Принцип подобия

— Магнитам дана слишком страшная сила. Подумай: двое Глав способны захватить целый город, а то и Империю. А если бы возникли династии "сверхлюдей", куда бы делись остальные? Рабы, второй сорт. Винсент советовал почитать какую-то книгу... периода начала Эпидемии. "Это детская сказка", сказал он, "но в детских сказках много мудрости". Книга о чародеях, которые сначала сокрылись от обычных людей, а потом пытались их уничтожить. Не все. Но такие нашлись.

Задрожали будто от дымки костра стены "купола". Думать, говорить и не смотреть на Элоизу — тяжелая задача; Рони не справлялся.

— Поэтому первый закон: никакой власти ни Магнитам, ни кому-либо из Ордена Гомеопатов. Никакой власти... и никакого потомства. Адриан Альена испугался не объединения.

— Что? — Целест подпрыгнул, пряди волос взметнулись — ну точно конская грива. Вербена вновь повисла на нем, приговаривая: тише.

— Не объединения. Он испугался... своих будущих внуков.

— Но Вербена не Магнит!

Целест запнулся. Да, не Магнит — как и его родители, как и Элоиза. У обычных людей и тех "выродки" появляются, а уж от выродка...

"Мутант, урод, нелюдь".

Все возвращалось на круги своя — даже из уст Рони.

— Отлично, — сказал Целест. — Тогда... Я уеду из Виндикара. Нет. Мы. Вербена, ты поедешь со мной?

— К-куда? — всхлипнула девушка. Она долго сдерживалась, но слезные железы набухли, и часто-часто подрагивали веки, будто у больной птицы. — К-куда, Целест?

— В соседние города. В Пределы. Не знаю. Рони, если хочешь — давай в твою деревню, если там никого не осталось — тем лучше, а?

"Напарники. Вместе навеки — это сильнее любви".

Элоиза вертелась на месте, взмахивая руками — будто хотела заткнуть уши; потом она выпрямилась во весь рост и смачно плюнула на и без того влажную от брызг, почву:

— Вы сдурели. Вот мое мнение.

Рони улыбался.

Элоиза такая красивая — сейчас полдень, и у нее солнце в волосах запуталось, самая яркая бабочка в самой драгоценной паутине. У нее летние глаза и алебарстовая кожа. Прикажи она Рони прыгнуть в фонтан и захлебнуться у ногохвоста глупой щербатой нимфы — он исполнил бы ее волю.

Но теперь не согласился.

— Элоиза... Целест прав. Им лучше уйти.

Он проглотил комок — клейкая слюна, надо попить воды:

— И мне тоже.

Выдержать остаток дня оказалось проще, чем Целест опасался. Празднество подтухло изрядно — так и несло гнильцой, растерянные люди переглядывались и косились на него — долговязый и рыжеволосый, Целест был чересчур заметен, ну и запоминался тоже. Но не ерничали.

Помалкивали и Магниты. Даже Тао и Авис — они несли пост, удобно расположившись за деревянным столом. На столе — жареная колбаса, на обрывке какой-то бумаги или газеты лежал крупно нарезанный хлеб. Из жестяных кружек тянуло кислятиной солода. Они позвали Целеста и Рони присоединиться — Целест махнул рукой напарнику — валяй, мол, но Рони стоически покачал головой.

Вместе навсегда, даже в мелочах.

И они вновь вели обратный отсчет — среди шума, песен, криков, смеха и ругани, пьяной любви на коленях мраморных нимф и сатиров; шкура Виндикара пахла мокрой псиной, но они привыкли к этому запаху, и было чуть страшно — бросать все.

"Главное — не оглядываться".

Он смотрел куда-то в медленно колыхающуюся толпу. Собаку раздразнили колбасой и пнули под зад, и теперь она растерянно чешет ухо.

Вечер подобрался аккуратно, скукожил солнце и развалился по небу лиловой дымкой.

— Итак, ты забираешь Вербену, и... что дальше? — Рони не требовалось разжимать губ.

— Дальше... ты встретишь меня за воротами. Ясень помнишь? Выберешься?

— Я могу просто выйти, Целест, — урезонил Рони. — Да. Хорошо.

Посреди Площади потешно плясал пьяный — сорвав с себя одежду, кроме исподнего, но оставив вонючую шапку, тряс грязными космами и ушанкой, хрипло затянул песню. Стражи ржали и подначивали — почему нет, господа сенаторы-то и прочая аристократия разъехались, а стражам хотелось развлечься. Если приглядеться, можно было различить, как при каждом уродливом па с косматых "ушей" сыплются вши и гниды.

Вокруг собралась группка зевак.

— Он высмеивает Вербену, — взвился Целест. И, прежде чем Рони пробормотал "не-надо, они-не-виноваты", ворвался в толпу.

Связка отравленных игл пропорола глотку пьяницы. Пурпурно засверкало заголенное мясо и розово-желтоватая трубка вскрытой трахеи, от яда волокна плоти сворачивались в сероватую грязь.

— Целест!

Полусонные Тао и Авис вскочили со своих мест. Рони ощутил муторь, почти тошноту — словно на первых Призывах, когда бешенство одержимого сменялось пустотой отключенного. Пустота серая, как разложившаяся заживо плоть.

Зеваки попятились от Магнита.

— П-простите... м-мы не...

Пьяница подергивался в предсмертных судорогах, его рана напоминала удивленно открытый рот: зачем ты это сделал, парень? Ткани быстро тлели от яда, словно горела бумага.

— Э-эй, ты чего творишь, — вмешались и стражи.

"Купол, что ли, опять накинуть?" — лихорадочно соображал Рони; слава всем богам, и самому северному морю — уже вечер, большинство разбрелось по домам или кустам, паники не будет.

Безгорлый мертвец коротко дергался — наверное, стоило "накрыть" его, вычеркнуть из чужого внимания. Рони обвел мысленно круг — не заступи, здесь — отражение и горсть зеркальных осколков. Отсеилось несколько непрошеных зрителей, они срочно вспомнили о неотложных делах.

— Я заподозрил в нем одержимого, — Целест выдернул сигарету из пачки. Табачный аромат смешался с мясным; зеваки и стражи отпрянули, зажимая носы. Парень в оранжевом комбинезоне рабочего согнулся, выблевывая праздничное угощение — прямо на шапку пьяницы и на его мерно копошащихся в гнили и рвоте, вшей.

— Т-ты ж его... убил, — страж махнул табельным пистолетом, но остановился. В вечернем сумраке его лицо приобрело болотно-зеленый оттенок. Еще двое успокаивали зевак, надсадно голосила закутанная в платок женщина.

Целест ухмыльнулся.

— Право Магнита. А теперь нам пора — вахта сменяется. Доброй ночи.

*

"Каждая история заканчивается", думал Рони. На серо-белой стене улыбалась глянцевая Вербена; лунный свет бликовал в лунных же глазах. Она подмигивала — ободряюще? Не бойся.

"Мы проиграли? Амбивалент... он ведь продолжит убивать?"

"А что лично ты и Целест сделаете? Запретите ему? Пара Магнитов, к тому же противопоставивших себя равно собратьям и людям. Пара идиотов".

Он завернулся в одеяло, но и под ним мерз — до озноба, зубы отбивали чечетку. Рони перевернулся на левый бок — еще не хватало разговаривать с нарисованной Вербеной. Успеет еще наслушаться чириканья живой. Целест вернется через два-три часа, и к рассвету они покинут Виндикар.

"Главы знают про Амбивалента, но ничего не делают", — пожаловался он. Осознал, насколько глухо, словно в запаянной бочке звучит голос. Звучит? Вслух или мысленно? Помни, не все телепаты...

— Кажется, я снова исчерпал ресурс. Или у меня потихоньку едет крыша, — пробормотал Рони. Он сел на кровати, набросив одеяло на голову. Он смахивал на шутовского призрака.

— История заканчивается, — проговорил Рони, наблюдая, как дрожит слезная влага — Вербена готова разрыдаться, потому что они сдались, они убегают, словно крысы с корабля, они отдают Виндикар Амбиваленту.

"Просто дождись Целеста. Он так решил. Он всегда решал. Мы единое целое, до скончанья времен, в смерти и жизни".

Вербена укоризненно покачала головой. Реальная-то висла на Целестовой шее, беспомощная девчонка, а клятый портрет одержим демоном, имя демону — совесть.

Рони откинул одеяло.

Тишина серо-бурых коридоров. Успокаивала — Рони прожил в мрачном замке-Цитадели много лет; у ног ее — орущее мясо, паутина нейтрасети и клетки, за углом притаились зомби-отключенные, и в стены въелся запах гари, но дом не выбирают.

Рони постучал к Тао и Авису — нужно поговорить. Авис, наверняка, догадывается. Ясновидящий же. Или все куда проще, Целест на ужин не явился, а запасливый Рони набивал карманы едой. Авис уставился, шевеля губами, будто проговаривая проклятие.

И отвернулся.

"Я просто скажу... "До свидания".

Никто не отозвался через три, пять и десять минут. Рони сполз вдоль дверного косяка, жалея, что так и не научился у Целеста курить — ожидание проще всего измерять в сигаретах, успокаивать нервы — тоже.

— Ты сегодня уходишь, — послышался голос, Рони вскинул голову.

— Аида, — он не почуял ее — то ли задумался, то ли потому что перед глазами корчился в танце и агонии безымянный бродяга, и вслед за ним плясали в грязном перегное вши. Рони видел такое прежде, когда Целест призывал одержимых. Но бродяга был нормален, всего-навсего пьян.

За это не убивают.

— Но вы уходите, — Аида села рядом — на корточки, по-мужски. "Я проговаривал мысли вслух", понял Рони.

— Ты знаешь.

— Многие знают. Думаю, Магниты — все. Не вмешиваются — это верно, Целеста можно понять, а ты — его напарник.

— Звучит как "его собственность", — Рони улыбнулся. Аида — следом, демонстрируя желтоватые неровные зубы.

— Ты ведь ждешь его. И пойдешь за ним.

"Всегда", — но теперь Рони забыл произнести вслух. Аида уставилась на него, круглыми по-совиному глазами, немигающе и насмешливо, то ли ожидала, что мистик "переведет" мысли на язык тех, кто неспособен общаться телепатически, то ли...

Она запустила обгрызенные ногти в белесые волосы, второй рукой подхватила мягкий подбородок. Притянула к себе — губы сверкнули голыми кусочками мяса, как свежеванные тушки мелких грызунов; она будто собиралась проглотить Рони. И он не противился.

Поцелуй оказался горьковатым и мокрым от слюны. Рони думал о том, что частицы чужого тела проникают в него — почти как яд Целеста в того несчастного, Аида тоже воин, может быть, она захочет убить его.

Но не оторвался.

Потом она выпрямилась и дернула за руку — Рони неуклюже плюхнулся задом об пол, прежде чем встать. Аида протащила его по полутемныму коридору, втолкнула в пустую келью.

— Здесь не помешают, — оскалилась она.

Ее келья была серой, выстуженной и пустой. Она напоминала отключенного — мысли, чувства и самые краски испарились в каменное бесцветие. Пахло пылью и застарелой грязью, въевшимся сигаретным дымом. Непроветренная, душная комната.

Аида отравляла себя, одиночество — ее. Круговорот.

Рони пришлось подтянуться на цыпочки, чтобы вновь поцеловать ее.

"Я никогда не увижу Элоизу — больше никогда, и Целест не взял меня с собой, или точнее, она не захотела проститься. Она права — так проще. Но я же мистик, можно представить..."

Ваниль и мед, так пахнут только рыжеволосые — и светлокожие; не открывать глаза — не видеть Аиду с ее губами-тушками, скуластым мужицким лицом и загрубелыми руками воина.

Иллюзии мистиков — не только бесконечный кошмар.

Аида потянулась к его брюкам, стянула их, а следом и свои. Она носила черные "боксеры", у нее узкие бедра и почти нет груди. "Из нас двоих, она больше похожа на парня", почти развеселился Рони, и вновь отгородился образом Элоизы.

Такой способ проститься.

Он оборвал себя — уже лежа на спине на жесткой кровати. Поклялся ведь — никакого осквернения образа. Элоиза — Мадонна, Прекрасная дама, можно воображать ее медяные волосы, изгиб шеи с тонкой венкой и ванильное дыхание, но не... ниже.

— Аида, — сказал он.

— Все окей, малыш, — прошептала воин неожиданно ласково. Сорвала белье и запрыгнула сверху, зажимая костлявыми ногами, словно защелкивая тиски.

— Аида, — повторил Рони.

Это было честно.

И гораздо лучше, чем Рони всегда думал. Говорят, мистики забывают о плоти, затерявшись в лабиринтах разума — собственного и чужого; но Аида с острыми выпуклостями ребер, впалым животом и маленькими мешочками грудей была хороша, а внутри нее — жарко и сладко. Он протянул руки, чтобы удержать ее за бедра. Она запрокинула голову назад, и некрасивое лицо перекосило в гримасу. Но Рони смотрел на нее, — он хотел видеть Аиду, а не слепленные из памяти и фантазий, образы Элоизы.

"Это... честно".

После она прижалась к нему, обнимая — не слишком страстно уже, скорее так обнимают диванные подушки и плюшевых зверей. От нее резко пахло потом, спина и затылок липли к пальцам — Рони гладил Аиду по волосам и выступам позвонков.

— Спасибо, — сказал он.

— Тебе, — уточнила воин. Чмокнула еще раз и встала, чтобы распахнуть окна. — Дождись своего Целеста здесь, хорошо? Мне... так страшно одной.

Рони молча кивнул.

*

"Мы с Касси все устроим", пообещала Элоиза напоследок. Целест торопился, и пальцы его соскальзывали с руля. Хотелось по-детски вгрызться в указательный; подогнать мобиль пинком. Он остановился в шагах ста от резиденции, высунулся — на манер суриката, огляделся по сторонам.

Тихо.

В первый день года — празднество, бедные кварталы-то полны плясками и гуляньем, уже неофициальным, но в роскошном "верхнем городе" царила чинное спокойствие. И высокие заборы.

"Не нарваться бы на стражей. Или соседей. Или слуг или стражей соседей", — Целест закрывал дверь мобиля аккуратно, а она возьми и хлопни. Он втянул голову в плечи.

"Я вне закона", подумалось ему. Мысль была опасной, как зыбучий песок, и он ответил себе: но это не значит, что я собираюсь убивать...

Целеста мучила совесть.

Стоило зажмуриться, и плясал по внутренней кромке век завшивленный пьяница, а потом горло его лопалось с треском, как переспелый плод. Магниты — не убийцы, говорила Декстра, и щелкала пальцами. Магниты — спасают людей.

— Пошли все к черту.

Декстра тоже. В конце концов, ни она, ни этот сонный тюлень — Винсент (а еще Глава мистиков) — не помогли...

Он собирался забрать Вербену и уходить сегодня же. После горе-выступления (она не виновата, она все сделала правильно!) ей явно грозил... не то, чтобы домашний арест, но не отпустили бы так легко. Целесту оставалось лишь догадываться, что могут Эл и Касси "устроить" со стражами.

"Снотворного им, что ли, подсыпать? Или слабительного?"

Калитка оказалась незаперта и таилась почти кокетливо — мол, вот она я — специально для тебя. Целест тронул прохладный металл, витье в форме то ли цветка, то ли закорючки неровного почерка, и она поддалась — почти бесшумно. Смазывали регулярно. Против воли, костяшки ощетинились выступами шипов, но по ту сторону забора Целест увидел сад, дом и... и больше ничего.

И никого.

"Словно вымерло", — тишина давила на уши и виски. Он подумал о том, что похищает Вербену. Отнимает у Виндикара богиню — куда уж дальше. Преступник. Целесту едва удалось сдержать гортанный смешок.

Тишину так и хотелось стянуть, через горло, как "колючий" свитер. Мягкая обувь о мрамор — тоже бесшумно; Целест нарочно притопнул пяткой, убедиться — звуки остались. Хоть какие-то.

"Почему тихо так? Ни слуги, ни стража, ни-ко-го..."

Договаривались — Вербена подойдет к калитке или воротам, а он ее перехватит. Если повезет, успеет проститься с Элоизой — эй, сестренка, не надейся, мы не навсегда. Мы вернемся и надерем задницу Амбиваленту, может быть, через пару месяцев, только неофициально. Целест жевал окурок, попутно размышляя, где будет доставать табак за пределами Эсколера; чутко приглядывался к ночным темно-индиговым теням. Луна заточила кромку забора; вычурный дом сделался карточным и картонным, а фонтаны и статуи в бесплодном пока саду превратились в привидения.