III.
Неожиданно в самый разгар посевных работ к Левину приехал его брат Сергей Кознышев. Обычно в этот период он отправлялся за границу, чаще всего на Канары, где у него было небольшое шале. Он неоднократно приглашал посетить архипелаг и Левина, но тот все отнекивался, находя убедительные причины туда не ехать. А после того, как он занялся сельским хозяйством, так и вообще было не до поездки, лето теперь было для него самым напряженным периодом. Вот и сейчас он был не очень доволен появлением у него родственника. Дел невпроворот, он с утра до вечера занят, а тут гость, за которым надо ухаживать, ублажать. Он же знает характерец своего братца, барин да и только. Любит, чтобы все возились бы с ним, а если им пренебрегают, то обижается. А когда им заниматься, если каждая минута на счету.
И что его вдруг потянуло в деревню, загорал бы на своих Канарах, сам же говорил, как там здорово, приводил их пример в качестве цивилизованного места. А что тут: грязь, бездорожье, вонь, поголовное пьянство. Что ему тут делать? Эти питерские и московские интеллектуалы вечно что-нибудь придумают, не сидится им в своих уютных квартирах. Они же призваны спасать мир, правда, зачастую крайне смутно представляют от кого. Да это их особенно и не беспокоит, тут главное функция, выполнение поставленной задачи, а все остальное уж как-нибудь само приложится.
Левин неожиданно представил брата, общающегося с местными мужиками. Вот будет забавно поглядеть, сможет ли он найти общий язык с тем самым народом, о котором так любит разглагольствовать? Он-то Левин, который живет вместе с этими людьми, занимается с ними одним делом, находит его с трудом. А не так уж и редко, когда между ним и его соседями проскакивает самая настоящая искра вражды. Когда он жил в городе, то не представлял, какая же глубокая пропасть пролегла между городским и сельским сословием. Иногда ему кажется, что это две враждебных армии, между которыми невозможно достичь компромисса и хоть какого-то взаимопонимания и они лишь ждут подходящего момента, чтобы вцепиться в глотки друг другу. В такие минуты ему становилось по-настоящему страшно, а его труд казался совершенно бессмысленным, не имеющим шансов на успех.
Если бы не было столько много работы, в конце концов, отчаяние его победило бы, но необходимость все время чем-то заниматься, мешало ему завладеть им целиком. Пожалуй, только теперь он окончательно почувствовал, как любит сельский труд и сельскую жизнь, и при всех ее невзгодах, трудностях и неустроенности не желает возвращаться в город. Такой уж ему выпал удел — жить тут, преодолевать все выпадающие на его долю сложности и неприятности. В этом и заключается его личное счастье.
В этот момент Левин подумал о Кити, но как-то без особого накала. Ничего тут невозможно изменить, зато можно смириться с обстоятельствами, не позволять им больно жалить себя. И это уже хорошо, и это уже еще одна победа, а теперь надо вернуться мыслями к брату.
Брат уже пару дней жил у него, но общались они мало, хотя бы потому, что Левина целыми днями не было дома, а когда вечером он возвращался, то был таким усталым, что не хотелось ни о чем говорить. Он выпивал кружку парного молока, ложился и тут же засыпал. Что делал целыми днями Сергей, Левин не только не представлял, но и большого желания знать не испытывал. Взрослый человек должен уметь сам себя занимать, но Левин понимал, что так продолжаться все время не может, у него в доме гость — и надо уделить ему внимание даже в ущерб собственным делам. Левин решил, что выберет время и посвятит его брату. Тем более ему показалось, что тот начал явно скучать. Даже не помогало парное молоко, на которое тот поначалу набросился. Он уже выпил его столько, что могла начаться и отрыжка.
Левин явился домой немного раньше, чем обычно. Он понял, что не ошибся, брат явно не знал, куда себя деть. Кружка молока стояла перед ним полная, он же сам без всякого интереса смотрел в телевизор.
Кознышев явно обрадовался столь раннему появлению Левина. И тут же с нескрываемой радостью выключил телевизор.
— Какую же ересь показывают по ящику, — сказал он.
— Может быть. Давно ничего не смотрел.
— Зачем же тут висит эта панель?
— Не знаю, Сережа, обезьяний инстинкт. В деревне у всех есть хоть какой-то телевизор, ну и я тоже приобрел. Думал, хоть погоду буду узнавать, а потом пришло в голову: по Интернету же удобней. Вот он и стал не нужным. Хочешь, подарю.
— Спасибо, у меня есть примерно такой же.
— Повесишь в шале на Канарах.
Кознышев не ответил, он задумчиво смотрел на брата.
— Я тебе должен кое в чем признаться, — проговорил он.
— Что-нибудь страшное?
— В каком-то смысле, да, — мимолетно улыбнулся Кознышев. — Ты же гадаешь, зачем я тут, а не на Канарах или еще где-нибудь?
— Есть грех, гадаю в свободное от работы время.
— Я скажу. Только обещай, что не будешь на меня сердиться. И не прогонишь меня.
— Обещаю, — не очень уверенно произнес Левин.
— Я приехал к тебе писать книгу.
— Очень удачное решение, здесь никто не будет тебе мешать. Хочешь, отдам в полное твое распоряжение второй этаж. Твори, сколько влезет.
— Ты меня не до конца понял. Я хочу написать книгу о тебе.
— Ты с ума сошел! — воскликнул Левин.
— Возможно, но эта идея у меня давно засела в голове. И вот, наконец, решился.
— Сережа, посмотри на меня, какой я герой?
— Чтобы быть героем, необязательно быть героем. Прости за силлогизм. То, что ты делаешь, выходит за рамки привычных вещей. Это что-то даже эпическое.
Левину вдруг стало смешно. Он и эпическое, это все равно, что соленое и сладкое.
— Напрасно ты это затеял, ничего путного из твоего замысла не вылупится.
— С твоего разрешения позволь уж об этом судить мне, — возразил Кознышев. — Ты лучше меня разбираешься в сельском хозяйстве, а я, надеюсь, в литературе.
-Кто знает, кто лучше, -мелькнула у Левина мысль. Но озвучивать ее он, разумеется, не стал.
— Хорошо, если ты так решил, да будет так, — согласился он. — Но что надо от меня?
Кознышев грустно вздохнул.
— Понимаю, что прошу невозможного, но удели мне хотя бы совсем немного времени.
— Я как раз это и хотел сделать. Специально передал дела другим, чтобы побыть с тобой.
— Даже не представляешь, как я тебе благодарен, — обрадовался Кознышев. — Все-таки мы братья.
— Братья, — подтвердил Левин. К нему пришла странная мысль, что он не знает, что это такое. Какие узы соединяют людей, находящиеся в такой вроде бы очень близкой степени родства? Они же не могут возникать только потому, что два человека появились на свет из одного чрева. То лишь формальный признак. А если вести речь и реальных, то у него с Сергеем совсем мало общего. Да почти его и нет, они живут в разных мирах и никогда им не соединиться в одно целое.
— Я рад, что ты об этом не забываешь, — заявил Кознышев.
— Если хочешь, завтра отправимся на рыбалку. Заодно и поговорим.
— Ты читаешь прямо мои мысли, — радостно улыбнулся писатель.
IV.
На следующее утро братья поехали на рыбалку к озеру. День был теплый, солнечный, пейзаж радовал свежей зеленью, в которую недавно оделись деревья. Кознышев с удовольствием рассматривал проносящиеся мимо картинки природы. Внезапно возле одной поляны, покрытой яркой и сочной травой, он попросил остановиться.
Они вышли из джипа. Кознышев с восхищением огляделся вокруг.
— Какая лепота, какая сочная, свежая трава. Как от нее одурманивающе пахнет. Тебе этого не понять, ты это видишь каждый день. А для меня это что-то почти запредельное. Можно мы полежим тут несколько минут, прямо на земле.
— Нельзя.
— Почему? — удивился Кознышев.
— Земля еще недостаточно прогрелась, снег не так давно сошел. Если лежать, то уж на подстилке.
— Ты прав, об этом я как-то не подумал.
— Сейчас принесу на чем можно полежать. Не волнуйся, подстилка чистая.
Они лежали на спине и смотрели в небо, по которому плыли мохнатые, густые облака и молчали.
— Хочешь, признаюсь кое в чем тебе? — вдруг услышал Левин голос брата.
— Хочу, — ответил Левин. Ему вдруг стало любопытно, что сейчас последует.
— С некоторого времени я много думаю о тебе.
Это было неожиданно услышать, Левин всегда был уверен в том, что занимает крайне мало место в жизни и в мыслях брата. В лучшем случае он примостился на самом краю его сознания.
— С чего это вдруг, Сережа?
Кознышев привстал и посмотрел на Левина.
— Я вдруг понял, что никогда тебя не понимал. Твой поступок поразил меня. Сначала я не придал ему никакого значения, думал блажь или просто не нашел себя в городе, вот и решил попытать счастье в деревне. А потом что-то во мне сместилось, я вдруг осознал, что это совсем другое.
— И что же это по-твоему? — заинтригованно спросил Левин.
— Вот чтобы это понять, я и приехал к тебе.
— Тогда разбирайся.
— Пытаюсь, но не легко.
— Не знаю, в чем ты видишь трудность. Решил заняться, как теперь говорят, аграрным бизнесом. Таких немало.
— Я знаю только тебя.
— Нельзя же знать всех.
— Ты не прав. Перед тем, как отправиться сюда, я изучал разные источники. Таких людей в стране очень мало.
— Не знаю, не интересовался их количеством, — буркнул Левин. — Но даже если это и так, то о чем это говорит?
— О многом, Костя. У нас сейчас ужасно мало людей, способных что-то делать ради идеи. Всех интересуют одни деньги.
— Меня они тоже очень интересуют.
— Не сомневаюсь, но они тебя интересуют совсем по-другому.
— И как же?
— Для тебя деньги не самоцель, а лишь средство выполнить предначертанное. Я даже думаю, что если бы ты мог заниматься своим делом без них, то так бы точно, как сейчас, и занимался. Мне даже кажется, что они тебе в какой-то степени мешают, отвлекают от главного.
Левин задумался. Слова брата удивили его, в них заключалась правда, которую он подсознательно знал, но почему-то не желал признавать. Может, оттого, что боялся быть чрезмерно особенным, отличным от других.
— Ты молчишь? — проговорил Кознышев.
— Думаю. Ты затронул важную струну. Если быть честным, я не часто задумываюсь над смыслом своих поступков, просто совершаю их под влиянием внутренних импульсов. Когда я воочию увидел, что творится с нашей деревне, стало так тяжело, как будто умер близкий человек. Решение пришло само собой, отправиться сюда, заняться сельским хозяйством. Знаю, что многие смотрели и смотрят на меня почти, как на помешенного. Мне это неприятно, но что-то менять не собираюсь. Пока есть силы и желания буду продолжать. Вот собственно и все. Не представляю, что ты сможешь из этого извлечь.
— Нет, ты не прав, Костя, не все так просто, как ты говоришь. Ты можешь этого и не сознавать, но тобой двигала большая идея.
-Он без идей не может, ищет их во всем, где даже их и нет, -подумал Левин. А в жизни все гораздо примитивней, людьми двигают импульсы, а не идеи.
— Не вижу я тут великих идей, — произнес Левин. Примерно тоже самое я испытал у постели Николая. Это была жалость и сострадание к больному и к несчастному человеку, а вовсе не желание в его лице спасти целый мир.
— Но разве это и не есть главная идея, — возразил Кознышев. — Именно этих чувств сегодня почти все лишены. Каждый заботится лишь о своем мелком успехе, о своем частном удобстве, о том, чтобы меньше дать, но больше получить. Человечество стремительно мельчает. Мне кажется, что через некоторое время оно окажется таким мелким, что по своей сути не будет превосходить вот этого воробья, — показал он на пролетающую над ними птаху.
— Но это ты преувеличиваешь, до воробья нам еще очень далеко.
— Нисколько. Боюсь, что даже преуменьшаю. С человечеством происходит катастрофа, оно стремительно теряет завоеванные за тысячелетия достижения. Все эти технические штучки не меняют того обстоятельства, что мы скатываемся в самое настоящее варварство. А будет ли варвар ходить с дубиной или с мобильным телефоном, поверь, никакой в том нет разницы.
— Даже не предполагал, что ты столь пессимистично смотришь в будущее. Мне всегда казалось, что ты любишь жизнь.
— Жизнь я люблю, — подтвердил Кознышев. — Вот поэтому я и нахожусь тут.
— Не совсем тебя понял.
— Я приехал к тебе за надеждой, что не все еще потеряно, что человечество не до конца оскудело, что может, я все же ошибаюсь в своих прогнозах.
— Ты возлагаешь на меня чрезмерно много надежд, — усмехнулся Левин. — А я очень далек от идеала.
— А кто знает, какой он, Костя. Наши представления о нем чрезмерно абстрактны. Наша беда в том, что нам не на что опереться.
— Так ты приехал за опорой?
— Я приехал за очень многим. Поехали на рыбалку.
— Поехали. — Левин одновременно ощутил облегчение и разочарование. Разговор напрягал его, но и одновременно интриговал, наводил на неожиданные размышления.
V.
На следующее утро Левин встал рано, брат еще спал, и он не стал его будить. Наоборот, даже был рад, что ему никто не мешал, не отвлекал умными и глубокими разговорами от дела. А дело было важное и приятное, на сегодня он наметил, что вспашет дальнее поле. Сроки уже поджимали, каждый день был на счету. Посеет пшеницу позже, не досчитается осенью урожая. Климат тут не стабильный, а потому многое зависит от правильности севооборота.
Но была еще одна причина, почему Левин радовался, что в этот час ему никто не мешает, ему безумно нравился сам процесс пахоты. Нравилось управлять мощным трактором, наблюдать, как входит плуг в почву, оставляя после себя взрыхленный след. Это был ясный и отчетливый результат его труда; то, чего ему так не хватало, когда он занимался бизнесом в городе, что мучило его постоянно отсутствием зримых результатов. Самое удивительное заключалось в том, что он долго не понимал причину своего недовольства, искал его совсем не там, где она находилась. И теперь после того, как ее обнаружил, не хотел больше терять время даром.
Левин быстро перекусил и направился на машинный двор, а точнее, в ангар, где располагалась вся его техника. Его напарник Тит уже был там и что-то ремонтировал. Левин решил ему не мешать и, сев на скамейку стал наблюдать за ним.
Тит был единственным односельчанином, который согласился поработать с ним. Он был уже на пенсии и томился без дела. Левин помнил его еще по тем временам, когда был мальчиком, а хозяйством руководил его отец. Он помнил, как отец хвалил его, отзывался о нем, как о человеке с золотыми руками. Когда они встретились, Левин напомнил ему о том, как высоко когда-то его ценил председатель колхоза. Этим во многом и подкупил старика.
— Ну вот, можно ехать, — объявил Тит. — А то могли бы застрять по дороге.
— Поехали, — радостно согласился Левин.
Колонна из двух тракторов выехала из ангара и покатила по селу. Время было раннее, и народу на улице почти не было. Это раньше на селе вставали ни свет, ни заря, а теперь это ушло в прошлое. Большинству жителей не надо было с утра спешить на работу или доить скотину. Работали тут немногие, а скотину держали всего в нескольких дворах.
