Сразу же понял я все неудобство своего нынешнего состояния, ибо, когда добрались мы в женский монастырь, озябнув среди вьюги и адского холода, то монахини, заслышав о моей святости, так и подали мне за ужином, кусок черного хлеба и жбан ледяной воды.

Хорошо еще, у Глазок хватило ума потребовать, чтобы воду эту для меня подогрели. Так и давился я скудной сей трапезой, покуда хозяйки, в купе с моими спутниками, поглощали жирных монастырских каплунов, зажаренных с орехами. Крикун, правда, тоже смог проявить человеколюбие и спрятал во время ужина в карман целую ляжку, за что я разом простил ему половину предо мной прегрешений.

В отместку монахиням, я тут же, за трапезой, упрекнул их громогласно, что, де, в монастыре, где собралось их так много, должна была-таки оказаться и хоть одна девственница, и долго еще говорил о падении современных нравов.

В следующем монастыре повторилось то же самое. Правда, девица там одна все же оказалась, и была это юная послушница лет двенадцати. Ее-то я, озверевши от скудной пищи, состоявшей из черствого хлеба с солью под кипяток, привел в пример всем остальным, как единственную надежду на то, что сия обитель достигнет некогда праведности.

Спутники мои, с постным видом и ежеминутно мне кивая, ели при этом вымоченные в вине и запеченные на угольях полосы мяса со спин молочных ягнят и, будь славен Крикун, — он утаил для меня пару кусочков.

Монахиням, должен признать, кусок в горло не лез и смотрели они на меня испуганно.

В третьем монастыре кормили не роскошно — очевидно слух о моей святости сюда уже дошел. Друзья мои уплетали пироги с квашенной капустой и запивали жиденьким винцом, я же, едва не подавившись хлебной коркой, нашел среди монахинь единую девственницу — а ей оказалась старая дева лет пятидесяти — и объявил единым столпом веры и целомудрия во всем Королевстве. Крикун смог утаить для меня один надкусанный пирог.

Так добрались мы до монастыря, что именовался Обителью Вечной Святости, где испытал я некоторое удивление.

Мать настоятельница — женщина еще молодая, но выглядевшая весьма устало, — пригласив нас в трапезную, где уже сидело полтора десятка монахинь и послушниц, тут же предложила мне, кроме хлеба, горячий отвар из трав и сделала это столь любезно, что, опасаясь, как бы не вмешался кто-нибудь из моих спутников и не попросил для меня простой воды, я поспешил согласиться.

Ужин при том, подали скромный, но сытный, причем, не смотря на слухи обо мне, которые она, конечно же ведала, дама эта, перед каждым блюдом спрашивала, не будет ли мне угодно опробовать.

Ужасным усилием воли я заставлял свою голову отрицательно качаться из стороны в сторону, о том же, что потрясло меня более всего, не преминул обмолвиться вслух.

— Мать настоятельница,— сказал я.-В редкой обители встречал я более двух девственниц. В вашей же, вижу, что, из пятнадцати присутствующих — их здесь целых семь. Не это ли достойный пример для подражания?

— Уважаемый старец, обитель наша в этих горах повыше всех остальных находится,— объяснила она, а потом, всеж-таки, удивленно осмотрела присутствующих.-Семь?

— Ах, матушка,— покраснела одна из послушниц.-вы же сами говорили, что любопытство не столь тяжкий грех, как похоть.

— Будешь делать по пять молений перед сном в течении недели,— тут же наложила на нее епитимью настоятельница и вновь обернулась ко мне.-И впрямь, старец, это чудо из чудес. Имей кардиналы Духовного Совета ваши способности, о, как изменились бы нравы в монастырях.

Я со всей рассудительностью заметил ей на это, что мало найдется кардиналов, готовых жить на хлебе и воде, с чем она улыбнувшись согласилась.

— 72 —

— Святой старец,— молвила настоятельница, едва я доел свой сдобренный солью кусок хлеба и запил его отваром.-Есть у нашей обители большая надежда в отношении вашей святости, и, если бы вы могли нам помочь, мы молились бы за вас ежечасно.

— Старцу очень некогда, он так спешит в столицу славного нашего Королевства,— быстро вставила Глазки, пережевывая жаркое.-А все-таки, что это за нужда?

— Одна из наших сестер одержима неким духом, который вселился в нее и творит ужаснейшие вещи,— потупившись сказала настоятельница.-Бедняжка вся, как во сне, руки ее постоянно блуждают по собственному телу и, при этом, она говорит вещи до странности неприличные. Иногда, вдруг, ни с того ни с сего, кидается на сестер или наносит раны самой себе, из-за чего ее приходится держать постоянно связанной, клянет всех дурами и блудодейками. Мы знаем — истинная святость в состоянии справиться с любым демоном или духом, на чью же, как не вашу, помощь нам уповать?

— И давно с ней такое?-поинтересовался я.

— С ней-то недавно,— грустно вздохнула мать-настоятельница.-Но за год, что я возглавляю эту обитель, это уже второй случай. Первая же жертва духа умерла в страшных муках и я не хочу, чтобы это повторилось с бедной Эланой.

— Ах, паскудный дух!-не сдержавшись сказал я.-Хотелось бы мне посмотреть на него, вот только...

Тут Глазки под столом так нажала мне каблуком на пальцы, что я сморщился.

— Святой старец, любая помощь, которую вы попросите в этом деле, будет вам оказана!-клятвенно сложив на груди руки произнесла мать-настоятельница глядя на меня с мольбой во взоре.

Я поспешно отодвинул свои скрытые под столом ноги подальше от Глазок и сказал:

— Матушка, закон воздаяния действует иногда весьма странно. Скажите же мне, эти ваши семь невинных целомудренных монахинь и послушниц, согласятся ли расстаться со своим девством, если бы я сказал что это необходимо для спасения жертвы премерзкого духа?

— Такого приказа я отдать им не могу,— в задумчивости сказала мать-настоятельница.-Скажите же, хотя бы, кому они должны отдать девство?

— Естественно, тому, кто изгонит духа,— ответствовал я не глядя на беспрестанно делающие мне всяческие знаки Глазки.-Я же говорю, что закон воздаяния действует иногда странно.

— Элана всегда была нам хорошей подругой,— сказала одна из девственных монахинь.-Что значит наше девство, по сравнению с ее жизнью? Тем более, что вы, матушка, не будете же говорить, что мы пали жертвою похоти?

— Нет, конечно,— согласилась настоятельница.-Никого из вас у меня и в мыслях не будет наказать за потерю девства, коль скоро, благодаря вашей жертве, мы избавимся от подобного ужаса. Но, верно ли, вы, старец, обещаете изгнать духа?

— Если будет милость Богов на стороне этой обители,— осторожно сказал я.-Впрочем, иначе, девство ваших сестер останется нетронутым.

— Быть по сему!-согласилась она.

— Слушай, Бес!-сердито сказала Глазки, едва, для подготовки к изгнанию, мы остались наедине.— Нам ли заниматься такими вещами? Куда тебе изгнать бесноватого духа, когда с духом, которого сам вызываешь, ты справиться не в силах? Оставь это дело!

— Мой милый, неразумный товарищ,— усмехнулся я в ответ.-Много ли ты ведаешь духов, которые, вселяясь в тела женщин, начинают оглаживать их руками и при этом бесчестят всех дураками и тупицами? Так знай же, я думаю, что этот распроклятый Инкуб, благодаря моим вызываниям, получил уже столько свободы, что сам подыскивает себе тела для вселения. Вот я пойду и с ним поговорю. На всех наших ритуалах он, хоть и не хотя, но мне подчинялся. Тут же я ему расскажу, что, прояви он послушание, так я приближусь к назначенному им числу девственниц сразу на семь. Думаю, мы сторгуемся и он оставит обитель в покое.

— Ох, Рассвет,— покачала головой Денра.-В дела магии и духов я лезть не хочу. Тебе непременно надо, чтобы мы с Гарлом присутствовали?

— Если Крикун будет молчать, то да,— сказал я.-Когда мы втроем, наш контроль над этим потусторонним блудодеем сильнее, нежели, когда я один.

Монахини сопроводили нас троих в келью несчастной одержимой и оставили наедине с бедняжкой, от одного взгляда на которую, волосы мои стали готовы подняться дыбом.

Сестра Элана лежала совершенно нагой на своей постели. Запястья ее и щиколотки были крепко прикованы стальными обручами к спинкам кровати, и сразу же было понятно от чего — все тело несчастной было покрыто глубокими кровавыми бороздами, произведенными посредством собственных ногтей, а руки искусаны до крови. Глаза ее ничего не выражали, а губы двигались, еле слышно произнося моления то одному то другому Богу Кадастра.

— Знаешь, Денра, обычно я считаю, что нельзя выполнять ритуал, не загасив в себе похоть от созерцания нагого женского тела,— признался я.-Тут же никакой похоти не испытываю вовсе.

— Я тоже,— клацнув зубами признал Крикун.-Если ты можешь что-то сделать, то делай. Не можешь же, идем отсюда поскорей.

— Я бы считала последним негодяем любого из вас, кто испытал бы похоть, глядя на эту несчастную,— призналась Глазки.-Однако же, Гарл прав, если ты можешь облегчить ее страдания, попытайся.

— 73 —

Испустив из своего жезла вспышку света, я самым суровым голосом произнес:

— О Великий из великих Инкуб, предстань передо мною в теле этой несчастной и немедленно дай ответ за свои зловредные действия.

Нагое тело сестры Эланы вдруг изогнуло будто приступом столбняка, глаза ее начали вылазить из орбит, на губах появилась пена.

— Как, жалкий подмастерье самодовольных тупиц, именующих себя магами? Мало того, что ты решился колдовать в монастыре, мало того, что совершенно наплевал на ритуал, так ты еще пытаешься вселить меня в тело занятое столь мерзкой тварью? Ну, так я ее тебе сейчас покажу и разбирайся с ней, как хочешь!

Тут живот Эланы еще больше выгнулся вверх и из него начала подниматься некая светящаяся субстанция с донельзя зубастой вытянутой мордой и длинными, беспрестанно извивающимися, будто плети, когтистыми руками.

Некоторое время жуткое создание пыталось вернуться вновь в покидаемое тело, но напор изнутри был, видимо, слишком силен. Оказавшись же полностью, вместе со своими изогнутыми, как у кузнечика, в обратную сторону, ногами оно круглыми, будто блюдца, глазами вдруг уставилось на мою рыжеволосую спутницу. Испуганно ойкнув, Денра поспешно скрылась за моим правым плечом.

Мерзкая прозрачная тварь, причмокнув зубастой пастью, вдруг потянула в сторону Глазок свою чрезмерно когтистую лапу.

— Фу! Пошла! Фу!-будто на собаку заорал я на это жуткое исчадие и стукнул посохом. Чудо ли — нет, но удар получился настоящим, и оно отскочила назад, хотя сама тварь выглядела прозрачной будто столб светящегося пара. Перепуганный Крикун метнул в нее подсвечник, но тот пролетел сквозь, не нанеся фантому никакого ущерба.

Так мы и скакали некоторое время: предо мной жуткое исчадие, пытавшееся дотянуться до Глазок; я — прыгая вправо влево и размахивая светящимся жезлом; где-то сзади Крикун и справа, за моим плечом, Глазки.

— С этим номером тебе стоит выступать на ярмарках,— пробормотали синие, как у покойника губы сестры Эланы.-Отличное представление!

— Мерзкий дух!-в очередной раз увернувшись от кинувшейся в ее сторону когтистой лапы ругнулась Глазки.-Она же решила добраться до меня!

— Этого мне совсем не хочется,— шевельнулись губы сестры Эланы и, вдруг, разом лязгнули, лопаясь, стальные браслеты на ее руках и ногах. Окровавленное тело юной монахини поднялось с ложа и уставилось на полупрозрачный демонический силуэт.

— Пошла вон!-произнес Инкуб, правая ладонь монахини поднялась и из нее ударил яркий луч голубого света. Адское создание тут же растаяло в воздухе, а сестра Элана вновь улеглась на свое место.

— Что это было?-переводя дыхание спросил я.

— Первая настоятельница сего монастыря, мой глупенький вызыватель,— ответствовал Инкуб.-Особа была необычайно целомудренна и вот, в святости своей, она решила, посредством мученичества, уподобиться Богам. А посему, посадила сама себя на кол и, умирая в неописуемых болях, пела псалмы и религиозные гимны. Что из всей этой церемонии получилось, ты только что видел: единственное, на что хватает жалкого ошметка ее души, так это терзать каждую монашку, которая приглянется нынешней настоятельнице.

— А как избавиться от этой?.. О, Боги, у меня даже слов не хватает!-не выдержав, вмешалась Быстрые Глазки.

— Очень просто,— бесстрастно шевельнулись губы сестры Эланы.— Пусть твой дружок, который, я надеюсь, когда-нибудь порвет то, что должно быть у тебя порвано, найдет ее тело и сожжет.

— Где найти нам тело?-поспешно спросил я, опасаясь, что если Глазки, или Крикун опять влезут не с тем вопросом, мы этого никогда не узнаем.

— В подвалах монастыря, глупый-глупый дурак,— ехидно ответствовал Инкуб,— в самой северной их части есть замурованная комната.

— Хоть ты сегодня беспрестанно меня оскорблял,— сердито сказал я,— но, все ж, таки, прими от меня благодарность и иди с миром, ибо ты помог доброму делу.

На лице сестры Эланы вдруг наступило некоторое умиротворение и мы явственно услышали ровное покойное дыхание спящей женщины.

— Нет, надо же, как я ошибся,— пришлось признать мне.-Я-то думал, что наш Инкуб — самый паскудный дух из всех существующих.

— Давай-таки признаем, что сегодня он был необычайно мил,— покачала головой Глазки.-Как вспомню эти тянущиеся ко мне руки...

— Поздний Рассвет, ты великий маг,— сказал Крикун.-Только занимайся ты, впредь, этой магией без нас. Выдержать такое, не замочив штаны, чрезвычайно трудно.

Выйдя из кельи, мы тут же отправились к матери-настоятельнице и я пересказал ей все то, что узнал от Инуба.

— Сестры, поднимайте всех! Больше огня! Возьмите поболее хворосту! Мы должны раз и навсегда избавиться от этого проклятия!-приказала она.

Тут же разом и выяснилось, что монахинь в монастыре гораздо больше, чем мне было представлено сначала, ибо настоятельница, прознав о моей, якобы, святой способности, приказала большинству из них сидеть по своим кельям.

Однако же, на это ни я, ни спутники мои внимания не обратили, ибо справиться с жутким демоническим созданием показалось нам гораздо важнее.

— 74 —

Темными мрачными подвалами монастыря, зайдя в самую северную их часть, искали мы замурованную комнату и, наконец, нашли. Немногими кирками и ломами, которые нашлись в сем, Богам угодном, заведении пробили мы стену. Зрелище, представшее нашему взору было настоль ужасно, что мать-настоятельница выпустила из рук фонарь.

И впрямь, будут ли слова, чтобы описать отвратительное выражение лица мумии, наткнутой на стальной кол, что, входя в ее зад, острием вышел из правой подмышки? Нет, никогда, ибо не считаю себя столь сильным в словосложении, не дерзну я описать все, увиденное мною тогда.

В наступившей после обронения фонаря тьме, поскольку темнота нас всех своим страхом убила бы, я поспешно выхватил из-под полы и засветил жезл и, в свете его, мумифицированное тело вдруг вспыхнуло ярче тысячи светил, а стены этой извращенной погребальной камеры содрогнулись. А, когда пепел рухнул на пол, с потолка посыпались крупные каменья. И долго еще бежали мы прочь, преследуемые обвалом, идущим у нас по пятам.

— Ах, сестры!-сказала мать-настоятельница.-Сегодня у нас, во истину, славный праздник, ибо мы избавились от великой напасти!