После собрания Олега сразу увели обратно в лабораторный сектор. Толпа еще шумела и спорила, но Вадим твердо дал понять: никакого массового обращения до тех пор, пока не будут проведены исследования. Люди роптали, но смирились: они уже привыкли, что последнее слово всегда за ним.
В помещении, где Исаев устроил импровизированную биостанцию, пахло спиртом и прочими химическими субстанциями. На столах стояли старые микроскопы, центрифуга, ноутбуки с потрескавшимися экранами, подключенные к установленным поблизости серверам. Все это казалось слишком примитивным для задачи, стоявшей перед ними, но другого инструментария у них не было. Вадим толкнул Олега к металлической кушетке.
-Это твой новый подопытный. Делай с ним что хочешь. Хоть по кускам режь.
Олег лишь улыбался, покорно укладываясь на стол, будто ожидал награды. В его глазах не было ни страха, ни сомнения — лишь животная покорность.
Исаев некоторое время молчал. Его взгляд метался между Вадимом и омегой, будто он пытался найти в себе слова. В конце концов лишь тихо сказал:
-Он... того заслуживает?
-Он насиловал детей, -жестко бросил Вадим. -Это не человек. Это материал.
Исаев кивнул, на лице его мелькнула тень, но он ничего не ответил. Лишь развернулся к столу с инструментами.
-Хорошо. Начнем с анализа крови и тканей. Нужно собрать образцы с разных участков — мышцы, эпителий, костный мозг. Потом сравним с тем, что у нас есть.
Вадим сел в кресло у стены, глядя на то, как ассистирующий хирург готовит шприцы и скальпели. Для него это был момент истины: он хотел увидеть, как ученый отреагирует на возможность буквально работать с ''чистым материалом''.
-Ты говорил мне, что ничего нельзя сделать, что вирус слишком сложен, — сказал Соколовский. -А теперь видишь: мы сделали шаг, которого никто не делал.
Исаев остановился на мгновение, не поднимая головы.
-Да. Я ошибался. Этот экземпляр... -он посмотрел на Олега, который даже не моргнул, когда скальпель сделал небольшой разрез на предплечье. -Это уникальный случай. Но чтобы двигаться дальше, нужны сравнения. Нам необходимы образцы твоей ткани до последней мутации и сейчас. К счастью, у меня остались замороженные образцы. Нужно сопоставить их с геномом этого омеги. Мы должны найти общие последовательности ДНК, которые определяют успешную трансформацию. Если выделим эти маркеры, можно будет проверить остальных членов общины. И только тех, у кого совпадение высокое, подвергать процессу. Это резко снизит риск неудачи.
Вадим усмехнулся.
-Видишь, а еще недавно ты кормил меня пессимизмом. ''Слишком опасно'', ''слишком сложно''. А теперь говоришь о массовом процессе.
Исаев опустил глаза, продолжая наблюдать за отбором проб у Олега.
-Наука движется от невозможного к очевидному. Сегодня я сам с трудом верю в то, что вижу.
Олег неподвижно лежал на столе, покорно позволяя брать образцы тканей. Кожа разрезалась легко, кровотечение почти мгновенно останавливалось за счет гиперрегенерации — вирус встроил механизмы, компенсирующие травму. Исаев бормотал себе под нос, делая пометки на потрепанном планшете.
-Я хочу выстроить сравнительный ряд, -заговорил он наконец. -У нас есть твои образцы до второй мутации, есть текущие ткани, и теперь новый омега. Если секвенировать три генома параллельно, можно выявить устойчивые маркеры трансформации.
Вадим прищурился.
-Какие именно маркеры ты ищешь?
-Сегменты, отвечающие за интеграцию Chronophage archaicum в человеческий геном. У вируса мультиспиральный гибридный геном, помнишь? Это дает ему феноменальную гибкость, но и создает хаос. Однако у тебя и у этого омеги произошла стабилизация. Значит, есть определенные повторяющиеся последовательности, которые вирус ''уважает'' и не разрушает.
Исаев поднял со стола пробирку с кровью.
-Если мы найдем эти последовательности, своего рода ''генетические якоря'', мы сможем предсказывать, кто подходит для трансформации, а кто станет потенциальным кормом для улья.
-То есть у нас появится тест, -медленно сказал Вадим. -Сначала проверяем, потом допускаем к обращению, а в последнюю очередь думаем, как быть с несовместимыми.
-Именно, -оживился Исаев. -Это резко снизит процент потерь. Я подозреваю, что речь идет о фрагментах, отвечающих за метаболическую совместимость и экспрессию ТКТ. Этот орган вирус выращивает в процессе мутации, и если нейронные цепи несовместимы, то трансформация ''сгорает'' на этапе сборки.
Вадим усмехнулся.
-И ты еще недавно говорил, что ничего сделать нельзя.
Исаев поднял глаза от образцов. В них горел не усталый скепсис, а жадный интерес исследователя.
-Мы, возможно, ближе к разгадке, чем кто-либо на Земле. Ты понимаешь? Пока остальные боятся вируса, мы можем адаптировать к нему человека. Сделать его союзником, а не жертвой. Ни одно правительство со всеми дата-центрами, передовым оборудованием не зашло бы так далеко, не имея в помощниках разумного зараженного.
Вадим кивнул.
-Хорошо. Делай все, что нужно.
Исаев кивнул и снова углубился в работу, напевая себе под нос какие-то формулы. Его руки дрожали не от усталости, а от возбуждения. Вадим наблюдал за ним и думал.
''Видишь, Артур, а ты кормил меня пессимизмом. Теперь ты сам рвешься в бой, потому что впервые за все это время наука может догнать реальность. ''
Исаев работал увлеченно, почти не замечая усталости. Шприцы наполнялись кровью, кусочки мышечной ткани уходили в пробирки, ноутбук выводил сырые данные секвенирования, которые пока мало что значили. Но ученый уже видел перед собой целую карту будущего.
-Понимаешь, Вадим, -начал он, не поднимая глаз. -Мы ведь находимся на пороге того, что раньше считалось чистой фантастикой. А значит... теоретически... мы можем спроектировать тело под любые задачи. От пуленепробиваемой брони как у тебя до живого суперкомпьютера.
Вадим хмыкнул.
-И какую игрушку ты хотел бы получить?
Исаев замер на секунду, затем обернулся.
-Я хочу увеличить плотность нейронной ткани. Представь: кора мозга в полтора-два раза толще, больше синапсов, выше проводимость. Это даст мне ускоренное мышление.
-Дальше, -кивнул Вадим.
-Эйдетическая память. Если встроить стабилизированные вставки в гиппокамп и активировать экспрессию белков семейства CREB, можно добиться почти фотографической фиксации информации. Я смогу удерживать в голове все последовательности ДНК, все таблицы и схемы без записи. Работа ускорится в разы.
Он говорил все быстрее, размахивая руками, будто перед ним сидела аудитория студентов.
-Плюс улучшение проводимости аксонов. Вирус уже умеет заменять миелин на что-то свое, более плотное. Если довести это до системного уровня, скорость передачи импульсов возрастет кратно. Я смогу обрабатывать данные быстрее, чем любой компьютер, до тех пор, пока хватит энергии организма.
-Звучит, как набор суперспособностей, -сухо заметил Вадим. -Значит задумал стать доктором Супермозгом.
-Это необходимость! -резко ответил Исаев. -У нас нет времени. Если мы хотим понять, как работает Хронофаг, мы должны ускориться. Если ради этого мне придется пожертвовать внешностью — плевать. Если стану молиться тебе в качестве побочного эффекта — плевать, это и так почти происходит. Пусть я превращусь в уродливый мозг с клешнями, главное, чтобы сохранялся разум. А когда работа будет завершена, думаю, процесс можно будет обратить.
Он снова наклонился над Олегом, вскрывая ему грудную клетку и отмечая, как ткани сами смыкаются за инструментом.
-Видишь, этот омега уже демонстрирует локальную регенерацию. А если направить процесс? Если внести в матрицу четкие параметры? Я уверен, можно добиться идеального результата.
Вадим молчал, наблюдая за горящими глазами ученого. Исаев выглядел одержимым, но в его одержимости не было безумия. Это был холодный, рациональный фанатизм науки, которому теперь дали инструмент, выходящий за пределы прежней биологии.
-Подумай, Вадим, -почти умоляюще сказал он. -Разреши мне стать первым добровольцем, если тест будет положительным. Я смогу ускорить наши исследования в разы.
Вадим посмотрел на него долгим, тяжелым взглядом.
-Я обещаю подумать.
Исаев кивнул, сжал губы и вернулся к работе.
Глава 17. Образец номер три
За толстым слоем стекла в герметичном боксе сидело существо, обозначенное в протоколах как ''Образец номер три''. Оно держало в руках пластмассовый кубик с выцарапанной буквой ''А'' и сосредоточенно водило когтистым пальцем по бороздке, будто пытаясь запомнить форму.
Существо напоминало ребенка ростом не выше трехлетки, но пропорции тела искажала неестественная мускулатура, толстые суставы и избыточный кожный покров, напоминающий хитиновую броню. Лицо оставалось еще антропоморфным, хотя вытянутое, с двумя парами глаз, верхние — большие, янтарные, с вертикальными зрачками, нижние — крошечные, больше похожие на сенсорные камеры.
Ноздри расширялись и сжимались ритмично, втягивая воздух через щелочки на месте носа. Челюсть заканчивалась зубами, больше похожими на хищные, но речь уже начала формироваться: существо могло произносить простые слова, соединять их в короткие фразы. Первичные половые признаки сохранились, что подтверждало — вирус не ''сбросил'' базовую человеческую морфологию, а лишь перекроил ее под новые задачи.
Хронологически существу было меньше двух месяцев, но биологически его возраст оценивался как три года. Оно уже осваивало буквы, различало цвета и формы, умело элементарно играть. Работать с ним поручили иммунному сотруднику низшего звена — молодому сержанту, которого вирус не смог поразить. Он проводил с образцом часы: учил его складывать кубики, водил пальцем по азбуке, играл в ''ладушки''. Попутно он отбирал слюну, фрагменты эпителия — каждая проба уходила на анализ. За стеклом наблюдали пятеро ученых.
-Вот он, мост между человеком и зараженным, -негромко сказала Галловей. -Если модифицировать вектор Хронофага, отрезать гипервариабельные сегменты, исключить гены, ответственные за перестройку ЦНС, формирование нового сенсорного органа в мозгу, и стабилизировать матрицу репликации, мы получим основу для прививки.
Сандерс вскинул брови.
-Вы сами слышите, что говорите? Больше половины оставшегося населения умрет или превратится в такие вот ''образцы'', только без намека на интеллект.
Райт перебил его:
-Не факт, что это плохо, спасти треть популяции.... Этот ребенок уже говорит. У него есть когнитивный прогресс. Если он способен к обучению, значит, сохранение человеческого интеллекта возможно.
Баккер тихо кашлянул.
-Вопрос в другом. Мы имеем дело с биологической системой, оптимизирующей себя в реальном времени. Хронофаг перестраивает носителя по мере роста. То, что мы видим сегодня, не будет тем же через месяц.
Хейл наконец вставил слово, ровным голосом:
-Потому нам и нужен более чистый образец. Не выношенный во время беременности под вирусной нагрузкой, а взрослый организм, который принял инфекцию без катастрофических мутаций. Только тогда мы сможем оценить реальный потенциал.
В боксе Образец номер три захихикал и уронил кубик, размахивая когтистыми руками. Сержант терпеливо поднял его и снова вложил в ладони существа.
-Мы должны думать стратегически, -жестко сказала Галловей, не отрывая взгляда от существа за стеклом. -Этот ребенок — доказательство того, что вирус можно стабилизировать. Тогда мы получим инструмент. Не оружие, не вакцину в привычном смысле, а средство ассимиляции.
Сандерс скривился.
-Теория звучит красиво, но практика — это статистика. Генетическая вариабельность людей слишком высока даже в пределах одной этнической группы. Полиморфизм HLA, различия в регуляторных последовательностях... Как я сказал, даже если нам повезет, совместимыми окажутся тридцать-сорок процентов популяции. Остальные погибнут или превратятся в уродов.
-Мы не можем позволить себе думать категориями ''уродов'', -резко парировала Галловей. — Если треть выживет и адаптируется, этого достаточно, чтобы человечество продолжило существовать.
Хейл, спец по молекулярной биологии, поправил очки, заговорил тихо, но твердо:
-Проблема не только в процентах. Мы видим у Образца множественные морфогенетические сбои: дупликация глазных аппаратов, гиперплазия кожных покровов, нарушение остеогенеза. Уже сказано, это продукт развития в материнской среде под вирусной нагрузкой. Он не чистый. Для анализа нужен взрослый организм, переживший острую фазу инфекции и стабилизировавшийся без серьезных мутаций.
Доктор Райт, нейробиолог, усмехнулся.
-Найдите мне такого взрослого, и я сам встану в очередь на прививку. Пока что этот ребенок — лучшее, что у нас есть. И посмотрите на него: он обучается. Сохранение когнитивных функций — ключ. Даже если морфология отличается от нормы, интеллект — это то, что делает нас людьми.
-Интеллект? -резко отозвался Сандерс. -Вы уверены? У нас существо с четырьмя глазами и когтями, оно может складывать кубики и произносить ''мама''. Это уровень шимпанзе, пусть и говорящего, а не человека.
-Но прогресс есть, -настаивал Райт. -Его хронологический возраст меньше двух месяцев, а биологический — три года. Вирус ускоряет развитие. Через полгода мы можем увидеть уровень десяти-двенадцатилетнего ребенка.
Баккер наконец заговорил, низким глухим голосом:
-Вы все забываете, что Chronophage archaicum не совсем вирус в привычном понимании, это самонастраивающийся редактор. Мутации — не ошибка, а принцип его работы.
-Вот именно! -подхватила Галловей. -А если принцип встроить в контролируемый вектор? Создать урезанную версию, где вариативность ограничена рамками, заданными нами? Тогда мы сможем заставить его работать на нас.
Сандерс ударил ручкой по столу.
-Мы скользим по лезвию ножа. Кто готов подписаться под этим?
Галловей скрестила руки на груди, ее голос прозвучал холодно, почти металлически:
-Я готова подписаться под шансом сохранить хотя бы треть. Мир уже рушится, господа. Мы не выбираем между идеалом и компромиссом, мы выбираем между полным вымиранием и неполным.
Райт подался вперед, пальцем ткнув в стекло бокса.
-Смотрите на него. Он — результат несовершенной трансформации, да. Но он жив, он учится. Его интеллект развивается быстрее, чем у нормального ребенка. Через полгода он может рассуждать как подросток. Через год-два — как взрослый. И это при всем ''уродстве''. Может быть, нам пора признать, что новое человечество будет выглядеть иначе?
Хейл поправил очки и покачал головой.
-Не соглашусь. Морфология не вторична. Если мы допустим дупликацию органов, неконтролируемый остеогенез, нарушения симметрии, получим популяцию нестабильных организмов. Даже при сохраненном интеллекте это будет биологический тупик. Нет, снова повторюсь, нужен чистый образец взрослого. Только так мы узнаем, способен ли вирус встроиться без грубых ошибок.
Баккер тяжело вздохнул.
-Вы говорите так, будто у нас есть выбор. Взрослые, пережившие инфекцию и сохранившие морфологию, либо не существуют, либо мы о них не знаем. Все известные случаи заканчиваются либо смертью, либо полной потерей человеческого облика.
