Лоханка

К счастью по чистой случайности предыдущий вариант, тихострельный, остался на производстве, потому что его ставили на МОТки. Поэтому в нужный момент нашлись стволы для Поликарповского истребителя. Ну и Николай Николаевич поступил мудро — поставил не четыре отдельных орудия, а счетверённую установку. Вернее, он так это сразу подал.

Но это только половина истории. В это же самое время на зениточном заводе имени Калинина на всех парах разрабатывают зенитный автомат калибром двадцать пять миллиметров — очень близко к Таубинской пушке. Дела у них не ладятся и они обращаются конечно к Таубину. И получают от него одобренный скорострельный вариант пушки с высоким темпом стрельбы и низкой живучестью. Разумеется, он им не подходит и они продолжают работу над собственным вариантом. Справляются, конечно, но темп стрельбы у них выходит ниже, чем у первого варианта Таубинской тихострелки: не триста, а около двухсот сорока выстрелов в минуту.

Это сколько же лишнего труда! И неплохо бы сообразить, чего ради было порождать ещё один тип боеприпаса, по параметрам близкий к ранее разработанному? Вот чую я в этом вражескую руку, хоть режьте меня!

Про историю с гранатомётом рассказывать не стану — уже много раз об этом поминал. Я это всё Вене отпишу в Москву. Он у нас майор государственной безопасности — ему и карты в руки. Тем более, мне показалось, за дело он болеет от души, а не по приказу. Нет, понятно, что ябедничать нехорошо, но моим детям ведь в этой стране жить. А сам я гниду никак не вычислю. Да и покарать её мне не позволят, гадину эту. Наверняка.

* * *

Сентябрь в наших краях месяц ещё тёплый. Днём жарко, ну а по ночам тут и в разгар лета немудрено замёрзнуть — континентальный климат. Резкий. Не настолько, как в Монголии, но накинуть на плечи не самую лёгкую курточку по ночам — дело совсем не лишнее. Так что еду я нынче в ватнике, потому что спозаранку. Сижу за рычагами серийного "сарая" и делаю элементарный прогон по сумеречной пока степи. Светает тут быстро, но до восхода солнца есть примерно час.

Почему прогон делаю именно я? Так у меня на испытаниях очередная моя коробка передач. Я их всё пытаюсь сделать покультурней, помягче. Синхронизаторы прилаживаю и опробую в деле. Сейчас задача — прямые участки, затяжные подъёмы и крутые спуски. Разные скорости, обороты двигателя — кропотливая проверка постоянных режимов.

Вот и выбрался я из поймы по грунтовому дну длинного оврага, осторожно миновал переезд и пошел отсчитывать километры. Назад возвращался уже в самое пекло мимо аэродрома. Мне бы и не зачем туда заезжать, а только вижу я на взлётной полосе какую-то суету, и так мне вдруг стало любопытно, что я маленько довернул и мимо ангаров подъехал к кромке лётного поля. Обычно тут, закатив истребители под крышу, копаются в моторах техники. Но сейчас все толпятся у перевернувшегося самолёта, доставая из него пилота и пассажиров.

— Ты, сын упрямого ишака и блудливой козы! — кричит наш директор на лётчика. — Разве непонятно, что асфальт размяк от жары и надо садиться на грунтовую полосу?!

— Так осень уже, — отпирается лётчик. — Кто же знал, что колёса погонят такую волну?

А я смотрю на побитую машину и искренне скорблю — она напоминала мне Ан-2 из той прошлой жизни. Тот факт, что СХ-1 несколько меньше — не разглядишь, когда он в воздухе. Теперь же, "любуясь" на эту кучу дров, понимаю — такое не чинится. Бывает, знаете ли, когда машина вдребезги, а люди отделались лёгкими ушибами. Случается и наоборот. Техники авиаполка оттаскивают в сторону обломки и складывают их у стены ангара под причитания нашего директора:

— Ну где я теперь второй такой найду! — восклицает он в сердцах. — Их же только несколько экземпляров сделали! Мне один достался совсем случайно.

Я чешу в затылке и очередной раз изумляюсь — это же по нынешним временам просто изумительная машина — шесть пассажиров или полтонны груза запросто перевозит и садится на любую площадку... если та не покрыта размякшим на солнце асфальтом. Движок у него простой и надёжный, да и всё остальное... да в любой кроватной мастерской можно сделать.

Смотрю — авиационные техники начинают переговариваться, самодельщики наши авиационные подтянулись, те, что ещё не погробились. Начинается консилиум.

— А ну, — говорю, — хлопцы. Пособите мне мотор погрузить — я ему ревизию устрою, пока вы будете работать с планером, — признаться, глядя на образовавшуюся кучу дров, я был уверен, что ничего путного из них не соберётся. А мне движок показался подходящим для аэросаней — зашевелилась в голове задумка. Тут ведь важно затащить к себе, а он потом как-нибудь останется.

Заулыбался народ — поняли, к чему я клоню. Директор же неожиданно воспрянул духом:

— Если надо что — мы на заводе сделаем, — заверил он воодушевлённо.

Гляжу, воентехник уже список составляет, народ притащил линейки и штангенциркули и давай марать бумагу — знают, что с нашим заводским начальником дело иметь всегда приятно. Не то, что он безмерно щедр, но за добрые труды обязательно сделает что-нибудь приятное. С другой стороны — столярка у нас богатая: хоть на материал, хоть на инструменты, крепёж водится, проволока для растяжек... расчалок, кажется.

Авиастроители самодельные забегали, и через месяц машина поднялась в воздух, сделанная заново примерно на три четверти. Кого уж как за это поощрили — не знаю. Мне за ремонт движка достался отрез бостоновый на новый костюм. А только самодельщики, что участвовали в ремонте машины, построили для себя точно такой же — я почему знаю — они по всему заводу клянчили всякую всячину. Приборы, провода, ручки... много там всякого. За что были вызваны на ковёр и поставлены в ответственное положение. Хе-хе. Директор им обещал отдать третью машину, а первые две — ему. Ну и распорядился, выдать, что надо. А чего нет — заказать и привезти. Я думал, что зарез будет с двигателями, но — ничего подобного — доступны они, только заказывай. Ну да трёхсотсильник — это нынче в сороковом уже нормально отработано.

Одним словом, моя история с лоханками повторилась, разве что, в урезанном, но ускоренном варианте. Участок, размещённый в тёплом цехе стал исправно строить по одному — два самолёта в месяц. Мне дед рассказывал, что при социализме деньги мало что решали, потому что из-за дефицита не каждый раз удавалось купить то, что нужно. Зато если кто-то имел то, что нужно другим — вот это было совсем другое дело — на него как раз и выменивалось то, в чём испытывалась потребность.

А потребность в лёгких самолётах была. Наши СХ-1 сразу захотели иметь многие руководители окрестных предприятий — в здешнем Астраханском бездорожье, да с учётом изрядных расстояний, мигом открылся бездонный рынок этих неприхотливых слепков с Ан-2. Но, недолго музыка играла.

* * *

— Ваня, директор наш, как из столицы вернулся, заперся в кабинете, и ни гу-гу, — секретарша перехватила меня на полдороге между заводской столовой и цехом. Мчусь вверх по лестнице и молодецким ударом вышибаю дверь — если, не приведи Господь, повесился, нельзя терять времени на возню с замком.

Не повесился. Сидит за столом, уронив голову на руки и мирно посапывает. А рядом почти пустая поллитра — мы тут же вздохнули с облегчением, а потом переглянулись встревожено — не пьёт наш директор. Никогда ни капли в рот не берёт. И нам нельзя его никому показывать в подобном виде — не следует такому человеку терять ни капли авторитета. В общем, по задней лестнице через обычно закрытый пожарный выход повёл я его домой. Секретарша как раз отвлекла вахтёра, вот мы и проскользнули на улицу за территорией завода. Уфф.

— Ты, Ваня, судоремонтноавиастроительные заводы когда-нибудь встречал, — обратился висящий кулём сопровождаемый заплетающимся языком.

— А в чём дело-то, — спрашиваю.

— Постановили, поставить СХ-1 на производство. Его, вишь, аж с тридцать седьмого года всё никуда не ставили, но, видать, после того как попробовали для эвакуации раненых в финскую, надумали, наконец. А тут кто-то и заяви — чего, мол, его куда-то ставить, когда машину эту вовсю уже делают. И завод наш назвал.

Вот взяли меня за ушко, да вывели на солнышко, да план спустили... ох-о-хо.

— Так, а эти...? Фонды, средства, оборудование? — забеспокоился я.

— Обещали. Но обещать — не значит жениться. Хи-хи. Зато разработчики из Ленинграда сюда собираются непременно прибыть для авторского надзора... и всё это на мою бедную голову.

* * *

Уж не знаю, как так вышло, но интерес к самолётостроению среди заводчан оказался очень высоким. Тут ведь какое дело — давняя традиция позволяет любому работнику взять во временное пользование один из транспортёров с обкаточного полигона. Сами понимаете — то дрова нужно привезти, то сена с пойменных покосов — большинство живёт своим хозяйством. Представитель заказчика это только приветствует. Говорит — обширней картина поломок, вызванных ошибками в управлении. Но это он кокетничает — народ у нас степенный, водят все хорошо, а кому попало лоханок не доверяют. Зато таким образом удаётся записать в формуляр больше часов и километров, не утруждаясь ради этого тряской по здешним дорогам.

Так вот — кажется, народ ожидает чего-то подобного и с самолётами — СХ-1 весьма прост в управлении, поэтому люди думают, будто им позволят покататься бесплатно, сгонять к родне в Харабали или в Чёрный Яр за поросёнком или на Ветчинкин проран за курносыми — туда не ближний свет, если лодкой идти. Это я к тому, что в душах работников завода идея авиастроения зажгла устойчивый зелёный свет и пошла воплощаться в жизнь в тёплой дружественной обстановке. Опасения мои оказались далеко не беспочвенными — придя на аэродром в урочный час, когда один из энтузиастов авиации должен был дать мне урок по программе "взлёт-посадка", я обнаружил, что как раз только что завершился полёт с моим старшим сыном, после которого тот получил замечания. А клепальщик Женя Кочетыгин как раз будет следующим.

Дело в том, что в СХ-1 пилоты сидят в кабине рядом и оба располагают всем набором органов управления — то есть каждая машина — учебная. В управлении она проста — прощает многие оплошности. Словом, лозунг "Молодёжь — на самолёт!" своим крылом овеял и людей среднего возраста. Как ещё недавно считалось непристойным не водить бранзулетку, так и сейчас оказалось неприличным не уметь поднять в воздух самолёт.

Разумеется, я ждал грозного окрика сверху — происходящее начало напоминать натуральный бардак. Ничего подобного... если бы в моей семье увидели кадры из фильма "Последний дюйм", где мальчишка с трудом сажает легкомоторник — сильно удивились бы. Хорошо, что это кино ещё не сняли. Утверждать, что в Ахтубинске научились пилотировать решительно все, не стану. Но очень многие. И не напрасно — крылатых машин мы делали много, а пилотов для их заводских испытаний взять было неоткуда. Директор очередной раз выкрутился из сложного положения, милостиво позволяя людям полетать, вместо того, чтобы платить деньги за непростую работу лётчика.

Кстати, инструктором на первых порах трудился его собственный пилот, отрабатывая былую оплошность. Я ведь не говорил, что директор завода — добрый человек. Просто он с понятием.

* * *

Время пролетело стремительно — и оглянуться не успел, а уже минула весна сорок первого. Дочка начала говорить, а средний сын придумывает, как пристегнуть к ногам короткие ходули — ноги у него не достают до педалей, отчего к управлению летательным аппаратом его не допускают. Хорошо старшему — он уродился долговязым и плюс ещё два года форы. Сегодня с утра "присел" на нашей улице, забрал маму, братьев и сестру — улетели в Капустин Яр к родне Никодима.

Это сынуля мой такую программу полёта согласовал. Хе-хе. Улица у нас крайняя, за ней сразу луговина, поэтому нет риска посшибать заборы крыльями. Я с семьёй не полетел — не жалуют меня в доме родителей первого мужа Анны. Поэтому — займусь делами выходного дня. У меня имеется давняя неосуществлённая мечта — создать текстурную пропитку для древесины на манер пинотекса из моего времени. В своё время, ещё там, я накачал с Интернета разных сведений по данной теме и теперь пытаюсь воплотить в жизнь эту непростую мечту. Да вот беда — химию я знаю достаточно плохо, поэтому многих слов вовсе не понимаю. А в нынешних справочниках их, бывает, и не отыщешь. Или я не те книги просматриваю?

Но практика — критерий истины — поэтому свои адские смеси я варю, когда никого нет дома. А вдруг рванёт? Или потравлю домочадцев?

Как у меня успехи? Нет успехов. Один раз по чистой случайности сумел получить комок гадостной слизи, который чуть погодя окаменел. Растворить его удалось только в толуоле. Но толуол испарился и слизь снова затвердела. Крепкая, зараза, и липкая — жуть. Прилипла к штанам, а я и не заметил. Зато заметил инженер Федотов (я его инженером называю для уважительности, хотя он давно не рядовой работник, а руководит конструкторским бюро транспортёрного направления). Так вот — Федотов — это серьёзно. Теперь этой слизью склеивают какие-то ответственные детали в наборе самолёта. Склеивают и ругаются, что три дня сохнет. А потом ещё раз ругаются оттого, что ни от чего эту гадость не отдерёшь.

Я уже чую, что не порадую своих современников никаким пинотексом. И нужных наук не превозмог, и времени не осталось на то, чтобы их изучить. От Софико пришло письмо для Анны. Не знаю, о чём она там написала, но только девчонок своих с домработницей отправила к нам на всё лето, а сама перебралась к мужу на Украину. Адресок я с конверта записал. В нашем-то военкомате так и примут меня в армию добровольцем! А там, где я никто и звать меня никак на удостоверение механика-водителя гусеничной техники отреагируют правильно уже на следующий день после начала войны.

Так что отпуск я оформил, чтобы на заводе меня не хватились, а из дому уйду ночью и сяду на пароходик, что как раз на рассвете уходит в Сталинград от заводского причала. Скажете — несерьёзно в мои годы сбегать на войну? Конечно, несерьёзно, но начни я куда-то ломиться — сразу насторожу начальство, а уж оно найдёт, как меня притормозить. Крупы и муки запасено в доме как следует, мыла и спичек тоже хватит надолго, да огород, да рыба в реке пока не перевелась — сильно бедствовать семья не будет, а несильно — так всем достанется, ничего с этим не поделаешь. И мои горюшка хлебнут. Лишь бы — не через край.

Эпилог

Здравствуй, дорогая Редакция. Пишет тебе ученик 6-го "В" класса средней школы N 2 Петя Федотов. Моя одноклассница Оля Беспамятная попросила меня расшифровать записи в тетрадке, которую случайно нашла, но по методу пляшущих человечков не сумела прочитать, что там написано. А я сразу понял, что это никакой не код, а просто фонетическая скоропись, и быстро во всём разобрался. Только текст оборвался на самом интересном месте. Поэтому я сказал Оле, что для расшифровки нужно больше данных.

Она мне поверила и принесла ещё одну тетрадку. Точно так же я выманил у неё и третью и четвёртую и пятую. А потом она назвала меня обманщиком и отказалась дать ещё, хотя, мне думается, больше тетрадок у неё нет, потому что её папа, который это писал, ушёл на войну.