"Ночи Белладонны и другие рассазы"

Его собственной.

Наконец пришло время турнира.

Сакура, Тристан и еще около дюжины близких друзей собрались на смотровой площадке одного из плавучих городов Юпитера, держась поближе к перилам и вглядываясь в бурлящие глубины далеко внизу. Используя множество возможностей зрения, они следили за сверкающими точками движущихся летунов, проплывающих над вздымающимися, разрываемыми ветром вершинами горных облачных образований, в шести километрах под килем города.

— Вперед, девочка! — воскликнул Тристан, потрясая кулаком — они с Сакурой оба вернулись к базовой анатомии, — когда Джедда зацепила один из воздушных маркерных буев, выполняя очень крутой и искусный разворот.

— Она отлично справляется, — сказал Сакура, чувствуя, как у него в животе скручивается комок дурного предчувствия.

— Достаточно хорошо. Она хорошо справляется с этой анатомией; знает пределы своих крыльев лучше, чем кто-либо другой в турнире. Такие вещи не даются всего за несколько дней — следует пожить и подышать телом, чтобы по-настоящему понять это.

— Не знаю, что ею движет.

— По крайней мере, ею что-то движет. Разве этого недостаточно, чтобы просто было что-то, что подталкивает тебя вперед, даже если это просто мелкое соперничество с другим игроком? А теперь посмотри на Мэйлика. — Тристан наклонился, указывая на летуна прямо за спиной Джедды. — Он весь такой хвастливый, но когда дело доходит до того, чтобы рисковать своей головой, у него не хватает смелости. Он не осмелится подойти так близко к этому бую, и из-за этого потеряет около секунды на повороте. Все, что нужно делать Джедде, — это продолжать делать крутые виражи, и за следующую дюжину кругов она оторвется от него на полкруга. — Он передал Сакуре бокал. — Подержи мой бокал, старина. Я собираюсь увеличить ставку.

— Ты что, недостаточно поставил?

— Ты что, шутишь? Я только начинаю.

Тристан с важным видом удалился, чтобы увеличить свою ставку, оставив Сакуру одного на несколько минут. Глядя на летунов, следя за их круговыми движениями, он вытянул руку, согнув большой и указательный пальцы под прямым углом, образуя половину прямоугольника. Он повертел его в руках, пытаясь найти подходящую композицию. Цвета и очертания облачных структур были достаточно впечатляющими, но внизу не было земли, чтобы можно было зафиксировать вид. Кроме того, он не знал, где разместить своего личного наблюдателя.

Сакура сделал глоток напитка Тристана. Он проглотил его и почувствовал в горле отчетливый привкус дыма, за которым немедленно последовало нервное возбуждение. Сакура был уверен, что это не могло быть чем-то таким простым, как алкоголь, но что бы там ни было, оно было создано специально для того, чтобы обмануть рецепторы в его горле, и его мозг был вполне готов поддаться этому соблазну, став соучастником древнего ритуала преднамеренного опьянения.

На секунду он увидел себя со стороны, как фигуру на своих картинах, затерявшуюся в огромном пейзаже. Его тело выглядело и ощущалось как человекоподобное, но единственной его подлинной частью была нервная система, и даже она была поддельной. Интересно, когда он в последний раз был биологически человеком? Он мог бы как-нибудь съездить на Землю и попросить дверь сшить ему тело из плоти и крови, вплоть до кожи. Это было бы неплохо в память о старых временах. Может быть, в Гималаях.

Он позволил себе улыбнуться. Это был небольшой план, не более чем смутное, плохо оформленное намерение, но впервые за шесть месяцев у него появилось собственное желание, а не то, которое ему навязывали друзья. Ему было на что надеяться: у него была причина надеяться, что дверь отнесется к нему по-доброму. Возможно, это было все, что требовалось: вырваться из рутины, заново увидеть чудо собственного существования.

Он дал себе тихое обещание. В следующий раз, когда он войдет в дверь, он немного поднимет порог, просто чтобы немного уравновесить шансы в свою пользу.

— Где она? — спросил Тристан, возвращаясь.

Сакура оторвал взгляд от турнира. Испытывая головокружительный восторг, он вернул Тристану его бокал и принялся разглядывать облака, высматривая предательские отблески быстро пролетающих летунов. — Не знаю. Может быть, они закончили эту гонку.

— Нет, когда я вернулся в зал, у них оставалось еще пятнадцать кругов. Что-то не так — они не соревнуются. — Тристан бросил на него предупреждающий взгляд, как бы говоря, что он доверял ему только одно — продолжать наблюдать за гонкой, а Сакура не справился даже с этим заданием. — Похоже, они собрались у дальнего указателя.

Они перешли на другую сторону смотровой площадки, и от хорошего настроения Сакуры уже не осталось и следа. Большинство их друзей и знакомых уже были там — карнавал анатомических фигур, жмущихся к перилам. Кентавры, сфинксы, морские коньки (в наполненных жидкостью экскурсионных пузырьках), крылатые ангелы, человек, похожий на слоненка с шестью ногами, другой — на большого краба или паука, два лимонно-зеленых богомола с бокалами для коктейлей, трио строго минималистичных геометрических форм, которые опирались на силовые эффекторы для сцепления и манипулирования. Все всматривались — или направляли батареи датчиков — в облачный ландшафт внизу.

— Они перегруппировываются, — сказал Сакура, заметив облако суетливых, вращающихся бликов возле другого маркера.

— Вижу Мэйлика, но не Джедду.

Одна из геометрических фигур повернулась с похожим на скрежет камня звуком. Из плоской грани выдвинулось человеческое лицо. — Джедда задела маркер, Тристан. Она подогнула крыло и тяжело упала. В любом случае это не Мэйлик.

— Мэйлик ушел глубоко, — защебетал один из богомолов. — Он пытается добраться до Джедды. Но там, внизу, быстро становится плотно и горячо.

Тристан сглотнул. — С ней все будет в порядке.

За спиной послышались шаги. Сакура и Тристан обернулись как раз вовремя, чтобы увидеть, как группа чернокожих летунов бросилась к перилам, перелезая через них, словно прилив. Они падали, как стрелы, прижимая крылья к телу. Сакура следил за ними, пока они не опустились ниже уровня турнира, в более плотные облака.

— Мэйлик доберется до нее, — очень тихо сказал Тристан. — А если он этого не сделает, то это сделают спасатели.

— Почему они не были уже на высоте, готовые к этому?

— Правила турнира, — сказал морской конек. — Большой куш, но и высокий риск тоже. Это было одним из условий.

— Мы должны собраться, пойти за ней, — сказал Сакура.

Тристан покачал головой. — Ты хоть представляешь, сколько времени уходит на то, чтобы связать пару крыльев? Мы должны положиться на Мэйлика и его спасателей. Другого выхода нет.

Они ждали. Внизу клубились облака. Несколько других участников отправились в погоню за Джеддой, но вскоре вернулись на турнирный уровень, измученные спуском. Их тела были в высшей степени приспособлены к полету на определенной высоте, и погружение на большую глубину было слишком большой нагрузкой для их мышц и сердечно-сосудистой системы. Им приходилось цепляться за буи, чтобы восстановить силы, и они висели на них, как стая усталых летучих мышей.

Вскоре появились темнокожие спасатели. Они ушли на несколько километров глубже, чем кто-либо из участников, но при этом достигли предела своих возможностей, движения крыльев стали вялыми и нескоординированными. Тристан предложил вызвать экскурсионный пузырь, чтобы один из них или оба могли отправиться за Джеддой. Однако, прежде чем удалось договориться о чем-либо, Мэйлик уже подал ответный сигнал из глубины. Он повернул назад на шести километрах ниже уровня турнира, намного дальше, чем кто-либо другой.

— Я видел ее, — сообщил он, задыхаясь и подавленный. — Она снижалась слишком быстро, в трех или четырех километрах подо мной. Казалось, что у нее оторвано целое крыло. Я не мог до нее добраться. Мне пришлось развернуться, чтобы вернуться на мелководье.

Больше ничего не нужно было добавлять. Учитывая физиологические особенности Джедды, она была бы мертва к тому времени, как Мэйлик отказался от попыток ее спасти.

Где-то внизу она все еще падала, приближаясь к какому-то мрачному равновесию. Но ее нельзя было спасти, нельзя было вернуть.

Через неделю после ее смерти Сакура и Тристан стояли у двери на Европе. После Юпитера они уже один раз выходили за дверь, и то только до ближайшего спутника и его убаюкивающего океана. Это было сделано по настоянию Сакуры. Он больше не мог выносить вида этих поглощающих облаков.

На Европе было много дверей, но большинство из них были построены в виде замков из спиралевидного льда, выступающего из океанской коры. Сакура и Тристан выбрали для прощания одну из самых отдаленных дверей.

— Тебе нужно всего лишь остаться еще на шесть месяцев, — прощебетал Тристан, взмахнув хвостом, чтобы успокоиться. — Неужели это так сложно? Тебе даже не придется проходить через еще одно тело. Мы можем посетить мемориал в экскурсионных пузырях.

В случае своей смерти Джедда предусмотрела шестимесячную отсрочку между моментом ее кончины и любой поминальной службой, которую могли бы организовать ее друзья. Это был обычай среди участников соревнований, который давал достаточно времени заинтересованным сторонам со всего Адаптаспорического мира для встречи, а также позволял переносить другие турниры. Такие договоренности не были чем-то необычным — по крайней мере, не более, чем сама смерть, — и Сакура знал, что он сам, вероятно, в какой-то момент поставил подобное условие своему душеприказчику. Но, как и многое другое, точные детали были утеряны во время одного из его просеиваний.

— Я должен идти, — сказал он, повторяя элементы разговора, который они обсуждали дюжину раз за эту неделю. — Я не доверяю себе, Тристан. Если останусь здесь, с тобой, с другими нашими друзьями, у меня не хватит духу.

— Ты действительно собираешься пройти через это?

— Я уверен в своем выборе.

Тристан бросил удрученный взгляд на дверь. — Нам лучше было не вмешиваться. Если бы мы с Джеддой не попытались выбить тебя из колеи... Будь все проклято, Сакура. Я думал, что одного случая на тысячу будет достаточно. Как далеко ты зашел?

— Один из десяти. Это самый низкий порог, который может выдержать дверь.

— Я подарю тебе пистолет с револьверным патронником и пулей. По крайней мере, ты будешь честен в том, что делаешь с собой.

— Я честен. Но не вини себя. Если тебя это как-то утешит, то я уже начал менять свое мнение.

Тристан невесело усмехнулся. — Уже начал.

— Но потом Джедда заставила передумать. Конечно, она не хотела этого, но ничто так не напоминает тебе о бессмысленности всего, как глупая, случайная смерть.

Тристан вытянул ласты, достигая предела возможностей Сакуры. — На этой неделе я потерял одну хорошую подругу. Не оставляй меня совсем одного. Я умоляю тебя, Сакура. Ради меня, если не ради себя. Оставь этот порог на уровне один к тысяче, если хочешь, но не настолько низким.

— Я дважды открою дверь до начала церемонии. Есть вероятность, что я все еще буду поблизости.

Сакура взмахнул хвостом, готовясь вплыть в дверь.

— Нет, — сказал Тристан с неожиданной решительностью. — Нет. Не в этот раз. Ты возненавидишь меня за это, но я должен это сделать.

— Сделать что?

— Наоми Ченг.

Сакура молчал. Это были слова, которые соединились вместе, образовав имя, человеческое имя, и они ударили в него, как какой-то огромный беззвучный гонг на подводной лодке.

Воспоминания ослабевали, разворачивались. То, о чем он забыл, то, о чем он забыл, что когда-либо знал, проявилось в дневном свете.

— Что ты со мной сделал? — спросил Сакура.

— Ужасную вещь, — сказал Тристан. — То, что друг никогда бы не сделал другому другу. Но ты подтолкнул меня к этому, Сакура. Если это был единственный способ спасти тебя, это нужно было сделать. Ты бы никогда не провел аудит самостоятельно, и я никогда не смог бы сделать это за тебя. Но Индиго смог бы. Вот почему я привел тебя к Просветленным умам — эти посольские штучки были просто уловкой. Чтобы Индиго мог расколоть тебя, как яйцо, и просеять воспоминания, о существовании которых ты даже не подозреваешь. Вот как работает процесс отсева, ты знаешь. Это разрывает связи с воспоминаниями, но структуры остаются на своих местах. И иногда все, что требуется, — это имя, одно-единственное имя, чтобы открыть их.

Сакура все еще был охвачен благоговением. Охваченный благоговением, потрясенный, охваченный ужасом.

— Кем она была?

— Ты знаешь, мой друг. Ты всегда это знал. Она изображена на твоих картинах. Наблюдательница.

— Это не ответ...

— Вас было двое, — ответил Тристан с таким отчаянным спокойствием, словно Сакура приставил нож к его горлу. — На корабле. Очень примитивном корабле, отправленном в космическую эру всего через пару сотен лет после начала. Он разбился на Меркурии.

Что-то едва уловимое защипало его нос. Вспышки воспоминаний. Прогнувшийся корпус, ощущение модулей жизнеобеспечения под рукой, капельки пота на коже.

— Запах моих кистей. Растворитель, который мне пришлось использовать на Титане.

— Жидкий аммиак, — сказал Тристан. — Вытекал из холодильного контура вашего потерпевшего крушение корабля.

Сакура закрыл глаза, позволяя себе на мгновение погрузиться в самоанализ. Он подумал об этом запахе, о том заряде грусти, который он нес с собой. Грусть и что-то еще, теперь он понял. Бремя торжественного обещания, которое он нес на протяжении веков, но которым он позволил себе пренебречь.

— Что я сделал?

— Ты выжил. Это так просто. Только у одного из вас был хоть какой-то шанс прожить достаточно долго для спасения, и ты вытянул соломинку. Наоми приняла слишком большую дозу из своего медицинского рациона и покончила с собой, чтобы ты мог выжить. Ты бы поступил точно так же, но это не меняет того факта, что ты был единственным, кто выжил, и что взял на себя обязательство перед Наоми. Ты помнишь это?

Корабль, запахи, воспоминания о ее теле снова нахлынули на него. Наоми Ченг лежала на боку, черные волосы рассыпались у основания шеи, лицо обращено к запотевшему овалу иллюминатора, за которым сверкает Меркурий.

— Я сказал, что буду жить ради нас двоих, — ответил Сакура. — Сказал, что буду жить ее жизнью, что увижу и сделаю все то, чего не смогла бы она. Что никогда не перестану жить, помнить и быть благодарным за подарок, который она мне сделала.

— И все же ты изменил этому.

— Я никогда не хотел этого. Просто прошло слишком много веков, слишком много воспоминаний. Где-то по пути я потерял нить. Я забыл Наоми.

— Ты этого не сделал, — сказал Тристан, отодвигаясь, чтобы отвести его от двери. — Не совсем. Ты носил ее в себе и сдержал эту клятву. Теперь все, что тебе нужно сделать, это сдержать ее дальше. — Он сделал паузу. — Мне не следовало этого делать, Сакура. Нарушение неприкосновенности воспоминаний другого человека выходит за рамки дружеских уз. Я ожидаю, что ты возненавидишь меня за это, и, по правде говоря, не виню тебя. Но если это то, что нужно для того, чтобы ты передумал, я считаю, что цена того стоит.