Академия истины (Академия Веритас)

Тем не менее, Хельга велела прислать к ней тех, кто получит письмо из Академии. Насколько мне известно, среди наших кланов в прошлом году только я получил приглашение в Академию. Меня отправили в Храм, где жрица долго бормотала молитвы, окуривала меня какими-то травами, разглядывала мои руки, а потом рассыпала руны. В итоге сказала, что в Академии я должен записаться на уроки танцев. Девушка, которую поставят со мной в пару на первом занятии, и будет ведуньей.

Вот тут я не выдержала и взглянула прямо на Питера. Он выглядел усталым, но не похоже, чтоб пытался издеваться или шутить.

— А дальше мне было велено соблазнить ведунью. Так надежнее всего привязать девушку к нашему народу, — тут у Питера нервно дернулся уголок рта. — Я отказался. Сказал, что богиня не для того признает истинными браки по любви, чтобы из корыстных побуждений принуждать девушку к нежеланному супружеству. Что тут началось! Все эти служители из Храма налетели на меня, как стая воронья на падаль: и ничего-то я не понимаю в заветах богини, и не мне решать, что кому предначертано, и не сын я своего народа, и, вообще, как у меня только язык поворачивается оспаривать волю Великой Веритассии! Я стоял на своем: мне богиня своей воли не являла, а раз они такие умные, так пусть сами и едут в Академию. В общем, до самого конца лета все жрецы и соплеменники уламывали меня хотя бы попробовать поухаживать за ведуньей, вдруг мы понравимся друг другу, тогда и волноваться будет не о чем. На это я согласился, хотя вся ситуация мне не нравилась.

На первом уроке танцев я стоял и все пытался угадать, кто из девушек — ведунья. И даже не знаю, чего мне хотелось больше: чтобы ею оказалась ты или не ты? Ты была самой красивой девушкой из всех, кого я видел, и по своей воле я и сам выбрал бы тебя. Но у тебя был такой открытый и наивный взгляд, что мне заранее становилось тошно от необходимости втираться в доверие к сущему ребенку. Ну, дальше ты знаешь: нас поставили в одну пару.

Тогда я подумал, что для начала можно просто познакомиться поближе: в этом-то точно ничего дурного нет. Познакомиться-то мы познакомились, но ты всегда смотрела на меня, как на брата, и не проявляла ни малейшей заинтересованности в отношениях иного рода. Я же, натыкаясь на твой искренний и чистый взгляд, каждый раз терялся и немел, а потом чувствовал себя последней дрянью, если пытался проявить инициативу. Это ж все равно, что малое дитя обманывать или кошку пинать! Так оно все и тянулось безо всякого результата, хотя ты мне очень нравилась.

На День Благодарения мы разъехались по домам. Я сообщил своим, что не понравился тебе. Мне тут же предложили воспользоваться каким-нибудь любовным амулетом. Я уже был влюблен в тебя, и мне претила сама мысль, что твои чувства ко мне окажутся не искренними, а наведенными. Короче, я отказался, но пообещал ухаживать за тобой настойчивей и попытаться хотя бы просто залучить тебя в гости. Результат ты знаешь.

На новогодье я опять приехал без тебя. Меня опять уламывали пустить в ход чары, я опять отказывался... А в самом конце каникул случилась беда: зима была чересчур суровой, и в одной маленькой общине с окраины наших земель начался мор. В общем, когда мы узнали, там уже все были мертвы...

Питер запустил в волосы пятерню, и я заметила, что его пальцы трясутся, словно у старика.

— Мой отец — вождь клана. Меня восемнадцать лет воспитывали, как его преемника и защитника нашего народа. Нам, действительно, нужна была ведунья, и никто, кроме меня, не мог помочь. Если бы можно было разорваться на две части, я бы разорвался... В итоге я согласился на амулет. Единственное, на чем настоял: взять самый легкий по степени воздействия. Наши артефакторы клялись именем богини, что аграф не может создать чувства, только усилить уже имеющиеся. И все равно я еле заставил себя подарить тебе украшение. Мне были омерзительны эти ухищрения, но как еще убедить тебя поехать к нам жить, я не знал.

Когда ты сказала, что декан врачевателей считает аграф раскрывающим таланты, я ушам не поверил. Подумал, что, возможно, Хельга была права, и это все — воля богини, скрывшей истинную природу амулета. Только поэтому я не отобрал эту дрянь обратно. Ты стала сама на себя не похожа. Конечно, я был счастлив, что ты наконец-то не думаешь о том брюнете, но при этом сам себе был противен из-за того, что пользовался твоей доверчивостью. И зря не отобрал, похоже. Как я теперь понимаю, декан все знал с самого начала и специально тебе не сказал. Видимо, догадался, что я хочу заманить тебя на север.

Мне нечего сказать в свое оправдание: я поступил подло по отношению к тебе, хотя и старался изо всех сил ни словом тебе не врать. Я, действительно, люблю тебя. Если потребуется, я готов выцедить из себя кровь ради тебя. Но свой народ я тоже люблю, хотя и иначе. И ради них я тоже готов отдать свою кровь. Моя вина в том, что я не сумел найти способ никого не предать. И я не хотел такой судьбы.

Прежде, чем прогонишь, хочу, чтоб ты знала: когда я говорил о голоде и тяжелых условиях жизни, я не имел в виду, что готов обречь тебя на полуголодное существование. Людям на севере настолько нужна ведунья, что ты получила бы все. Тебе построили бы самый богатый дом в самом безопасном месте. Ты при любых обстоятельствах ела бы досыта. Меха, драгоценности — тебе достаточно было бы показать пальцем, и ты получила бы любые. Если бы тебе приглянулся другой мужчина, ты получила бы его. Но даже при этом жить у нас, конечно, тяжелее, чем на юге.

Ты не обязана мне верить, но я клянусь именем Великой Веритассии, что все, сказанное мною, чистая правда!

Я была совершенно огорошена монологом Питера, так что смогла только произнести:

— А ты так осунулся из-за голода?

— Что? — парень, кажется, не сразу понял мой вопрос, но потом провел ладонью по щеке и горько усмехнулся. — Нет, я живу в большой общине, у нас все не так плохо.

— Я тебя поняла! А сейчас уйди, пожалуйста, мне надо подумать!

Юноша коротко кивнул и исчез за дверью, а я осталась, тупо глядя в зеркало.

Нет, простить его я пока не сумела, да и не уверена, сумею ли когда-нибудь, но Чеккина оказалась права — я перестала испытывать жгучую ненависть. Ведь если так посмотреть: кабы мои сестры умирали от голода и болезней, а жрец из Пеньковского Храма приказал мне ради их спасения подсунуть кому-то любовный амулет, смогла бы я отказаться? У меня не было ответа. Я могла только молить Великую Веритассию, чтобы мне никогда в жизни не довелось делать столь жуткий выбор.

Глава 32. Тележный день

Вот и пролетел еще один годок. Сегодня мне исполнялось девятнадцать лет. Дома всегда шутили, что я прибыла на заимку на первой телеге и привезла с собой настоящую весну. В этот день было принято пересаживаться из саней в телегу, а погода устанавливалась настолько теплая, что ручьи по улицам бежали, даже если солнца не было. Сейчас, правда, погода была ясная, и солнышко ласково щекотало щеки. К тому же, в столице было намного теплее, чем у нас, тут уже практически стаял снег.

Чеккина преподнесла мне в подарок роскошный набор косметики, и я мстительно подумала, что ни за какие коврижки не потащу его на проверку к декану! Хватит, он уже столько раз меня обманывал, что лучше я буду доверять своим ощущениям, а не его словам. Не будет подруга мне вредить. Вот не будет, и все. Я так думаю. Нет, я так знаю!

А Брианда позвала меня вечером в столичный театр на выступление Шарля Демара. Я очень обрадовалась возможности выйти из Академии, да и настоящих спектаклей мне еще видеть не приходилось. Так что я с нетерпением ждала предстоящего удовольствия.

Но оказалось, что это были далеко не все подарки. Стоило мне после занятий зайти в мастерскую, как на меня налетели художница с Чеккиной и заставили переодеться: в театр, мол, в повседневном не принято ходить. Брианда притащила для меня странное платье цвета бутонов вишни, все в пене кружев, бантиков и розочек. Оно слегка напоминало наряды Элинор Олбанс, так что я поначалу попыталась отказаться идти в нем, но художницу переспорить было невозможно. На пару с Франческой они ловко меня переодели, взбили мне волосы в какую-то сложную куафюру (тут я окончательно уверилась, что буду выглядеть как Элинор) и подкрасили.

К зеркалу я приближалась с опаской, но все оказалось на удивление гармонично: я выглядела вовсе не расфуфыренной куклой, а, скорее, статуэткой пастушки. Я такие видела в продаже: они делались из фарфора и предназначались для украшения каминной полки. Конечно, ни одна настоящая пастушка не отправилась бы пасти коров или овец в подобном платьице, но такими вот представляли сельских девушек столичные жители. Должна признать, что этот розовый цвет был мне очень к лицу: я опять напоминала собственный портрет кисти Брианды.

— Это мой подарок, — заметила художница, критически оглядывая меня с головы до ног.

— Ой, Брианда, и платье тоже? Я думала, что подарок — это посещение спектакля! — я тут же заволновалась.

— О, нет, — закатила глаза девушка, — я узнаю этот тон! Сейчас начнется: 'я не могу принять', 'это дорого', и все такое прочее! Давай пропустим эту часть обязательной программы, угу?

— Но...

— Я сказала: пропустим! Не порти всем настроение! Платье — это подарок, а театр — культурная программа, так что все отлично! Лучше вытаскивай из ушей эти блескучки, они мне за полгода все глаза намозолили!

Я непроизвольно схватилась за мочки ушей. Мне их еще в детстве прокололи, а на шестнадцатилетие родители подарили небольшие золотые колечки, которые я и носила постоянно.

— Но у меня нет других, — смутилась я.

— Сейчас поправим! — пообещала Брианда. — Все равно твои сюда не подходят.

— Только не говори, что еще и сережки хочешь подарить! — воскликнула я.

— Не хочу! — спокойно заявила художница, извлекая из маленькой коробочки две небольшие розовые капельки. — Давай-давай, вытаскивай, турмалины в серебре сюда подойдут гораздо больше золота.

— А... как... — забормотала я.

— Это не от меня подарок, а от Фила, — соизволила пояснить девушка.

Я с укоризной на нее посмотрела.

— Что? Не веришь? Сама сейчас у него спросишь! — с самым невинным видом заявила эта хитрюга.

— А магистр Кальдерон что, с нами в театр пойдет? — спохватилась я. После свежеоткрывшихся воспоминаний мне было как-то неловко встречаться с братом Брианды.

— Конечно, а ты как думала? — пожала плечами девушка. — Так, я не поняла, мне выдирать серьги у тебя из ушей, или ты уже перестанешь всех задерживать?

Ну, вот и как с ней разговаривать? Еще и повернула все так, будто я виновата! Кое-как справившись с застежками, я отдала свои колечки Чеккине, которая пообещала отнести мою одежду в общежитие. Подруга, почему-то, в присутствии Брианды всегда вела себя очень тихо. Впрочем, боюсь, что рядом со странной художницей все казались слегка пришибленными. Сама она, кстати, только заляпанную мантию скинула. Хотя под накидкой оказалось очень красивое черное платье с золотой отделкой.

Магистр ждал нас в холле. Я сразу растерялась и позабыла все заготовленные слова, которыми собиралась поблагодарить его за серьги. Конечно, правильнее было бы отказаться от подарка, но получилось бы, что я во второй раз пытаюсь вернуть ему подаренное, а это уж совсем невежливо.

— Дамы, вы ослепительны! — мило улыбнулся верит Филипп, чмокнул сестру в щеку, а потом поцеловал мне руку. Я еще даже покраснеть не успела, как Брианда подхватила меня под локоток, и мы перенеслись в какое-то странное место.

Наверное, это следовало бы назвать улицей, если бы не наличие высоко вверху стеклянной крыши. То есть вот длинная такая улица: под ногами — красивая мозаика из ровненьких плиточек, по бокам — высоченные каменные здания в три этажа, а надо всем этим — прозрачная выгнутая крыша. Тепло. Сухо. Люди гуляют нарядные. Судя по одежде — богатые. Не знаю, что это был за район Веритерры, но он явно располагался очень далеко от Академии.

— Брианда, а мы где? — шепотом спросила я, закончив озираться.

— Это называется 'пассаж', — улыбнулась девушка. — Крытая галерея для прогулок, а по бокам — магазины и ресторации. Вообще-то, галерей две, они пересекаются под прямым углом, образуя в центре площадь. В конце одной из галерей — вход в театр. Я подумала, что тебе захочется немного прогуляться перед началом спектакля. Если тебе здесь не нравится, вполне можем перенестись сразу ко входу, но до начала еще есть время.

— Нет, что ты, спасибо, я с удовольствием пройдусь, — вернула я ей улыбку. — Ты такая внимательная!

— Ну, еще бы! — гордо согласилась художница.

Мы неторопливо пошли по этой странной улице. Магистр с Бриандой негромко переговаривались, причем девушка регулярно обращалась и ко мне с вопросами, но с такими, что ответа вовсе не требовали. То есть я, вроде как, и в разговоре участвовала, но при этом спокойно могла оглядывать огромные стеклянные витрины расположенных на первом этаже лавок, любуясь всякими диковинами. Мне еще учиться и учиться такому искусству светской беседы!

Людей в пассаже прогуливалось не так уж и много, но, как я поняла, почти все они были знакомы с художницей. По крайней мере, чуть ли не каждый встречный с ней раскланивался.

Когда мы добрались до площади, у меня уже в глазах рябило от обилия впечатлений. Столько странных штук сразу я даже на уездной ярмарке не видывала. А в центре площади бил большой фонтан. Вокруг тоже прогуливались люди, а сверху все это великолепие было прикрыто огромным стеклянным шатром. Я даже забеспокоилась, как бы эта громада не рухнула с такой высоты. Пока я, рискуя вывихнуть шею, изучала массу стекла над головой, откуда-то сбоку донесся нежный женский голосок:

— Бриандочка!

— Только не это! — чуть слышно простонала в ответ художница.

Разумеется, мне сразу же стало любопытно, кто та удивительная незнакомка, что сумела смутить своим появлением даже бесцеремонную Брианду. К нам неспешно приближалась женщина в пестром струящемся одеянии, состоящем из слоев тонкой ткани разных оттенков. Я даже не взялась бы пересчитывать, сколько цветов использовано в этом странном платье. При том голова дамы была полностью скрыта густым черным кружевом: ни лица, ни волос невозможно было разглядеть. Судя по голосу, женщина была молода. Что могло заставить ее использовать такой странный головной убор, я не знала, но на всякий случай постаралась поскорее отвести глаза, мало ли, что означает такая штука. На почтительном расстоянии за незнакомкой двигались две пожилых женщины в темных платьях, видимо, служанки.

Мои спутники отреагировали на появление дамы как-то странно: если Брианда ждала приближения незнакомки, вытянувшись в струну и еще выше, чем обычно, задрав подбородок, то магистр, напротив, согнулся в таком низком поклоне, какого мне до сих пор и видеть-то никогда не доводилось. Я ничего не понимала, но решила, на всякий случай, повторять за Бриандой, она хоть точно знает, кто это такая.

— Ваше Вы... — начал было разогнувшийся мужчина, но его прервал смех подошедшей: