— Понимаешь, Прохор! — Рязанцев важно надул щеки. Задрал подбородок. Добавил металла в голос. — Чтобы успешно вести дела в Москве и выделяться среди московской знати — я должен сразу заявить о себе. — Алексей начал, сочинять правдивую историю "прямо с колес". — Думаю — куплю для этого что-нибудь... большое, высокое или объемное. И обо мне сразу все заговорят. — Путник щелкнул пальцами. Поднял руку и деловито погладил подбородок. После чего помпезно продолжил описывать свою значимость... — Не успею выйти на улицу, а уже все говорят и думают только про меня! Со всех сторон только и слышится... — Люди добрые, вы только посмотрите, вон идет Воронцов, который открыл кучу кабаков возле кремлевской стены! Да, а ещё у него самая большая и тяжелая карета на сто лошадей! А вчера! Этот удалой молодец пришел в гости с самой высокой и длинноногой блондинкой! Кстати, она — единственная дочь датского короля!
— Невдомёк мне, Ляксей... — Коробейников посмотрел на рассказчика, после чего растеряно вздохнул. — День божий, а ты со свечкой... Воду в омуте совсем замутил. Объясни по простому. Что, ты, удумал?
— Хорошо, попытаюсь ещё раз, — вояжер начал объяснять прописные истины по рабоче-крестьянски специально для "торговой интеллигенции". — Вот, скажи, Прохор... К примеру, у кого из купцов самый большой дом в Москве?
— У купца гостиной сотни Никодимова, — Коробейников ответил, почесав подбородок.
— А самая большая лавка у кого? — Рязанцев не унимался.
— У Аристова Арсения Ильича! Об этом все знают.
— Ну, вот! — путешественник воскликнул, радуясь, что его наконец-то поняли. — А у меня будет... самый большой амбар!
— Самые большие амбары у купцов Галимовых. — Коробейников отмахнулся рукой от "молодого" фантазера. — А еще у Рыжова... Да и у Малахова не маленькие. Там, у них почитай целый город с северной стороны.
— Эх, опять меня опередили! — "великий комбинатор" произнес обиженно. — Ладно! — путешественник погрозил кулаком подлым конкурентам, спрятавшимся за спиной прошлого хозяина помещения. — Ничего! Я ещё что-нибудь придумаю! Я так это дело не оставлю! Когда-нибудь — я завоюю этот город! И буду первый... В чем-нибудь... Все будут знать имя купца Воронцова.
— Эх, Ляксей!... Ляксей... садовая твоя головушка, — Прохор осуждающе покачал головой. — Ума-разуму у тебя нет. Зелен ты и глуп! Заняться тебе нечем — вот и маешься дурью... Доколе? Когда же ты остудишся. Это надо же удумать такое — амбаром хвастаться. Ты бы лучше о женитьбе подумал... Неслучайно тебе в голову мысли лезут о всяких королевах.
— Да рано мне ещё! — великовозрастный авантюрист выпалил стандартную фразу сопливых подростков.
— Рано не рано — а бабы на тебя засматриваются! — Коробейников выразительно наклонил голову и клюнул ею как поплавок.
— Какие ещё бабы? Кто засматриваются? — Алексей произнес растерянно. Он смущенно опустил глаза в землю. Слава Богу, не покраснел.
— А то ты не видишь? — купец хитро прищурился и начал перечислять события. Он вытянул руку и начал загибать пальцы. — Карета с дочерью боярина Колышева возле наших ворот — раз. Стоит и ждет тебя каждое утро... Пока ты из дома не выйдешь. А вдова купца Маркова? Почему она ко мне в лавку так часто заходит? Вчера вообще домой пришла! Соль, видите ли, закончилась! Это на ночь-то глядя? И смотрит на меня, вытаращив глазенки — как будто ищет чаго? — Прохор загнул второй палец. — Два! — Он внезапно стал подходить к путешественнику. — А дочь моя? Любушка? Она, ведь уже тоже...
— Так! Этот разговор надо срочно сворачивать, — пронеслось в голове у "любимца женщин". — Иначе что-то произойдет. — Федор? Что ты возишься с этими мужиками? — Вояжер прервав разговор, обратился к слуге. Великан давно о чем-то спорил с двумя незнакомцами возле забора. — Веди их сюда!
— Командир! — Федор крикнул в ответ. — Ходоки до тебя... Просят, чтобы выслушал.
— Зови! — странник радостно отодвинулся от купца в сторону. — А вдруг... у них важное дело?
Прохор обернулся и посмотрел на неизвестных крестьян, подошедших к воротам амбара.
— Как же вы ребята подошли вовремя! — подумал вояжер, радуясь, что не нужно отвечать Коробейникову. — Можно сказать спасли от нежданной женитьбы.
— Низко кланяется тебе... — неизвестные подошли ближе и остановились в почтительном отдалении. Склонили головы, обратились к Рязанцеву. — Дозволь узнать, барин... — Не ты ли будешь Алексей Воронцов? Сын Петра Аляксандровича Воронцова? Светлая ему память!
— Ну, допустим я и, что? — молодой коммерсант ответил незнакомцам.
— Слава тебе, Господи! — крестьяне повалились на колени. — Нашли...
— Родной! Заступник! Кормилец! — неизвестные ползком на коленях двинулись в направлении путника.
— А в чем собственно дело, граждане? — Рязанцев картинно возмутился и отошел на один шаг в сторону от места расположения прибывших ходоков. — Мало ли чего удумают? Может быть умалишенные — кто их пришлых ползунов разберёт?
— Так... Барин ты наш! — крестьяне рьяно замахали снятыми шапками. — Пропадаем мы без тебя, сиротинушки! Оскудели. Горек хлебушек нонча. Суховей пришёл в минувшее лето с далёких южных степей. Нивы горят без влаги, с червеня дождика нет. Худо живётся, без тебя — маятно. Куды ни кинь — всюду клин...
Глава 14.
День медленно перевалил за полдень. Яркие краски разноцветного сияния радужно переливались над далекими верхушками высоких деревьев, уходящих под самые облака. Солнечные зайчики, пробивавшиеся сквозь густые лапы сосен и елей, медленно бегали по предметам. Медно-красные стволы стояли один стройней другого. За поляной раскинулся смешанный лес: Клёны хмелем обвитые, буйно раскинулась бузина, ярко алели волчьи ягоды, разрослись плоды колючего шиповника, лопушатник выше колен. В воздухе пахло листвой.
По лесной дороге двигались две повозки в направлении известном одному только вознице. Кони шли шагом, мягко ступая копытами по примятой траве. Мирно поскрипывали колеса. Нагулявшиеся, они медленно тянули телеги. Еле слышно с одной из них доносились мужские голоса. Не большие ямки и выступы по пути движения постепенно укачивали и склоняли в сон.
Путники проезжали безлюдное селение. Крестьянские избы стояли вдоль дороги убогие, придавленые, скривившиеся и пустые. Дворы, заросшие крапивой и сорной травой, были разгорожены. Сараи раскрыты настежь. Трухлявый, ветхий забор с выжеванными временем тесинами качался на ветру. Здесь и там, из-за поваленного ограждения выглядывала на улицу бледная рябина. Показалась старая, засохшая кривая яблоня. В стороне над дорогой тихонько поскрипывала, раскачиваемая ветром длинная дуга от рассохшегося колодца.
— Куда поехал? Зачем? — у путешественника было хмурое настроение. Ноздри щекотал терпкий запах лошадиного пота, сухой пыли и цветущей полыни. — И что мне — истинному горожанину в третьем поколении делать в этой забытой во времени и пространстве, глухой деревне? Ведь только обустроился! Начал заводить полезные знакомства. Девчонку присмотрел симпатичную, — глубокий вздох и долгое позевывание. — Почти придумал, чем заняться в этом мире. А тут раз... и наследство с голодными крестьянами — как снег на голову свалилось! А оно мне надо? — Снова недовольный выдох. Переворот с одного бока на другой. — Неурожай, видите ли, у них! Детушки погибают... Лебеду всем селом кушать начали... (Ну, и далее плачь всего села, с призывами о помощи на трех грамотах формата А 4). — И как, теперь поступать? — Рязанцев прикусив губу, не мог успокоиться. — Что делать с таким злосчастным наследством?
— Барин-то наш... Какой-то мелковатый? — еле слышный разговор мужиков донесся с первой повозки. — Вон, у Анисимовых — здоров как боров! Быка — кулаком валит... А Брагин, что за Сухим Лесом? На него смотреть страшно — не то, что на кулачках сойтись!
— Верно подметил, — возница поддержал собеседника. — У Брагиных — тот ещё хряк. Кому хочешь трезвону задать могёт! Чем они его кормят? Медвежатиной — что ли?
— А наш? — парировал извозчик, защищая Воронцова. — Сердечко у меня замирает от жалости! Он, похоже — вообще драться не умеет! Хлипкий какой-то! Соплёй перешибить можно.
— Ершина борода! — первый выругался. Недовольно сплюнул сквозь зубы. — Тут бабка надвое сказывала... — Он не хотел уступать оппоненту в споре. — Зато, зато у нашего... Глаза хитрые! Как он на всех смотрит! Прищурившись, в половину глаза. У нас в округе — так никто не глядит ни на кого! Умный наверно? Говорят, умные — все так смотрят!
— И что с этого ума? — не уступал водиле собеседник. — Тьфу и растереть. Ан, нет — ещё можно книги церковные переписывать? Али звезды на небе считать?
— Зря, ты так! Наш, мудреными словами говорит и улыбается много. И девки на него дюже смотрят... — возничий уселся в повозке поудобнее. После чего он легонько стеганул лошадь. — Но! Не спать! Кляча, старая... Чтоб, тебя перекосило! Все, вы — кабылицы, одной породы! Ишь, уши разявила...
— От этого хрен редьки не слаще, — оппонент не хотел сдаваться. — Толку от этих смотрин! Достатка не прибавиться ни в карманах, ни в хозяйстве! А от баб — одно разорение. Дай им волю — со свету сживут!
— ...Пожалуй, ты прав! — возница согласился с "железными" доводами собеседника. — Слабоват, барин... Да и щуплый какой-то. Тяжело ему будет с нами. Зачахнуть может. Он снова дернул поводья, подбадривая конягу. — Но-о, едить твою, окаянная! На пень с тобой угодишь.
— Это... — я-то щуплый? — недовольно пронеслось в голове у странника. — Я, слабоват? — Он возмущенно заморгал ресницами. Щелчком стряхнул с рукова божью коровку. — Да я — тут через месяц! Нет... Через неделю! Всю вашу местность на уши поставлю! Вы — ещё не знаете Леху Рязанцева! — Скиталец возмущенно прогнал наглую стрекозу, собиравшуюся разместиться на его лице. Покряхтел, прочищая горло. Повернулся на другой бок. — Вот! Организую какое-нибудь опытное, колхозно-фермерское хозяйство. И буду всю округу снабжать уникальной картошкой или кукурузой. А по праздникам участвовать, в этих?... Как их?
— В ярмарках, типа ВДНХ! И побеждать там всех и вся, — с иронией, подключился внутренний голос путешественника.
— А что? — Алексей вступил в диалог со своим внутренним оппонентом. — Притащить несколько мешков картофеля. Засадить поле. Лет через десять — полстраны накормить можно.
— Накормить-то накормим, — подтрунивал сам над собой идейный новатор. — Только, десять лет заниматься одними полевыми работами, — скучно. Да, и не в моём характере, в одном месте столько копаться...
За деревней, на желтом поле, посреди старых, заброшенных крестьянских выгонов появилась деревенское кладбище, изрытое могилами. Над ними стояли обветшалые кресты, по два, по три, от мелких, еле заметных до высоких как сосны. Они были простые и облезшие, с изображением Христовых страданий и без оных. Чуть вдали на холме стояла покосившаяся церквушка, черная, маленькая, ветхая. Молчаливая и глухая она хмуро смотрела в сторону покинутой деревеньки, словно старуха на погибших на поле брани, что обрели вечный покой.
На одном из наклонившихся крестов сидела галка. — Не она ли крест скособочила? Отведи, господи от нечистого! — Собеседники перекрестившись, вполголоса продолжили разговор. — Слуга сказывал, что у барина диковинка есть. Старинная! Ночью — звездой горит. Отпугивает злых и коварных людей, а добрым — удачу приносит. Грит, больших денег стоит. Давным-давно какой-то купчина аж, из самого Царьграда привез!
— Брешет Федор, — водила не соглашался с собеседником. — Мало ли небылиц плетут люди! Кака така диковинка? Что есчо за финифть неведомая из Царьграда? Тю на тебя! — Он недовольно заерзал на месте. — Вот, я — добрый человек. А портки давеча порвал. Почему она не защитила меня? А барин? Он споткнулся днём, когда выходил из харчевни! А это, все знают, недобрый знак. И людишки возле нас — какие-то лукавые ходят. Всё выспрашивают, вынюхивают про клад какой-то. Смотрят, злобно — яки волки серые. Зубы скалят. Ой, чую — как бы худо не случилось? Здесь нужно глядеть в оба — край лихих людишек, да разбойных ватажек.
— Тут ты прав, — путники осмотрелись по сторонам, а затем перекрестились в сторону церкви.
— Пошла, давай! — возница в очередной раз ускорил животину. — Осоловела, что ли? У-уть проклятущая, двигай копытами! — Повозка медленно наехала на полусгнившую корягу. — Растудыть твою оглоблю. Вечно несет, куда не попадя!
— Ладно, ещё одна идея, — Алексей продолжал размышлять, стараясь отвлечься от ненужных разговоров про его несчастную натуру. — Могу заняться разведением редких сортов кур, свиней! Каких-нибудь индюков, в конце концов... Через два — три года стану крупным животноводом — птициводом в этих краях. Буду всех сельчан угощать редкими мясными деликатесами!
— Шикарная идея, — ехидно похвалил себя путешественник. — Сейчас как раз в стране кризис! Цены на мясо — вон, как взлетели! И главное — как звучит... Леха Рязанцев — свино-фермер!
— Да-а-а... называется... здравствуйте — приплыли, — странник горестно вздохнул. Было обидно... Сколько бы он не храбрился, какие бы гениальные планы и прожекты не строил, и как бы себя не поддерживал — знаний и навыков для ведения сельского хозяйства, у него не было. И, что делать с доставшимся наследством, он решительно не представлял.
— Может быть, дать денег? — Алексей задумался, что-то подсчитывая. — Рублей — сто! Или двести... На всех! И пускай себе живут, как жили? — От глубины идеи путник даже приподнял голову. И зачем-то пристально посмотрел налево. — Или отдать всё селение кому-нибудь... — в хорошие руки? Пусть заботятся! Поливают их там — что ли... Убираются за ними... Коврики трясут... Гулять выводят само собой, во двор... Ну, какой из меня помещик? — Рязанцев представил себя в домашнем халате, "в бакенбардах", восседающим на кресле — качалке. Рядом несколько слуг. — А обращаться с ними как?
Ответа на вопрос не было. Алексей, прищурившись, рассмотрел меж лохматых лап желтых сосен и темных елей знойное синее небо. У самых вершин деревьев, то прячась, то выглядывая из-за ветвей, пробегали рыжие белочки с пушистыми хвостами. Перевел взгляд в другую сторону. Прислушался. Где-то далеко дятел долбил кору дерева. Путник закрыл глаза и начал вспоминать описанные в школьной литературе похожие случаи. — Как там было у Некрасова, Тургенева, Толстого... — Эй! Ты, голубчик! Принеси-ка мне... наливочки с огурчиками солененькими! Хотя, нет! Пожалуй, лучше, грибочков достаньте из погреба! — Печальный вздох с обидой на весь несправедливый мир. — Да,... и девок позови, опосля! Пусть, что ли песню споют... жалостливую. И,... поплачут, там... А то сердце гложет печаль — тоска...
— А тебе в ответ... Да, не извольте беспокоится... Ваше... какое-нибудь там благородие или благолепие, а может и ещё кто? Эх, скукота — скукотища! — новоявленному землевладельцу додумывалось уже сквозь дремоту.
И из-за горизонта, на чистое лазурное небо медленно и величаво потянулась сплошная цепь размытых облаков. Солнце неспешно начало садиться, золотить макушки, разноцвтными красками раскрашивать густые лапы деревьев. Внезапно дорога вынурнула из чащи и пошла вдоль огромного оврага. Поднялась на высокую горку. Вдали за огромным оврагом, насколько хватало глаз, лежали леса, близкие — темно-зеленые, и дальние, пропадавшие в голубовато-сизой дымке. Леса, леса, леса, без конца и без края.
