Одно лишь чёрное пятно в неровном кольце каменного щебня, где среди золы и рдеющих углей лежала покрытая копотью керамическая посуда и редкие предметы из выгоревшего металла.

Словно в одной лишь пустой попытки нарушить гармонию, в абсолютной тишине обретшего покой мира, возникло движение. Столь крошечное, что замерший мир не дрогнул и не очнулся, будто бы вовсе проигнорировав эту жалкую попытку добавить в неподвижность искорку жизни. Никто, во всём мире, не увидел, как, приподняв зелёный луговой дёрн, из небольшого углубления в земле выбралось обугленное и грязное, чёрно-серое чудище. Уронило на землю пять стрел со сломанными древками и выпрямилось, мягко прижимая к себе двух кошек, крепко вцепившихся в пропахшие дымом лохмотья. Повернулось, постояло минуту, с пустотой во взгляде созерцая чёрное пепелище, а потом повернулось и, прихрамывая на криво сросшихся ногах, побрело по зелёному лугу прочь.

Странное, давящее и тяжёлое чувство. Она возле той самой фермы, ставшей за несколько дней привычной и родной? Нет. Кицунэ словно выбралась в другой мир. Не найти вокруг пожарища совершенно ничего похожего на те зелёные, мирные места, где смешная девчонка в зелёном сарафане и блузке с цветочным узором весело скакала вокруг большого дома, в который, присутствием человека, она нечаянно вдохнула жизнь. Нет больше дома. Нет девчонки. Остались лишь чёрная зола и обугленное чучело, которое тысячу тысяч раз предупреждали, что только так и может закончиться её наивная игра в нормальную жизнь. Не быть тебе крестьянкой, если страна вокруг умирает. Не быть тебе человеком, если заполонившее мир безумие делит людей лишь на жертв и чудовищ.

Однако движение, не думающее покорно утихать в замершем мире, не осталось совершенно незамеченным. Заметив бредущую по полям фигурку, с высоты небес, жужжа рассекающими воздух крыльями, к остановившейся Кицунэ спустилось несколько жуков Великого Древа. Большие, с мужскую ладонь размером, они окружили девчонку и один из них принялся маячить перед ней, словно вопрошая: "Что случилось"? "Откуда взялся тот огонь, что сжёг человеческое жильё и переполошил нашу, жучиную семью"? "Куда же, куда же ты уходишь, последний человек"?

Кицунэ моргнула и улыбнулась. Слёзы на её единственном глазу начали высыхать. Она подняла руку, протянула её к жуку, а тот тронул пальцы девчонки своими лапками и усиками. Запомнил запах и оттенки Ци, обеспечил узнавание при следующей встрече.

— Не бойтесь. — полушёпотом, сказала жукам Кицунэ. — Люди ещё вернутся сюда. Я обязательно... обязательно скажу тому демону, что нужно делать. Я обязательно... всех спасу.

Нет, как бы ни надорвано было тело, она не может, не должна просто так ложиться и умирать! Не сейчас, нет. Нужно найти источник безумия. Нельзя допустить, чтобы те гады... победили.

Жуки поднялись к медленно светлеющему небу, и ещё долго сопровождали продолжившую свой путь девчонку. Кицунэ, держа на руках двух спасённых ею живых существ, шла через огромные пустые пространства, уверенно направляясь к огромному городу, полному злобы, отчаяния и людей. Она шла, на ходу исправляя увечья своего тела. Понимала, что обязательно получит новые, но ей почему-то совершенно не было страшно. Бояться?! Ну уж нет! Доигрались, гады, сволочи! Назвали Алой Тенью? Пусть теперь сами боятся её.

По бескрайним просторам великой центральной равнины шла не крестьянка, ограбленная и обездоленная. Не роняющая слёзы маленькая девочка, оплакивающая то, что кто-то снова разрушил её счастье и мечту. Дети в Эпоху Войн быстро взрослеют. Не ребёнок больше. Нет. Уверенный в собственной правоте, лисёнок-подросток шёл искать причину зла и требовать справедливость в один из центров бушующего над миром чёрного шторма. Первого предвестника великого безумия, подобного тому, что подвело черту под существованием цивилизации Давних тридцать шесть тысячелетий назад.

Холодный сумрак царил над городами, полями и лесами умирающей империи, но неугомонная золотая искра продолжала идти. Совершала шаг за шагом, а высоко в небе над ней, выше любых людских страстей, выше холодных туманов и мрачной полутьмы, выводил свои трели радующийся солнцу полевой жаворонок. Крошечная птичка, уверенная что и сегодня, и завтра, и тысячи тысяч лет спустя, мир обязательно будет жить.