Критический эксперимент 2033

— Те девочки, которые посвятят себя целительству или семье, смогут давать своим мужчинам одновременно телесную радость и духовное соединение. Те, кто посвятят себя страсти, смогут давать им высшую возможную телесную страсть и тем самым закалять и испытывать их дух, достойных поднимать на свершения и подвиги, а недостойных своевременно низвергать. Те, кто посвятят себя целомудрию, не будут страдать фантазиями по поводу того, от чего добровольно отказались, — пояснила Медб. — Но ты видишь, что сюда можно допускать лишь полностью духовно подготовленных мужчин.

Павлу Канулею и Квинту выпало ещё одно серьёзное испытание. Павла пригласили к себе герники, которые хотели познакомиться с неведомым Богом. Пока Павел воздвигал и освящал алтарь, умер его прадед, старейший в их большой фамилии: Гай Канулей Древний. Отец семейства и все другие его почтеннейшие члены решили, что похороны будут недостойны без гладиаторского боя. До этого уже было несколько боёв, но что-то останавливало Квинта от прямого вмешательства, он лишь продолжал клеймить гибельный обычай в своих проповедях.

Павел, примчавшись на похороны, по праву члена семейства воспротивился гладиаторскому бою. Разгневанный отец хотел принести сына в жертву неназываемым подземным демонам. По римским законам он имел это право: отеческая власть. И тут Квинт бросил вызов своему другу Гнею Канулею:

— Ты ведёшь себя как трус! Если ты хотел защитить душу деда от демонов, почему ты сам не вышел на бой? Я готов биться с тобою не как гладиатор с гладиатором, а как свободный гражданин со свободным гражданином, чтобы Фортуна и оружие решили, кто из нас прав!

Обычая поединков между гражданами среди латинов не было. У вольсков такое встречалось. Собравшиеся граждане зароптали:

— Ты, Фламин, нас в вольсков обратить хочешь?

— Я ещё раз заявляю, что обычай гладиаторских боёв грешен, мерзок и труслив. Обычай поединков честен и благороден. Гней, вбей мои слова мне в глотку, если я неправ!

Взбешённый Гней Канулей принял вызов, но вся семья бросились его успокаивать.

— Бой будет нечестным, если ты выйдешь сам. Любой из нас может тебя заменить. Даже Павел готов драться.

Обсудив между собою, Канулеи решили, что сражаться ученику с учителем неприлично, и выдвинули старшего сына Гнея младшего. Противник был настоящим богатырём. Но Квинт был уверен в себе, хотя некоторые ученики также пытались заменить собою учителя.

Никакого равенства в оружии не предполагалось. Каждый из сражающихся снарядился, как он пожелал. Гней младший надел бронзовую кирасу и поножи, железный шлем, взял медный овальный щит, два дротика, копьё, меч и кинжал. Квинт надел свой бронзовый доспех, кожаный шлем, вооружился боевым посохом, мечом и кинжалом, на спину повесил на всякий случай маленький круглый щит.

Первый дротик Квинт отбил посохом. От второго уклонился. Он не хотел убивать Канулея, но Судьба вознамерилась сразу показать, на чьей стороне правда. Сильнейший удар посохом переломил основание черепа. Парализованный противник упал. Рана была безусловно смертельной.

К поверженному бросились Мастарикс и Медония. Медония взглядом отослала Мастарикса и стала воздействием на энергетические точки и пением заклинаний снимать боль. А Квинт, невзирая на её осуждающий взгляд, наклонился к умирающему и громко сказал:

— Иди в лучшие миры, Гней Канулей! Ты почитал своих богов, но Путь свой ты прошёл до Предназначения. Ты показал всем, что гладиаторские бои — неправедны и недопустимы. Ты вышел без колебания на смертный бой, доблестно сражался в последнем бою, и даже то, что дрался ты за неправое дело, полностью смыто твоей смелостью и твоей честной смертью. Души тебя и прадеда Гая теперь под защитой неведомого Бога. Он отбросил с их посмертных путей подземных демонов-чертей, и даже олимпийцы и сам Фатум не смогут воспрепятствовать их подъёму в лучшие миры. Ты достойно выдержал испытание, предназначенное тебе в этой жизни. Иди теперь к новому, в лучшей!

Глаза Канулея прояснились, он улыбнулся. И вдруг Медония сказала:

— По-моему, ты, Гней, хочешь уйти, служа неведомому Богу. Если так, моргни два раза.

Умирающий моргнул дважды. И Квинт принял у него присягу клиента Бога Единого, произнеся её шёпотом и требуя после каждого предложения подтверждения морганием глаз. После этого отец обратился к Квинту:

— Я тебя прощаю, друг мой! Помоги душе сына уйти.

Квинт хотел было сказать, что он уже помог, но понял, что имел в виду Гней старший, и сказав умирающему: "Прощай, друг, сын друга и брат ученика!" — вонзил кинжал в сердце раненого.

В тот же вечер Гней Канулей пришёл к Квинту и попросил его принять в клиенты Бога Единого всю семью Канулеев. Квинт решительно заявил:

— Всю семью не могу. Тебя, если ты твёрдо решил не просить благ ни у кого, не молиться и не поклоняться никому больше, не разглашать, кому ты служишь, приму. Остальных будешь принимать вместе со мной и своим сыном по мере того, как они станут готовы.

Так что начали в Риме появляться семьи почитателей Бога Единого. А Квинт почувствовал, что религиозная часть его миссии почти завершена, но осталось в других областях ещё выше крыши.

Павла соблазнила Оппианния. Поскольку она была до соития невинной девушкой и происходила из хорошей семьи плебеев, Павел решил честно жениться на ней на алтаре Бога Единого. Но Квинт велел им вступить в брак по обычному обряду: поглядев на невесту, он почувствовал, что верности и искренности в ней маловато. Так что был создан ещё один прецедент: слуги Бога могут соблюдать обряды римских богов, если это необходимо по закону.

На ясном небе появились предвестники непогоды. Кориолан с эмигрантами-патрициями вовсю агитировал против Рима и склонил на свою сторону часть вольсков. Начались стычки римских колонистов Велитр и Кориол с эмигрантами, к которым присоединялись некоторые вольские юноши. Атту Туллу велел эмигрантам убраться из Сатрика в Анксур, на границу с Кампанией. Может быть, он выгнал бы эмигрантов совсем, но в войнах с кампанцами, герниками и самнитами они показали себя отлично, а Кориолан — незаурядным командиром.

В Риме новая предвыборная кампания прошла совсем по-другому, чем остальные. Пять кандидатов боролись за два места консулов, и каждый обещал прежде всего, как он великолепно организует игры. На Квинта повеяло духом поздней Римской республики...

— 34. Кориоланова война

Склон потерял четырёх человек. Волк Гней Опитер, который успешно налаживал контакты с другой волчьей стаей, стремясь быстрее получить сосновую пряжку посвящённого второй ступени, был загрызен волками. Перед этим все видели, как Сильвий делал ему выговор. Прочитав вместе с другими следопытами, что же случилось, Сильвий пояснил:

— Опитер пал жертвой собственной самонадеянности и наглости. Я его предупреждал, чтобы он не спешил, но Гней пытался получить посвящение до Игр, причём перепрыгнув через ступень. Он вознамерился стать вожаком волчьей стаи. Их вождь почувствовал соперника. И, когда Гней первым бросился на оленя, посягнув на привилегии вожака, покарал его.

Алойшу Шанатяу из Рысей был найден искалеченным и еле живым возле трупа рыси почувствовавшими неладное друидами и Сильвием. Сильвий прокомментировал:

— Я предупреждал, что рыси и другие кошки крайне своенравные и опасные в гневе существа. Алоисий, сам того не подозревая, разозлил рысь, но, когда она напала, достойно сражался, в отличие от Опитера, и победил.

Алойшу думал, что его, как никуда не годного калеку, отправят домой, но друиды велели ему оставаться:

— Теперь тебе указан путь во врачеватели и в хранители тайных знаний. Не уклоняйся.

Во время занятий в лесу сорвался со скалы мальчик Тит. К этому отнеслись как к обычному несчастному случаю. Родители тоже не поднимали скандала: отдавая сына в учение, они знали, что наука будет трудной и опасной. Тита похоронили с почётом.

Точно так же поступили и с Пассонией, девочкой, сломавшей шею во время упражнений по акробатике. Мать её поплакала, но почести, оказанные мёртвой дочери, помогли заживить душевные раны.

Вот и подошло время Великих Игр. На них стянулись к Риму многие соседи, в том числе и вольски во главе с самим Аттием Туллием.

Квинт перед тем, как с учениками отправиться в Рим, собрал их всех.

— В Риме во время игр могут быть стычки. Хорошо, если обычные драки, а если дело дойдёт до побоищ между римлянами и вольсками? Ведь среди римлян есть такие, которые ненавидят вольсков как демонов зла. И среди вольсков, даже пришедших на Игры, есть довольно много тех, кто очень не любит римлян.

Квинт приостановился, предлагая всем желающим высказаться. Первые же предложение обрадовали его.

— Будем ходить группами из Волков и Рысей и утихомиривать буянов. Если понадобится, силой.

— Да. Волки будут вразумлять римлян, Рыси — вольсков.

— Бить, но не убивать и не калечить.

— А если вольск полезет на Волка?

— Такой дурак заслуживает, чтобы Волк как следует его отделал.

— Ага. И то же с римлянами и Рысями.

Квинт спросил:

— А если бабы начнут визжать и истерить?

— Прикрикнем и рыкнем, — раздалось из задних рядов.

— А если не поможет?

— Тогда и их понадобится малость помять. Но так, чтобы нас не обвинили в приставании. Придётся портить им красоту, бить по морде. Остальные мигом разбегутся.

Квинт остался доволен. Ученики заранее разбились на группы, чтобы праздновать и усмирять буянов вместе.

Когда уже все собирались расходиться спать, Квинт неожиданно задал вопрос:

— А что делать, если вспыхнет война между римлянами и вольсками?

Единодушный ответ был:

— Будем честно сражаться за своих, но не становиться в строю друг против друга.

— А если в битве вас столкнёт?

Ученики на секунду задумались, потом один из Рысей сказал:

— Тогда надо биться и друг с другом, но в плен не брать без просьбы.

Его сразу же дополнили:

— И брать по первой просьбе.

— А если придётся убивать, то быстро и без мучений.

— А что делать после войны с теми из наших, кто попал в плен?

Сразу же появился ответ, который соответствовал обычаям личных союзов и договоров гостеприимства:

— Постараться, чтобы этих пленников отдали нашим, и отпустить.

— А если не удастся взять себе, как гостеприимцев?

И постепенно "рыцари" пришли к решению: своих надо выкупать всем вместе.

— После войны мы перестаём быть врагами, а братьями мы стали навсегда, — подытожил Павел Канулей.

Даже Велтумну простили и пригласили танцевать на Играх. Она прибыла в Город накануне Игр вместе с Аттием Туллием. Царя вольсков сразу пригласили к себе консулы Спурий Навтий Рутил и Секст Фурий Медуллин Фуз. Квинт уже чувствовал, какие они мелкие и бездарные, но спесивые, личности. Однако меру их некомпетентности он просто вообразить себе не мог.

Аттий Туллий высказал почти те же опасения, что и Квинт:

— Последние годы у нас мир и дружба. Но многие римляне по старой памяти не любят вольсков. А у нас тоже есть такие, да вдобавок ваше патрицианское отребье, набежавшее с Кориоланом,

При этих словах оба консула поморщились. Но Аттий ничего не заметил и продолжал:

— Эмигранты настраивают многих из наших против римлян, и я боюсь, что вспыхнут стычки. А тут ещё кое-кто из нашей молодёжи взбесился, попробовав Вулли или просто услышав россказни тех, кого она обнимала. Они вбили себе в голову, что танцовщица обучилась своим штучкам у римских девок и матрон. Как я слышал, они вознамерились украсть себе римских невест и любовниц, как вы когда-то сабинянок украли. Надо заранее принять меры.

Аттий поговорил ещё о другом. Но у консулов в голове билась мысль: а ведь если вольски римлянок украдут, народ консулов живьём съест! Вдобавок государственным мужам почему-то показалось после обсуждения, что красть будут прежде всего патрицианок. Как и все некомпетентные правители, консулы не решились сами принять адекватные меры или поручить их компетентному человеку (к примеру, Квинту Фламину). Они помчались в Сенат.

По дороге у дома консуляра Вергилия они увидели сцену, которая их ещё больше встревожила. Велтумна демонстративно плакала, окружённая толпой вольсков.

— Римляне уморили дедушку Суллу! Если бы не обещания потанцевать перед богами, я бы немедленно убралась из этого проклятого города! Клятвопреступники, палачи, ничтожества! Звания мужчин не заслуживают!

Подобные слова текли рекой. Они настраивали вольсков на мрачный лад, и те уже начинали тоже ругать римлян, правда, пока что ещё сдержанно, помня, что они в гостях.

Дед Велтумны, про которого она и думать забыла, когда её похищали, умер от горя через неделю после бегства Кориолана с Велтумной. До сих пор Вулли даже не интересовалась, жив ли он, но, придя в Рим, сразу вспомнила о любимом дедушке.

Придя в Сенат, консулы изложили грозящую опасность и попросили указаний, что делать. Сенаторы выбрали самое тупое и прямое решение: немедленно выгнать всех вольсков из Города. Не остановило отцов даже высказывание царя Аппия во время молитвы перед голосованием: "Ab alteri expectes, alteri quod feceris". (Жди от другого того, что ты сделал ему сам). Во все концы Рима разослали глашатаев, объявлявших, что вольски должны до захода солнца покинуть город; те, кого завтра заметят внутри померия, будут рассматриваться как враги. Недоумевающие "туристы" поспешили по домам и тавернам, где оставили вещи, и, проклиная подлых римлян, стали удаляться.

Конечно же, Аттия и Велтумну не гнали, но они тоже присоединились к своим сородичам. Велтумна сразу же направила пару своих конных друзей к Кориолану, а в римские колонии ещё раньше Сенат послал гонцов с сообщением, что вольски изгнаны из Рима, чтобы граждане были готовы к возможным неприятностям со стороны возвращающихся восвояси недругов. Колонисты Велитр и Кориол, уже ранее раздражённые мелкими стычками, не прекратившимися и после переселения эмигрантов, решили, что это — объявление войны вольскам и что для них настал удобный момент захватить Сатрик. Они преуспели в своём намерении и принялись грабить захваченный врасплох город.

А Кориолан, получив с гонцами Велтумны весть о наглом оскорблении со стороны римлян, немедленно поднял своих эмигрантов и сочувствующих им вольсков и выгнал римлян из Цирцей, куда те вывели небольшую колонию, поскольку город обезлюдел после эпидемии. Далее он поспешил к Сатрику, присоединяя по дороге вольсков, и легко отбил город у увлёкшихся грабежом и перепившихся римлян.

Пока Атту Туллу и вольски, которые вышли из Рима, совещались и возмущались, войско Кориолана, которое росло не по дням, а по часам, вышло на старую латинскую дорогу и принялось отбивать ранее захваченные римлянами города. Полуразрушенные Лонгула и Полуска были заняты без боя. Когда Аттий подошёл к Кориолам, римляне бежали и Кориолан вторично занял город, теперь уже как полководец другой стороны.

В Кориолах состоялось общее собрание знати и воинов всех семи племён вольсков и эмигрантов. Атту Туллу произнёс речь: