Хозяйка кабинета насупилась, и опустила глаза.
— Они трахались много лет, и вместе с Леей, и без неё, — заводилась Катарина. Эта тема не относилась к табу, но не стоила того, чтобы о ней говорить вслух. Имидж монарха. — Он ночевал у неё постоянно, только Лее плевать было на это. Взвод — семья, некоторые воспринимают эту фразу слишком буквально. Она доверяла им обоим, этого для неё было достаточно, да и сама она как-то не особо стеснялась в выборе живых игрушек на ночь. Они трахались, и трахались бы ещё, всем было плевать на их чувства, пока они преданы и ничего не замышляют против Леи. Но, вот незадача, замыслили! В момент, когда один фактически возглавил планету, а вторая сделала всё, чтобы у первого это получилось.
Мишель молчала, что дало Катарине зелёный свет на выпуск давно копившегося пара.
— Это Сирена подмяла под себя Венеру. Пока Лея танцевала по постелям с разными мальчиками, в себя приходила. Это она устроила те показные покушения на семьи Сантана и Ортега. Намекнула им, дескать, она из беспредельщиков, ей плевать, кто стоит на пути, если этот человек мешает. Это она назначала и смещала людей по собственной воле, и вся планета, боялась её. Что, не так было? А потом её стала бояться и очнувшаяся Лея.
Катарина сделала многозначительную паузу. Мишель вздохнула и, как ни в чём не бывало, улыбнулась.
— Всё сказала?
Кивок.
— Да, всё так и было. Но именно тогда, заметь, с падения Сирены с Олимпа, началась эпоха политбюро, эпоха противовесов. И эта система благополучно работает, хотя Лея уделяет внимания государственным делам не намного больше.
Мишель потянулась к пачке, но, видно, вспомнив, сколько выкурила за сегодня, одёрнула руку.
— Я рискну. Сирена перегнула палку, она действительно могла отстранить Лею от дел. Вместе с Серёжей, конечно. Я — не смогу. И главное, о чём ты пытаешься умолчать, я не замышляю против неё самой.
— Для неё это не отговорка. И то, что ты спасла когда-то ей жизнь... Когда речь идёт о власти на планете, даже такие аргументы теряют вес.
Мишель согласно кивнула.
— Повторюсь, я рискну. Вопрос в том, со мной ли ты?
Теперь вздохнула Катарина, и точно так же откинулась назад, смотря невидящим взглядом в потолок.
М-да, имея в руках ключи к наследникам престола можно совсем иначе разговаривать с теми, кому они наследуют. Знать, что после смерти этих людей страной будет управлять система, запитанная на тебя, это искушение.
Но Мишель не врёт, она не хочет устранять Лею. Не будет этого делать без веских причин. Но появись веские причины...
...Тогда она будет не одинока в своём стремлении. Это совсем иная тема с иными персонажами и последствиями.
То есть, дело всё-таки в самой Лее. С нею действительно что-то не так. Что?
Мишель боится потерять власть с её смертью. Боится серьёзно, иначе бы не набросилась сходу на парня с улицы, налету придумывая нестандартную головокружительную комбинацию, в успехе которой нет никакой уверенности. Эх, Лея-Лея! Знать бы, что с тобой не так!
Корпус, каковы его перспективы? Идти во власть после смерти Леи? Стать преторианской гвардией? Осуществить мечту многих поколений стерв, сидевших на месте Мишель? Да, Феррейра — опасная семья, но Мишель права, при грамотном противовесе их можно поставить на место и занять свою нишу. Фрейя не из тех, кто позволит не считаться с собой, и перспектива тянуть за ниточки на самом деле не столь уж нереальная. Ну, и крайний случай, о чём она старается молчать, потому что это крайний случай.
Заманчиво. А главное, не так уж и нереально. Молодец, Мишель, голова! Хотя и стерва.
Всё упирается в одного единственного человека. Хуанито. Комбинация возможна, только если он потянет свою роль. Если согласится на неё. Если они правильно его обучат и правильно мотивируют, найдут ключик.
Много 'если', но главное, если он вернётся к ним, вернётся добровольно. Сам, без принуждения.
'Сволочи! Сволочи вы! Нелюди! Не могут люди так, не должны'! — промелькнуло перед глазами его озверевшее лицо. Он и сам зверь, только не догадывается об этом. Впрочем, делу это нисколько не мешает.
Ещё она удивилась простоте решения. А ведь кто-нибудь другой, обладающий информацией, может додуматься до того же самого! Некая неизвестная, но могущественная сила. И тогда... Что будет тогда? При условии, что у этой силы нет моральных комплексов по поводу отстрела лиц королевской крови?
— Я с тобой, — она подняла голову.
— Что так? — усмехнулась Мишель.
— Чтоб я, да пропустила такое?
Глава 9. Точка зрения
'Вот это я олень'!
С такой мыслью трудно просыпаться. Слабо сказано, с такой мыслью жить не хочется, какой там просыпаться!
Сколько раз я твердил про себя идиому о монастыре и уставе, сколько держал себя, глядя на рукоприкладство и иные некрасивые вещи, творящиеся там, понимая, что корпусу больше ста лет, не я это придумал, и 'это' будет существовать независимо от того, нравится мне или нет. Некоторые вещи нам не дано изменить. И всё равно не удержался.
Ну вот, я сорвался. И что, той девочке от этого стало легче? Она скажет мне спасибо?
Наверное, скажет. Лично. За проявленную заботу. Но на её обучении и службе это никак не отразится, если её не спишут (а её вряд ли спишут), процесс её балансирования на грани продолжится, словно ничего не произошло.
Она будет обучаться дальше. Её взвод — тоже. Катарина, как и остальные инструкторы, будет тренировать и воспитывать новобранцев по тем же программам, используя те же звериные методы. А ты, Хуанито, как говорят русские, пойдешь на... Далеко. Потому что ты — именно олень, не могущий думать и держать себя в руках.
О, да, ты прекрасный аналитик! Сидеть, часами рассуждать о высоких материях, рассортировывая происходящее по полочкам, строить планы завоевания этого мира, или хотя бы как не получить в морду после школы — на это ты мастер! Только на деле, дружок, ни один твой хитроумный план не сработал. Ни один высокоинтеллектуальный кропотливый анализ не подтвердился. Тебя обводят вокруг пальца все, кому не лень, вьют верёвки, а если у тебя что-то и получается, то только от дикого, невероятного стечения обстоятельств!
Например таких, как встреча с Бэль...
От воспоминания об этой девушке мне стало плохо. Захотелось вскочить и засветить кому-нибудь в физиономию. Или побиться головой о стену. Я поднялся и, тяжело дыша, побрёл в ванную, чуть не снеся плечом дверной косяк. Нужно привести себя в порядок, и совсем не внешне.
Ледяной душ освежил, но на этом его достижения закончились. Зато поток негативных мыслей под холодной водой не только не прекратился, а наоборот, упорядочился, став отчётливее, сильнее, и теперь бил без промаха, прямо в незащищённую никакими аргументами психику.
Меня разводят, обводят вокруг пальца, как какого-то болванчика. А я вместо того, чтобы набраться ума, показываю всем, какой принципиальный и пытаюсь что-то доказать.
'Хуанито, в этом мире ты НИКОМУ НИЧЕГО не докажешь, — вякнул внутренний голос, подливая масла в огонь моих самобичеваний. — Этот мир прекрасно обходится без тебя и твоих принципов. Когда ты это уже, наконец, поймёшь, и начнёшь расти, карабкаться вверх, а не оказываться в вонючей яме безысходности после каждого поражения'?
Что ему ответить?
Мама ждала на кухне с горячим завтраком. Молча, кивнула на стул напротив.
— Рассказывай.
Я сел и сразу принялся за еду. Вкусно! Сколько уже не завтракал дома? С этими долбаными тренировками даже вкуса еды не замечал. Запихивался поскорее, на ходу, пока дают. Теперь, наконец, восполню этот пробел. Хоть какие-то плюсы от вчерашнего происшествия!
От этой мысли я улыбнулся и спокойно, будто говорил о биржевых сводках, выдавил:
— Меня выгнали.
Мама отреагировала бурно, отложив вилку в сторону.
— То есть, как выгнали?
Я безразлично пожал плечами.
— Ослушался приказа. Бросился к девочке, которая упала с высоты, когда никто не поспешил ей на помощь. Типа, так задумано, чтобы никто не помогал. Своя заморочка, тест на какую-то хрень. А я, негодяй, схватил аптечку и помчался. Тест на хрень не прошёл.
Мать отрицательно покачала головой.
— Не факт.
— Что не факт?
— Что выгнали. Тебе об этом сказали?
— Нет.
— Пока не скажут — не факт.
Я усмехнулся.
— По их меркам ослушаться приказа — это преступление. Факт!
— Это ерунда, — парировала она. — И ты не один из них, чтобы относиться к тебе согласно принятым внутри их заведения критериям. Вот увидишь, они с тобой свяжутся.
У мамы был непрошибаемый вид. Она настолько была уверена в своих словах, что я... А что, собственно, я?
Меня бросило в жар. Ибо во мне эта мысль вызвала приступ надежды. О существовании которой я не догадывался, потому что похоронил идею корпуса вместе с ударами Катарины.
— Я не хочу туда возвращаться! — закричал я, но кричал, конечно, на себя, а не на маму. — Хватит! Сыт по горло этими властными сучками!
Мама меланхолично пожала плечами, дескать, ты ещё убедишься в моей правоте, и вернулась к процессу поглощения пищи.
— Ты ведь думаешь, что я вернусь, да? — не выдержал я её показного безразличия. Она кивнула. — Почему?
— А куда тебе идти? Ты сам загнал себя в угол. И со школой, и со своей Бэль. Так нельзя, сынок. Надо всегда оставлять себе свободу для манёвра.
Ты взорвал все мосты, отрёкся от прежней жизни в поисках усовершенствования. И теперь вернёшься туда, поскольку больше никуда идти не захочешь. Они позвонят тебе, можешь не сомневаться. И сообщат, что 'простили', и тот эпизод не подпадает под их устав.
Мой желудок свело от её пламенной речи. Ибо всё в ней сказано правильно.
— Ты ведь хочешь туда, как бы себе сейчас не врал, — буравили её глаза. — Ты уже всё для себя решил, ещё тогда, две недели назад, когда тебя привезли первый раз, побитого, но довольного. А теперь всего лишь пытаешься смириться с этим, убедить себя, что есть выбор, что можешь отказаться. Так?
Я вздохнул и опустил голову.
— Ты уже там с головой. Я больше скажу, ты никогда не был таким, как в эти дни: собранным, целеустремлённым, жизнерадостным. Ни в старой школе, ни в новой. У тебя все эти дни глаза были... Горели они у тебя! Ты возвращался усталый и избитый, но счастливый, сынок! Как тогда, во время соревнований, когда проходил в следующий круг. Или готовился к свиданию с той девушкой, аристократкой. Это трудно описать, но я мать, я видела всё это со стороны, и мне соврать у тебя не получится.
'Да я и не пытаюсь!', — хотел сказать я, но лишь глубоко и задумчиво вздохнул.
— Это неизбежно, ты вернёшься. Когда они позовут.
Опешивший от такой тирады, я хрипло выдавил:
— Не позовут.
Но сам уже не был уверен в этом.
Мама мило, по-взрослому, усмехнулась.
— Позовут.
— Почему ты так думаешь?
— Скажи, сколько лет этой, как её, сеньоре Тьерри?
— Мишель? Ну, за сорок. Точнее не скажу.
— Правильно. — Она кивнула. — Ей не двадцать и не тридцать. На такие должности ставят только опытных людей. Знаешь, почему?
Я отрицательно покачал головой.
— Они в состоянии думать независимо, не отвлекаясь на порывы, свойственные юношеству. Ты ошибся, бывает. Все ошибаются. И старшие прекрасно об этом осведомлены. Они руководствуются не эмоциями, а целесообразностью, совокупностью разных факторов, и она примет верное решение, которое не примет, например, эта майорша. Она заберёт тебя, попомни мои слова.
Я хотел вставить, что майор не намного младше, но, сравнив их, вдруг понял, дело не в возрасте. Мишель именно сеньора, авторитетная женщина. Катарина же — молодящаяся дамочка, считающая, что тридцать пять — это чуть больше семнадцати. Да, Мишель может так сделать. В отличие от Катарины.
— А есть ещё и Лея, её величество, не забывай об этом! — повысила мама голос. — Её тоже может заинтересовать этот проект, когда она вернётся. Для того она и нужна, носительница верховной власти — исправлять то, что пропустили мимо себя подчинённые. И тогда они всё равно с тобой свяжутся, не может быть иначе.
— Они не всегда были взрослыми и мудрыми, — попытался усмехнуться я, приводя последний аргумент. — Когда-то они были молодыми и глупыми, причём уже сидели на тех же самых должностях.
Мама пожала плечами.
— Когда они были молодыми и глупыми, рядом с ними, в тени, находились старшие и мудрые, давая советы и подсказывая, что и как делать. Просто теперь поколения сменились, настал их черёд быть мудрыми. Ничего не меняется в жизни, сынок. Пройдёт тысяча лет, но старшие всегда будут рядом с младшими там, где те не справятся сами. Это закон жизни, ничто не в силах его изменить.
А тебе советую подумать над своим поведением. Тебе тоже когда-то придётся стать старшим и мудрым, чему ты научишь идущих следом?
* * *
Как всё сложно! Не думал, что мама может копнуть так глубоко. Точнее, не думал, что так глубоко под корпус, разложив его по полочкам с точки зрения обычных человеческих страстей. И мне всё больше и больше казалось, что она права. И в том, что я хочу туда, и в том, что уже давно смирился, просто искал 'отмазки'.
Господи, да она во всём права! Во всём — во всём! Она лишь не учитывает маленькую деталь, я не могу. Не не хочу, именно не могу туда вернуться! Я хлопнул дверью, и если вернусь, это будет означать, что я...
Мысль сбилась в силу того, что итог её мне не сильно нравился.
'Эй, Хуанито, договаривай! Что же ты замолчал на полуслове? 'Я — твердолобый баран, которому в западло включить реверсивную передачу!'
'А если и так? Что теперь'? — возразил я сам себе.
'Ничего, баран. Ходи и понтуйся, какой ты крутой. 'Человек сло-о-ова'! — внутренний голос распирало от иронии.
— Не пойду сегодня в школу. Надо прийти в себя, — промямлил я, вяло цепляя на вилку макаронину.
— Я уже поняла, — кивнула мама, встала и убрала свою тарелку в посудомойку. — Приходи. Думай. А я пошла на работу.
— Ты ж вроде сегодня выходная?
— Заказ. На дому. Да, кстати, тебе вчера снова звонила та девочка, которая высокая. Спрашивала, всё ли у тебя в порядке, и куда ты делся.
Мама, говоря это, стояла ко мне спиной, выставляя на посудомойке режим, но я почувствовал, как она довольно улыбается, и покраснел.
— Ты ей нравишься, — заключила она.
Они что, сговорились?
— Давай не будем обсуждать эту тему? — вспылил я. Мама развернулась и пожала плечами.
— Хорошо, не будем. Но другая девочка, которая, как ты говоришь, с белыми волосами, не звонила. Пока-пока, я побежала!
Я чмокнул её в щеку, и она действительно убежала, оставив меня в глубоком смятении.
Да, мама у меня тот еще кадр. Надо же, так уколоть, и мимоходом. И не придерёшься — сказала чистую правду.
Следующая мысль заставила задуматься: она не хочет, чтобы я встречался с Бэль?
Да, не хочет. Чтобы понять это, не надо быть семи пядей во лбу. Ей не нравится мысль, что у меня будут какие-то отношения с аристократкой. Эмма не из бедной семьи, но она — средний класс, а Бэль — высший. Почему?
