Мандаринка на Новый Год

А Люба неожиданно первая нарушает молчание.

— Ладно. Хорошо. Я дам тебе еще один шанс. Но только один, слышишь, Самойлов, только один! — голос ее звучит звонко, и она следует примеру Ника — шумно выдыхает. Продолжает уже спокойнее: — Это не секс, слышишь меня? Тут не будет третьей, четвертой и черт знает какой попытки! Еще один шанс. Только один, понял меня?!

Он кивает. Он такой красивый. Сбившийся шарф, наполовину расстегнутое пальто, снежинки в рыжих волосах, румяные щеки. И совершенно какие-то странные глаза. Эти глаза говорят больше, чем он ей сказал за все время. Они кричат. И Люба не может не ответить им. Она уже говорила это ему. Она уже слышала в ответ то, что едва не убило ее. Хуже не будет. Она его любит. Ей нетрудно сказать это еще раз.

— Я люблю тебя.

Эти слова рушат что-то. Стену его молчания. Прозрачную стеклянную преграду между ними. И его ответное "Я люблю тебя" начинает звучать еще до того, как отзвучало ее. И остановиться он уже не может и не хочет. Два шага к ней, прижать к себе — и целовать во все, что попадется: макушка, смешная заколка, лоб, скула, веко, кончик носа. Едва не задыхаясь и приговаривая между поцелуями: "Люблю тебя. Люблю. Люблю". Сначала она пытается сдержаться, но не получается. И она начинает реветь, не плакать, а именно реветь, уткнувшись ему в распахнутый ворот пальто, куда-то то ли в шарф, то ли в толстовку. Он сначала пытается спросить, понять, успокоить, а потом лишь прижимает ее к себе и слегка раскачивается, гладя по голове, по вздрагивающим плечам. И шепчет все то же "Люблю", не в силах сказать ничего иного.

Потом она все же успокаивается. Поднимает к нему лицо, нисколько не стесняясь своей зареванности:

— Вот скажи мне... скажи мне, кто тебе мешал это сказать мне тогда?!

— Никто, — честно отвечает он. — Я сам. Я. Дурак. Тупой. Идиот. Тормоз. Болван.

— Прекрати! Прекрати ругать моего любимого мужчину!

— Любимый мужчина... это я?

— Ну а кто же еще? — сквозь еще непросохшие слезы усмехается Люба.

— Любава... — Ник накрывает своей рукой ее, лежащую у него на груди. — Я... я точно знаю, что недостоин тебя. У меня непростой характер — я тугодум, молчун и зануда. У меня тяжелая и не самая престижная работа, нет и в помине хрустального дворца для тебя — хотя я, конечно, буду стараться. Внешне я далеко не красавец и... В общем, ты могла бы найти себя кого-то и получше. Но уже поздно. Я тебя не отпущу. Никому не отдам и не отпущу, слышишь?!

— Не отпускай, — она привстает на носочки, утыкается ему губами в ухо и обнимает за шею. — Держи крепче и не отпускай. Пожалуйста, не отпускай...

— Не отпущу, — он обхватывает ее обеими руками. — Никогда не отпущу.

Они стоят так — вне времени. Только они двое, слушая дыхание, ощущая тепло друг друга. Сейчас им достаточно и этого. А потом...

— Ник, сколько сейчас?.. — голос ее чуть хрипловат.

Он убирает одну руку из-за ее спины, поворачивает к себе запястье. Усмехается.

— Меньше минуты до Нового года. Что, пора?

— Пора, — кивает она.

И он целует ее в соленый от слез рот. И они снова, второй год подряд, встречают смену календаря вот так — целуясь. А потом, уже после, в наступившем Новом году они чистят и делят на дольки так и не выпущенную им из рук мандаринку. И кормят друг друга — то смеясь, то снова начиная целоваться сладкими от мандаринового сока губами. А потом Ник вдруг становится серьезным.

— Любава... Скажи мне — почему? Почему ты пришла тогда? Почему поцеловала? Зачем?

— Не знаю, — она тоже перестает улыбаться. — Если ты думаешь, что я... что я знаю ответ — ты ошибаешься. Я не планировала. Я ничего к тебе не чувствовала тогда — это правда, и не буду сочинять о мгновенно вспыхнувшей любви. — Она шмыгнула носом. — Просто... я не знаю... ты, наверное, будешь смеяться, но теперь мне кажется — будто в спину меня кто-то толкнул тогда. К тебе. А я не жалею. Даже в эти месяцы... когда я думала, что ты не... — она еще раз шмыгнула носом, — ты не любишь меня... я все равно ни о чем не жалела!

— Солнышко мое... — он снова прижал ее к себе. — Мне страшно становится... что этого могло не случиться. И жил бы я так до сих пор. И не знал бы, какая ты на самом деле...

— Какая?

— Фантастическая. Я никогда не смогу тебя это объяснить. И я просто нереально счастлив, что ты тогда, год назад... Я люблю тебя!

— И я тебя, — наверное, в сотый раз за эти немногие, но такие насыщенные минуты.

— Люба... а у нас там когда секс по расписанию? Через полчаса примерно?

Люба хихикнула. Вот за что она отдельно любит этого мужчину — так это за прямоту!

— Ага. Но я предлагаю не ждать так долго.

— Кто-то снова торопится...

— Мы оба, — она обнимает его за шею и прижимается крепко. — Давай, бери меня уже на руки и тащи в мою комнату. Дорогу помнишь?

— Помню. Погоди, воспитанный человек только ботинки и пальто скинет. И... Вот, теперь можно.

Подхватывает ее под попу, она привычно обнимает его ногами за талию. Если новогодний сценарий хорош, зачем от него отклоняться?

________

Руки не могут насытиться ею. Гладкая нежная кожа — пальцы и губы словно узнают ее заново. А Люба нетерпелива, ей мало прикосновений, и он не может ей противиться долго, не сегодня, слишком долго был без нее...

Падает в нее, тонет в ней — томительно-узкой, идеально-горячей. Задыхается ее стоном, лишается головы под ее пальцами на своей шее.

Плавится под ним, растворяется в нем, проникает под кожу и остается там. Наконец-то чувствует себе полной, заполненной, цельной. Потому что — с ним.

Год назад они были очень разговорчивы в постели. Сейчас за них говорят тела, одно на двоих дыхание, и лишь короткое хриплое "Люблю" — чье? Ее? Его? Неважно. Их.

_______

— Знаешь... Я так часто мечтала об этом... Все это время, когда мы не... А ты?

— Да. Я тоже.

Люба лежит, прижавшись щекой к его груди. Прямо под ее ухом стучит его сердце — стучит еще быстро, рвано, постепенно замедляя свой ритм после того, что было только что.

А потом она приподнимается на локте. Его лицо слабо освещается разноцветными бликами гирлянды на окне.

— Ник, о чем ты сейчас подумал?

— А почему ты спрашиваешь?

— У тебя дыхание изменилось. И сердце... иначе стучать стало.

— Глупости.

— О чем подумал?!

— А... неважно.

— Коля!

— Хорошо, — он вздыхает. — Только ты не сердись, ладно?

— Ооо... Мое любимое. Началось. Говори.

Он прижал ее к себе.

— Люб, правда. Не сердись. И не обижайся. Но... Знаешь, я ведь был у тебя первым. И единственным. Какое-то время. Теперь... теперь это не так. Я не единственный у тебя.

— Тааак...

— Дослушай меня! Я знаю, что виноват сам! Когда... не ответил тебе на твое признание. Ты... — он еще раз вздохнул, — ты имела право... так поступить. Если считала, что ты мне безразлична. Если я... ну... в общем, я тебя не виню, правда. Просто это очень... больно. Я один виноват, что потерял это! Но легче мне от этого не становится. Люб, ты не виновата, но... ты спросила... Я ответил тебе. Честно. Мне плохо... очень плохо и очень больно от того, что я больше не единственный мужчина в твоей жизни. Я знаю, что это моя вина и... Я справлюсь с этим. Переживу. Обещаю. Но пока... пока вот так.

Какое-то время она молчит. На лице ее пляшут многоцветные отсветы от гирлянды. А потом произносит негромко:

— Знаешь... вот согласно всем законам педагогики — не надо бы тебе ничего говорить сейчас... Чтобы ты пострадал и помучился этак с полгодика — в отместку, так сказать. Но я ведь так не сделаю...

— Ты о чем? — спрашивает он совсем тихо.

— Да не было ничего. У меня с Марком. Кроме того поцелуя, который ты видел. И то противно было... до невозможности, — она передергивает плечами. — Марк явился без приглашения, весь вечер мне проходу не давал, на кухню за мной увязался, приставать начал. А потом я услышала шаги и... и поняла, что это ты. И так захотелось вдруг... сделать тебе больно. Очень больно. Прости. Прости. А с Марком больше и не было ничего — все на твоих глазах было, ничего, кроме этого. Так что ты по-прежнему единственный и неповторимый... Ой! Перестань. Прекрати! Ты мне шею сломаешь! Задушишь! Колька, остановись!

Но он не может остановиться — стискивает в своих медвежьих объятьях, целует беспорядочно и шепчет "Моя! Моя! Только моя". Люба понимает, что сопротивление бесполезно и покорно пережидает вспышку собственнической радости Звероящера — ей и приятно, и немного досадно одновременно.

— Послушай, — ей наконец-то дают возможность свободно дышать и говорить, — Коля, ты ненормальный! Ты меня чуть не придушил. А если я тебя обманула? Это же всего лишь слова — как и в тот раз.

— Нет! — он обхватывает пальцами ее лицо, вглядывается в глаза в переменчивом свете новогодних огоньков. Качает головой. — Ты не обманываешь. Тогда — могла обмануть. Сейчас — нет. Ты моя. Только моя. Знаешь... — его голос звучит с какой-то странной убежденностью. — Наверное, где-то в глубине души я это всегда знал. Ты же любишь меня. Ты не могла... с другим. Я вот не смог. И ты не смогла.

— Не смогла, — соглашается она. — И не хотела. Ударить побольнее хотела, это правда. Прости меня.

— Я это заслужил, — он говорит это совершенно искренне. — Главное, что ты — моя. Только моя. Моя Любава. Моя любовь.

Она утыкается лицом ему в шею. Он такой... такой... это его "моя" просто выбивает ее из состояния равновесия.

— Скажи мне — когда это стало так важно? Что ты первый и единственный? Только не говори мне, что ты всегда мечтал о девственнице — не поверю. Я помню, в каком ты был шоке год назад!

— Так заметно было? — усмехается Ник.

— Весьма.

— Ну... ты права. Был даже момент, когда я подумывал... как бы выкрутиться без потерь из той... хм... ситуации.

— Слинять хотел?!

— Ну, не то, чтобы слинять... Но...

— Что же тебя остановило, благородный рыцарь?

— Ты, — ответил честно. — Когда ты рядом, голая — это чертовски мощный аргумент. В пользу того, чтобы тебя... ну...

— Ну-ну... И что же дальше? Ты как-то не проникся оказанной честью, насколько я помню.

— Факт, — вздыхает он. — Сначала — да.

— А потом?

— А потом... потом... Знаешь, я не помню точно, когда именно... Но помню сам момент. Мы с тобой лежали в постели. После секса. Мне кажется, это было у Дэна. Так вот, мы лежали, было так... офигенно. Ты что-то говорила, рассказывала, смеялась. А я вдруг, знаешь, как со стороны увидел. Вот я лежу в постели. Голый. У меня только что был офигенный секс. И рядом со мной девушка. Нереальная просто. Красивая. Умная. С чувством юмора. Такая... каких у меня просто и близко никогда не было. И при этом — никто никогда не прикасался к ней так, как я. У нее не было никого, кроме меня. И тут — все.

— Что — все? — подначивает его Люба.

— Переклинило меня, — вздыхает Ник. — Только я не сразу это понял. Но до меня вообще все долго доходит.

— Тут даже спорить не буду. Но... Коля, Коля... Ну нельзя на этом так зацикливаться. А если бы я не была... ну... если бы меня был уже опыт — ты бы меня не полюбил?

— Не знаю. Все сложилось так, как сложилось. Ты пришла ко мне. Подарила мне себя. Свела меня с ума. А теперь — мы в ответе за тех, кого приручили, Любовь Станиславовна.

— Чего так официально? Первый раз ты меня в постели по имени-отчеству.

— Любка, — он выдохнул, словно решаясь. — Выходи за меня замуж.

Вот тут она все-таки оторопела. Помолчала. Прокашлялась.

— Коля, ты торопишься...

— Не тороплюсь!

— Совершенно определенно торопишься.

— Почему?! — упрямо.

— Потому что... ну... не принято так... сразу...

— Ты еще скажи, что мы мало знакомы и должны получше узнать друг друга! Любка, что за детский сад?! Мы с тобой знаем друг друга с детства. Я люблю тебя. Ты любишь меня. Чего нам ждать? У моря погоды? Я не могу без тебя. Я чуть не сдох без тебя за эти месяцы. Я хочу засыпать с тобой. И просыпаться с тобой! И чтобы все знали, что ты моя! Чтобы ты носила мою фамилию! Чтобы... — он перевел дыхание. — Чего нам ждать? Ты нужна мне! Каждый день. Разве я тебе не нужен? Так же? Зачем нам чего-то ждать?

— Угу... — Люба ошарашена его бурным монологом. — Вот когда я тебе говорю, что люблю тебя, ты можешь себе позволить несколько месяцев раздумывать над ответом. А когда ты зовешь меня замуж — я должна дать ответ сиюминутно.

Ник засопел — смешно, по-детски.

— Ладно. Ты права. Имеешь право. Думай.

— Вот спасибо, облагодетельствовал.

— Только имей в виду — ты все равно никуда не денешься, — рано она начала праздновать победу. — Я тебя все равно возьму измором. Ты не представляешь, каким я могу быть занудным и настырным. Я буду тебя спрашивать каждый день: "Люба, ты не передумала? А ты думаешь над моим предложением? Часто думаешь? Ты согласна стать моей женой?". Я тебе надоем. Я тебя достану. И ты все равно согласишься.

Люба честно попыталась выдержать паузу, помучить Звероящера, как-то сдержаться. Но у нее ничего не вышло, и она рассмеялась.

— Ты меня УЖЕ достал! Ладно, черт с тобой. Я согласна. Ай! Все, ты мне ребро сломал!

— Люблю, — прошептал он ей на ухо, обнимая крепко. — Моя. Моя.

— Твоя, твоя. Но свадьба — летом!

— Хорошо, — безропотно соглашается счастливый только что получивший согласие жених. — Как раз за полгода квартиру в порядок приведем.

— Какую квартиру?!

— Нашу.

— А вот с этого места — поподробнее!

— Ну... зачем мне еще тебя замуж звать? Просто я один ипотеку не потяну...

— Коля! Ты купил квартиру?!

— Да. Однокомнатную, но, думаю, на первое время нам хватит, она довольно просторная. А там... посмотрим.

— Так! — Люба резко садится на кровати. — Мы еще не женаты. А ты... ты уже принимаешь важные решения, касающиеся нас обоих, единолично?!

— Любава...

— А если мне не понравится район? Этаж? Планировка? Что, мое мнение не имеет значения?!

— Боже мой, какая грозная, — Ник со смехом повалил Любу на себя. — Меня это так возбуждаееет...

— Самойлов, прекрати меня лапать! Я серьезно!

— Хорошо, хорошо. Давай так. Я купил квартиру. Это просто стены на данный момент. Ты решаешь, как там будет внутри. Внутренняя отделка — все, как ты захочешь.

— Все?

— Все. Обои, плитка в ванной, цвет штор и прочее — все на твое усмотрение.

— Хм... Соблазнительно. Но недостаточно.

— Недостаточно?

— Совершенно определенно недостаточно.

— Ну... — он провел рукой вдоль ее спины, устраивая ее на себе удобнее. — Тогда ты дашь имена нашим детям. Сама. Единолично.

Теперь она не просто оторопела. Она офигела!

— Детям?..

— Ну да, — как о чем-то само собой разумеющемся. — Раз у нас будет семья, будут и дети. Не сразу, конечно, со временем, как мы решимся. Двое, наверное. Как ты думаешь?

Он ее самым натуральным образом нокаутировал. И что сказать — Люба не знает. Одно слово "дети"... Их дети... Ее и Ника... что-то ранее неизвестное сладко сжимается внутри. Вопрос детей ее никогда не волновал раньше — они милые маленькие существа и только. А теперь же... одно лишь слово от него, и у нее кружится голова — от самой возможности. Он использует совершенно запрещенные приемы!