-Он разворачивается, — ответила Рашид. — Как фрактал, разворачивающийся в когнитивном пространстве субъекта. Пси-воздействие не входит внутрь, оно инициируется внутри — через запуск стохастического каскада на фоне локальной энтропии.
-Спусковым механизмом выступает общее поле? — спросил специалист по нейросетям.
— Не совсем, — вмешался другой учёный. -Мы называем это ψ-инициирующей флуктуацией: коллапс многомерного волнового пакета психической энергии в точке совпадения паттернов между излучением Маркера и личной нейросетевой архитектурой. Условно — "ключ в замок".
Максим поднял голову:
-Тогда у большинства людей замок один и тот же?
-Не один, — кивнула Рашид. — Но все "ключи" Маркера подстроены под примитивные архетипы: страх, вина, одиночество. Это универсальный протокол дешифровки. Ваш мозг не реагирует потому, что не имеет нужной архитектуры. Возможно, нейронная сеть эволюционировала вне поля воздействия Обелисков. У вас другая карта "ужаса".
-Значит, нам нужен способ наблюдать начало флуктуации до активации архетипа, — подал голос один из когнитивщиков. — Зафиксировать точку, где срабатывает триггер, и подавить её до перехода в резонанс.
-Именно, — Белов активировал голограмму нейросканера. — Вот экспериментальная конфигурация: сеть из ста двадцати восьми квантовых оптоволоконных сенсоров, закреплённая в слое интерфейсной коры, работающая на принципах оптоэнтропийной томографии. Мы не фиксируем сигнал, мы наблюдаем флуктуацию стохастических аттракторов.
Он нажал клавишу, и голографический мозг заискрился кластерами активности.
-Это контрольная модель обычного испытуемого под фоновым воздействием осколка. Видите? Начало сдвига в предлобной зоне, затем нестабильность в поясной извилине, на двадцать третьей секунде — срыв в лимбическую систему. Через сорок секунд — формирование первого коллективного образа. Пси-контур замкнут.
Результат?
-Параноидальная визуальная галлюцинация, утрата воли к действию. Типичная стадия 1B.
-Теперь сравнение, — вставила Рашид. — Краснов. График — ровный. Ни дрейфа альфа-петли, ни нарушения гомеостаза, ни скачка в VTA. Даже на пике воздействия — полное отсутствие когнитивного отклика. Только кратковременное возбуждение гиппокампа — вероятно, в момент попытки связи с ним.
-Что с этим можно сделать? — спросил специалист по киберсинтезу.
Белов дал команду на следующий слайд:
-Вариант первый — синтезировать интерференционный когнитивный шаблон на базе ЭЭГ Краснова и смоделировать его в виде фазовой шумовой маски.
-Биомодулятор?
-Да. Его можно будет носить как интерфейсный обруч. Он не глушит сигнал напрямую — он создаёт когнитивную среду, в которой пси-волна теряет резонансные опоры.
-А второй вариант? — уточнил тот же голос.
-Запуск изолированной нейросети, обученной симулировать "нейрокомпозицию Краснова" и подключение её к обычным субъектам через обратную петлю. Проще говоря, кибермозг-паразит, пересобирающий паттерны восприятия человека в безопасную архитектуру.
Максим впервые подал голос:
-А... побочных эффектов не будет?
Рашид вздохнула:
-Потеря личной идентичности, фрагментация памяти, частичная анедония. Но лучше, чем вспарывать себе глотку, потому что "единение приближается".
Ответ прозвучал как приговор.
-А если артефакт изменит паттерн? — тихо спросил Максим. -Подстроится?
Белов посмотрел на него с уважением.
— Тогда придётся меняться и нам. Но пока они "вещают", мы должны научиться глушить.
Максим кивнул. Он знал, что больше отступать некуда.
* * *
Камера нейроконтроля была стерильно чистой, без окон, с мягким рассеянным светом. В центре стоит модифицированное кресло для субъекта: обитое гель-пластиком, с углублением под череп, к которому крепился прототип резонатора — кольцевая матрица из аморфных сверхпроводников с индуктивной стабилизацией.
На консоли два потока данных. Один от испытуемого В-13, второстепенного техника с обычной когнитивной архитектурой. Второй от симулированной нейрокопии Краснова, созданной на основе двухсот часов его сканов, выполненных в сверхглубоком режиме.
-Биосигнатура синхронизирована, — доложил техник. — Каскад переноса паттернов завершён. Профиль сопротивления стабильный. Запуск через три... две... одну...
Щёлк.
Нейтральный инфразвук, едва уловимый ухом, прошёл через камеру, как колебание костей. На мониторе — всплеск в зоне островковой доли у В-13, но почти сразу — резкое затухание.
-Подавление резонанса подтверждено, — Рашид хрипло выдохнула. — Падение мощности маркерного паттерна на 63%, устойчивость α-ритма сохраняется, поведенческих отклонений нет.
-Есть смещение в вегетатике, — вставил врач у биомонитора. — Пот в ладонях, реакция зрачков на излучение искажается, но в пределах нормы.
-Первый случай, когда человек в зоне прямого поля Маркера... и не сходит с ума, — резюмировал Белов. -По крайне мере, сразу.
Максим стоял в дальнем углу, под охраной. На нём был лёгкий бронекомбинезон, лицо без эмоций. Он наблюдал. Не вмешивался.
-Что он чувствует? — тихо спросил он, кивнув в сторону испытуемого.
Рашид, не отрываясь от экрана, ответила:
-В субъективных показаниях — лёгкое головокружение, ощущение "задержки мысли", но без манифестаций. Его мозг воспринимает пси-сигнал, но резонатор "искажает" фокусировку -Маркер видит не его, а отражённый образ.
Как будто он стал мной, -глухо сказал Максим.
Белов, не отрываясь от спектрографа, медленно кивнул:
-Формально — он стал вас "носить", как маску. Но...
Он не договорил. На графике — резкий пик. Не у В-13. У Краснова.
-Что это? — Рашид сдвинула брови.
-Всплеск в височно-затылочной области. 14,7 Гц. Волна нестабильной фазовой когерентности... и... подожди...
На экране появилась короткая, но яркая точка, зарегистрированная квантовым ЭЭГ. Она исчезла через сто миллисекунд.
-Повторите замер, — скомандовал Белов.
Но сигнала больше не было.
-Это что-то прошло через... — Рашид замерла, не договорив. — Это не он вещал. Это Маркер получил отражение.
Максим медленно опустился на лавку.
-Я же не передаю.
-Не осознанно — нет, — подтвердила Рашид. — Но ваша нейросеть работает как пассивный интерферометр, создающий обратное когнитивное эхо. Оно отражает не мысль... а сам факт её непрозрачности.
-Он увидел, что не может войти, — пробормотал Белов. — И в момент отказа зафиксировал его.
-Это как нейтронная дифракция — по теням понять форму препятствия, — добавила Рашид.
Максим поднял взгляд:
-Он теперь знает, кто я?
Ответил Шиф, стоявший всё это время в тени:
-Возможно. Но не что ты.
-Разница?
-Пока разница в том, что ты жив.
Повисла тишина.
-Вы видели это смещение? — спросил Белов. — Вот: локальное искривление пси-фазы, направленное строго в ответ. Это не симметричный резонанс. Это активное зондирование.
Рашид покачала головой:
-Нет, скорее — импульс повторной идентификации. Маркер, не получив стандартного когнитивного ответа, переспрашивает. Он ищет.
Максим сжал кулаки.
-А если найдёт?
-Тогда он попробует... подобрать другой ключ.
Шиф молча вышел из комнаты. Через несколько секунд голос его донёсся по динамикам:
-Удвоить частоту изоляционных щитов. Протокол "Пси-глушение А2" — активировать. И пусть инженерный отдел немедленно разработает личные резонаторы по шаблону Краснова.
Рашид отключила канал связи, перевела взгляд на Максима:
-Вам нужно отдохнуть. Пока... вы не начали слышать "вопросы".
Максим ничего не ответил. Он знал: "вопросы" уже шептались где-то рядом. Пока без слов. Но всё ближе.
* * *
В зале лаборатории спектральной реконструкции было темно. Только свет панелей мерцал над столами, на которых вращались объёмные карты: шумовые фракталы, фазовые диаграммы, многомерные корреляционные кубы. Каждая из проекций — результат недельной симуляции, завершившейся одинаково: ничем.
Белов стоял молча, опершись о край стола. Глаза покрасневшие, от недосыпа или от напряжения. Сзади подошла доктор Рашид, держа в руке отчёт с грифом "PRIME NULL".
-Ноль, — сказала она почти шёпотом. — Вновь.
-Даже с учётом новых параметров?
-Мы вывели предельное разрешение наших квантовых сенсоров — 10⁻¹⁹ вольт на метр. Всё, что ниже — тонет в нативном фоне нулевых флуктуаций вакуума. Пси-сигнал лежит за гранью.
-Он ближе к флуктуации, чем к волне?
-Или вовсе не волна, — вставил молчавший до этого нейрофизик со биопротезом вместо живой руки. — Возможно, "пси" — не то, что передаётся. Это то, что меняет условия передачи. Субстрат, а не объект.
Максим сидел в стороне, на лавке, в полумраке. Он молчал, внимательно слушал.
-Мы пробовали всё: нейропетли, фазовые ловушки, векторную голографию, — продолжила Рашид. — Никакая система не может отследить сам момент вмешательства. Мы видим последствия, но не вмешательство. Как будто пси-воздействие происходит вне причинно-следственного пространства.
-Или через топологию, — подал голос кибернетик. — Не через физику, а через само расположение состояний. Это деформационное поле сознания, не классическое излучение. Мы не можем его поймать, потому что оно не где-то.
-Оно как, — добавила Рашид. — Не что, а как сознание начинает быть иным.
Профессор Белов резко обернулся, ткнул пальцем в центральную проекцию, где слайд с графиком эхо-отклика Краснова затухал экспоненциально:
-Тогда это не измерение. Это... трансцендентный отклик системы. Не сигнал. Реакция на попытку контакта. У нас нет языка, чтобы это описать.
Тишина.
Потом голос Максима, негромкий:
-Вы ведь не сможете это скопировать?
Рашид медленно покачала головой.
-Нет. Даже суперкомпьютеры не справляются. Мы создали шесть моделей — ни одна не удерживает форму при воздействии. Они коллапсируют, потому что не чувствуют страх, не знают боли. Им нечем отвечать на вызов.
-Так мы дошли до границы, — сказал Белов почти с облегчением. — Это не провал. Это точка предела.
Он посмотрел на остальных.
-Все эти месяцы мы гнались за невозможным: измерить не измеримое, отразить неотражаемое. И наконец понимаем: не существует частот, в которых "пси" лежит в нашем приборном ландшафте. Мы пытаемся анализировать музыку, не различая ноты.
-И что теперь? — спросил один из младших исследователей. -Сдаться?
-Нет, -глава "Локуса" говорил устало, но твёрдо. — Мы фиксируем границу. Мы к ней подошли. Это уже больше, чем имел кто-либо до нас.
-Признание предела — тоже знание, — добавила Рашид.
Шиф вошёл в комнату без стука. Посмотрел на лица, на остановившиеся проекции.
-Я всё слышал.
-Тогда вы понимаете, — сказал Белов, — защита будет частичной. Маски, экраны, резонаторы — всё это снизит риск. Но не устранит. Порогового блокатора нет и в обозримом будущем не будет.
Шиф кивнул:
— Примем это. А данные зашифровать, закрыть. Этот уровень нельзя допустить в общественные потоки. Паника будет хуже заражения.
Он повернулся к Максиму:
-А вы с Женей остаётесь ключом. Даже если мы не понимаем, как вы работаете.
Максим молчал.
И в этой тишине, в темноте лаборатории, команда "Локуса" впервые признала: есть предел, за которым не измерение — только ощущение. Не физика — только страх. И только те, кто не чувствует его, могут противостоять.
Над главным столом медленно вращалась схема: Комплексное экранирующее устройство ПР-17 — ранняя сборка, грубая, но функциональная. В её основе лежал гибридный резонатор, синтезированный из трех базовых компонентов: инфразвуковой аннулирующий контур, когнитивная шумовая маска и модулятор по шаблону Краснова. Устройство не глушило пси-сигнал полностью, но размывало фокус.
-Мы не можем победить источник, — говорил Белов, глядя в проекцию. — Но можем затруднить его работу. Удлинить инкубационный период, отсрочить срыв психики. Если раньше симптомы начинались через недели — теперь, возможно, через годы.
-Это выигрыш, — кивнул Шиф. — И его достаточно, чтобы построить долгосрочные протоколы.
-Но всё равно это временная броня, — с сомнением заметил нейрофизик. — Пси-структура Маркера адаптивна. Он учится, даже если мы этого не замечаем. Механизм связи — не поток, а топология резонанса. Он может переписать структуру паттерна через любой контакт. Так, что никакой "Икар" не справится.
-Значит, мы должны думать наперёд, — тихо сказала Рашид. — Если сейчас наш предел — это невозможность анализа, то в будущем его можно преодолеть.
-Чем? — спросил кто-то устало. — Мы обошли все модели. Всё, что возможно при нынешнем уровне.
Ответ прозвучал от Белова, но голос у него был уже не научный — философский:
-Не чем. Кем. Мы не в состоянии охватить этот тип сигналов, потому что мы сами — их часть. Наши когнитивные модели встроены в тот же спектр, который они искажают. Но если бы у нас был субъект, способный мыслить вне биологической эвристики, вне эмоциональной обусловленности...
— ...полноценный ИИ, — тихо добавила Рашид.
-Да, — подтвердил Белов. -Но не современный, не вычислительный агент, не оптимизатор. А субъект мышления, в котором нейросетевые структуры свободны от наследия страха, боли, памяти. Такой интеллект мог бы стать не просто "анализатором сигнала" — полноправным участником диалога, без риска сойти с ума.
-Или... первым, кто научится говорить в ответ, — сказал Максим почти шёпотом.
Шиф посмотрел на него с интересом.
-Вы верите, что такой ИИ возможен?
Максим пожал плечами:
-Не знаю. Но вы верите. Иначе не обсуждали бы.
Белов поднял глаза на гаснущую голограмму.
-Возможно, это наш единственный путь. Развить искусственный разум, который не будет бояться Маркера. Не отталкивать его, а понять. И стать первыми, кто нарушил цикл воспроизводства суперлун.
-Понадобятся десятилетия, — вмешалась Рашид. — В лучшем случае. А у нас, напомню, год.
-Поэтому и делаем то, что можем, — ответил Шиф. — Работайте над экранами. Над куполами. Над шлемами. Защитите тех, кого можно.
Он вышел первым. Остальные остались. Долго смотрели на темнеющий экран.
Предел был достигнут. Но за пределом маячила другая возможность.
И если в будущем кто-то сможет пройти сквозь пси-тень — это будет не человек. Но возможно, его дело.
* * *
Они стояли на балконе исследовательского сектора, куда не пускали больше никого. Ниже, внизу под толщей бронированного стекла, гудела лаборатория: сновали техники, автоматические манипуляторы собирали очередной купол ПР-17. Над всем этим — вечное уральское небо, над которым уже начинал выть ветер перемен.
Максим молчал, опершись на перила. Шиф стоял рядом, в белой униформе, без знаков различия. Только плечи выдавала усталость, накапливавшаяся годами.
-Через сколько всё посыплется? — спросил Максим, не поворачивая головы.
-Девять месяцев, — тихо ответил Шиф. — Может, двенадцать, если повезёт. Энергосеть трещит, синтез антивещества прекратился из-за нерентабельности, поток ресурсов иссякает, в дальних колониях массовые стачки и забастовки. Некоторые колониальные администрации уже тихо шепчутся об отделении.
