— Что такое?
"А почему на тебя охотились?" — хотела спросить японка. Честно хотела. Но с губ вместо этого сорвалось совершенно неожиданное:
— Так вы с Сэмом были... вместе?
— То есть? — Винтерс непонимающе моргнула.
— То есть, э... — понимая, что, кажется, говорит что-то не то, неловко продолжала Мегуми. — Как парень и девушка?
— А, ты про это.
Собеседница с философским добродушием взрослой женщины улыбнулась. И от этой улыбки у Канзаки появилось нехорошее желание кого-нибудь стукнуть. Она была моложе Кэтрин почти на десять лет, но совсем не хотела чувствовать себя рядом с ней глупенькой девчонкой. Однако после таких вопросов чувствовать себя как-то иначе не получалось.
— Если ты так уж хочешь знать... — начала было Кэтрин, но тут над собеседницами выросла могучая широкая тень. Внутренне похолодев, Канзаки обернулась. Сэм Ватанабэ стоял в проходе между рядами пассажирских кресел и смотрел на нее с выражением ленивого кота с подоконника, думающего, хлопнуть ли лапой по мухе перед собой или не стоит.
— А, Ватанабэ, — голосом падающей в обморок невесты произнесла японка. — А мы тут болтаем...
— Я заметил, — ласково-одобрительно кивнул толстяк.
— Я, наверное, пойду, — испытывая сильное желание стечь на пол лужицей и просочиться куда-нибудь подальше, сказала девушка.
Слышал ли он, о чем они разговаривали? Если слышал, то вряд ли обрадуется. Особенно последнему вопросу.
— Наверное, иди, — снова одобрительно кивнул Сэм.
Выскользнув из кресла, Мегуми осторожно обогнула толстяка и отправилась на старое место. Развернувшись, чтобы присесть, девушка украдкой бросила взгляд на мужчину и женщину. Сэм уже уселся обратно в кресло и приобрел вид монументальный и, не в пример недавнему, неподвижный. Кэтрин пристраивала обратно под голову подушку. Почти незаметная за крупной фигурой Ватанабэ, она, тем не менее, поймала взгляд Канзаки. И подмигнула, едва не заставив японку поперхнуться.
Похоже, остаток полета предстояло провести в тоске недосказанности. Мегуми неслышно вздохнула. Она успела выудить из Винтерс много нового и, чего скрывать, интересного о Ватанабэ. Или Сандерсоне. Но все равно ничего не понимала. Слишком сумбурным и смятым вышел разговор, слишком мало деталей и контекста дала в рассказе Кэтрин. И на главный вопрос Канзаки ответа так и не получила. Правда, тут виновата ее собственная космическая глупость. Вместо того, чтобы узнать причину, по которой за Винтерс охотилась, она вдруг принялась расспрашивать женщину о тонкостях их с Сэмом личных отношений. Мегуми до сих пор не понимала, какой такой коварный чертенок дернул ее за язык.
Столик с напитками и закусками, нагло захваченный Сэмом в начале полета. Куда-то пропал. Канзаки же, как назло, почувствовала жажду. День вышел чертовски некомфортным. Оставалось только некрасиво надеяться, что не ей одной приходится терзаться странными мыслями. Мыслями, которые хорошо бы для начала понять.
Город Меркури
10 мая
23: 32 по Гринвичу
По странной прихоти невидимого режиссера встречи всегда проводились при мягком, почти тусклом освещении. Будто специально пытались они скрыть лишние штрихи, детали облика самих себя. Будто болезненным казался яркий и оттого безжалостный свет, не скрывающий грехов, отпечатавшихся на лицах святых. А ведь для миллионов, миллиардов людей собравшиеся в этом зале официально были святы.
— Итак, что же мы имеем на сегодняшний день? — голос Андре Лесаржа был мягок и бархатист как баритон талантливого певца. Сам Лесарж прекрасно знал это свое достоинство и за долгую деловую и политическую жизнь стал отличным оратором. Тщательно следя за внешностью, Андре научился придавать себе солидный и располагающий вид. Густая грива черных с проседью волос, тщательно выбритое лицо и очки тонкой оправе составляли безотказно работающий ансамбль. Трогательно педантичный угол платка в нагрудном кармане пиджака походил на вишенку, венчающую пирожное. Лесарж улыбался. Он улыбался всегда, вне зависимости от того, услышал ли прекрасную новость или ужасную весть. Умение держать на лице приветливую маску тоже делало ему честь.
— Мы имеем большие неприятности! — с сиплым придыханием выпалил Булверч и с неприязнью посмотрел на француза. Этот тучный пожилой англичанин терпеть не мог "лягушатников" как народ, но Лесаржа ненавидел особенно сильно уже много лет. Не было ни единого вопроса за всю историю собрания, по которому эти двое совпали бы во мнениях. Словно в пику аккуратному и ухоженному Андре, Роберт Булверч всегда выглядел неопрятно, даже нося строгий костюм человека церкви. Высокий воротник чиновничьей сутаны впивался в дряблый двойной подбородок и делал физиономию англичанина похожей на морду утомленного бульдога в ошейнике. Выражение этой морды не предвещало ничего хорошего. — Мы очень близки к потере контроля.
— Не стоит, пожалуй, преувеличивать, — испуганно проблеял Фегелейн, носивший громкий титул председателя, но выполнявший, по сути, организационно-хозяйственные функции слуги. К нему прислушивались мало, но полностью игнорировать все же не могли, ибо именно за Фегелейном стояла большая часть финансовой мощи всей организации. Робкий в кругу соратников, он не имел равных на поле вложения и добычи денег. Пинать корову с золотым выменем никто не хотел.
— Это не преувеличение, — покачал головой Пирелли, запустивший руки в промышленность и не ослаблявший хватки почти полвека. — Я склонен согласиться Робертом. События сложились в чрезвычайно неприятную для нас цепь.
— Именно это и вызывает беспокойство, — пробасил круглый, похожий на бочку, Аракис, глава медиа-империи, раскинувшейся на весь земной шар. — Сама ли собой выковалась эта цепь, или, может быть, нашелся кузнец?
Остальные собравшиеся, коих было чуть больше дюжины, не высказали ничего определенного, лишь одобрительно мыча или скептически хмыкая, пока слушали большую пятерку. Лесарж дождался, пока собрание вновь затихнет и, не переставая улыбаться, произнес:
— Вот почему с нами сегодня старые друзья.
Только теперь взгляды собравшихся обратились к чужакам, которых игнорировали с самого начала встречи. Лесарж, Булверч, Фегелейн, Пирелли и Аракис сидели по разные стороны длинного стола для совещаний, окруженные собратьями. Отделенные от них пятеркой пустых мест, у противоположного края стола сидели двое. В дальнем конце зала освещение было особенно скудным, и оба "старых друга" оказались сокрыты тенью. Один их них, широкий и крупный, напоминал расправившего плечи медведя и даже очень похоже заворочался на стуле. Второй, стройный и невысокий, остался неподвижен. Но именно к нему обратился Андре:
— Артур, дорогой мой, ты ведь что-то хотел нам сказать?
Артур Хендрикс убрал со стола сцепленные в замок руки и сложил их на колене, подаваясь вперед. Говорить с этими людьми ему совершенно не хотелось. Толстые и худые, смуглые и бледнолицые, здоровые и больные — все они являли собой ту силу, которой Хендрикс служил много лет и которую привык почти по-родственному ненавидеть. Обладая властью, влиянием, связями, эта толпа считала себя не просто выше прочих — своим групповым сознанием она родила мысль о божественном превосходстве над миром. Верховодил, безо всякого сомнения, Лесарж, умеющий побороть любое инакомыслие. Но каждый из тех, кто сидел сейчас по другую сторону стола, был колонной, подпиравшей крышу мира, в котором жила большая часть человечества. И каждый считал себя вправе выставлять человечеству счет. Именно благодаря власти этих людей бедные оставались бедны, а богатые богатели. Именно при них вернулось разделение граждан на классы, отмечаемое официальным документом. Именно эти властители вернули, по сути, систему этнических "гетто", взорвавшую Европу в начале века. Они подхватили вымпел насилия, выпавший из ослабевших рук Америки, с новой силой подавляя неразвитые страны, могущие стать угрозой. И именно они каждый день получали благословления от тех, кто пережил гражданские войны, последовавшие за Явлением. Именно их благодарили европейцы за стабильное будущее для своих детей, за сытую мирную старость вдали от бушующих штормов тяжелой жизни. Ведь во всем остальном мире дела обстояли намного хуже.
Эти люди на самом деле верили в закономерность такого существования, считали свою власть и решения единственно правильными, искренне боялись за тех, кого лишали права выбора, пытаясь удержать контроль. И Хендрикс не мог их за это судить. По крайней мере, считалось, что не мог. Но одного он не прощал этой ответственной своре заботливых хозяев — стремления сделать себя вечными в глазах людей. Именно с целью вырезать из памяти всех и каждого саму возможность выбирать того, кто будет ими управлять, людям подарили красивое церковное имя, которым можно называть власть. Синод.
Булверч, привычно потея, дернул высокий ворот официального наряда церковного чиновника. Все члены Синода носили духовные звания, оставаясь, по сути, вполне мирскими дельцами и политиками. В глазах толпы каждый из них сохранял приличествующий положению образ. Однако на собраниях, подобных сегодняшнему, хозяева Европы позволяли себе вольности. Из всех явился в облачении священника только тучный англичанин. Пытаясь во всем противиться Лесаржу, Булверч не брезговал даже такими мелочами.
— Да, Хендрикс, старина, расскажи-ка нам, что за чертовщина происходит! — воскликнул он, скрипя стулом.
Артур помолчал, окидывая тех, кому служил, холодным деловым взглядом. Все казались настроенными весьма благодушно, несмотря на разногласия. Но никому не понравится то, что он скажет.
— Я имею основания полагать, — произнес Хендрикс спокойно. — Что определенная сила намеревается вести против нас "холодную войну".
Секунду в зале висела хрустящая напряженная тишина. Только Булверч издал кашляющий смешок. Затем Лесарж, продолжая смотреть приветливо, спросил:
— Артур, ты ведь понимаешь, что это твое заявление выглядит несколько... неправдоподобно?
— Понимаю, — ответил Хендрикс. — Тем не менее, я склонен считать именно так.
Он взял в руки крохотный пульт и нажал на нем кнопку. Из дальней стены тут же выдвинулся плоский монитор. Лица членов Синода в его отсветах казались синими. Возникло изображение: карта мира. Союз христианских государств был отмечен светло-синей линией, охватившей большую часть континента и подбиравшейся вплотную к Африке.
— В течение последних пяти лет наблюдалось медленное, но неуклонное возрастание напряженности в зонах наших интересов, — сказал Артур и нажал еще одну кнопку на пульте. Север Африки вспыхнул красным кружком. — Традиционная зона исламского конфликта, окончательно сместившаяся на запад от Суэца после того, как Иран и Саудовская Аравия порвали друг другу глотки перед Явлением и превратились в пустошь, много лет находится под контролем сил Крестоносцев. Я напоминаю об этом, поскольку помню дебаты по поводу введения в регион войск. Считалось, что без нефти ни у кого не будет причин расшатывать ситуацию, пока не начался конфликт из-за инцидента "Заира-4". Моя служба склонна считать, что инцидент был спровоцирован, дабы вывести на сцену генерала Аль-Йетима. Это, как вы все знаете, привело к значительному усложнению работы Первого отдела. Более того, генерал до сих пор ведет активную национально-освободительную борьбу. Это всем только мешает. Но до недавнего времени активность Аль-Йетима была достаточно низкой, чтобы можно было счесть ее малоопасной. Группа Лилит также не имела большого влияния в регионе.
Скрытый тьмой сосед Хендрикса басовито фыркнул. Не обратив на насмешку внимания, англичанин продолжил:
— Как уже было отмечено, ситуация изменилась, причем весьма сильно. Крестоносцы за последние два года понесли самые крупные потери за весь срок пребывания в регионе. Нам пришлось создать буфер из частников, как вы помните. Активизировались ячейки, подконтрольные Аль-Йетиму, но одновременно всплыли и люди калифорнийцев, ставленники Вашингтона начали чересчур активно вовлекать в конфликт то, что осталось от Ирана. Поначалу усиливающееся давление на наш арабский щит не замечалось, но в начале года в Триполи начались городские бои такого масштаба, какого мы просто не могли ожидать. Именно это стало первым громким сигналом. И борцы за свободу, и наемники наших конкурентов слишком резко стали сильнее. Они бьют, и мы чувствуем. Вопрос: как им это удалось?
Очередное нажатие кнопки — и подсветилась Латинская Америка за океаном.
— Здесь все понятно. Первый отдел испытывал трудности с работой даже без наличия герильи. Труднее приходится разве что в Индокитае. Однако с недавних пор марксистско-троцкистское подполье стало чрезвычайно активным. Тридцать четыре представителя моей службы погибли за последние два года, не говоря уже о бесчисленных нападениях на Крестоносцев. Я обращу ваше внимание лишь на один интересный факт: герилья перешла в наступление почти одновременно с Аль-Йетимом. Точно так же, медленно усиливая давление, они вдруг ударили и за короткий период попортили нам много нервов. Вопрос: совпадение ли?
На этот раз красный стигмат появился на Индии.
— Самое неприятное — религиозные проблемы. Сами по себе антихристианские фанатики присутствуют везде, но только в Индии их так чертовски много. И этим количеством явно воспользовались. На самосожжения нам было плевать, пока бывшие буддисты и индуисты не взялись за оружие и не принялись требовать от "оккупантов" убраться прочь. Первый отдел забил тревогу еще прошлым летом, но только теперь нам ясен масштаб, и он страшит. Фактически, Индия на пороге религиозной гражданской войны. Население там забитое, нищее, готово на все. Пока что удается удерживать все в рамках, но швы трещат. Плюс пафос вражеской пропаганды растекается от индусов по всему миру. И опять-таки началось все с медленного роста напряженности, одновременно с предыдущими пунктами. Тут даже вопрос ставить неудобно.
Лесарж прищурился, когда вспыхнувший красный огонек над Японией резанул ему глаза.
— Самый яркий пример, — продолжал Артур. — Вошедшая, наконец, в контакт Япония стоила нам целого исследовательского центра с первоклассным оборудованием и персоналом. На этот раз никто даже не церемонился. Они добрались даже до зоны отчуждения и поставили под угрозу выход на публику остаточных явлений. Договариваться с японской стороной о сокрытии следов конфликта было крайне тяжело. Токийский инцидент был делом рук трикстеров, в этом сомневаться не приходится. Однако группа Лилит никогда бы не осмелилась действовать так явно и нагло. Напрашивается вывод: работал кто-то другой. Кто-то, способный нанять трикстеров.
Булверч подвигал головой, разминая шею в узком воротнике, и выпалил:
— Дальше-то что?
Лесарж, одарив извечного противника мимолетным презрительным взглядом, обратился к Хендриксу вежливее.
— Спасибо за чудесную лекцию, Артур. Однако со всем этим мы уже знакомы. Что заставляет тебя думать о той самой "силе"? Пока что я вижу лишь удобное, но малоправдоподобное объяснение навалившимся на нас неприятностям.
