Скс Режим бога 1-я книга

Наконец, мне последний раз потрясли руку, и отправили в гостиницу.

Остаток дня мы с мамой провели в катании по Москве. В последний день весны погода в столице была теплой и солнечной. Не обделили мы также своим вниманием некоторые московские магазины, и пообедали вместе с водителем в кафе на ВДНХ.

Во время поездки я просто наслаждался "Москвой без пробок"! Транспорта, можно сказать, практически не было — езжай куда и как хочешь! Водитель послушно выполнял все мои просьбы — разворачивался поперек Тверской (которая сейчас улица Горького), заехал прямо на территорию ВДНХ, и проехался по дорожкам Ботанического сада. Мама удивленно посматривала на мой "беспредел", но не одергивала, сама наслаждаясь "московскими каникулами". Для инспекторов ГАИ наша машина или была "невидимкой", или они просто козыряли.

Окончательный восклицательный знак в этот день был поставлен в поезде. Руководство МВД расщедрилось на мягкий вагон! Я ехал в СВ раз в тридцатый в своей жизни, мама в первый...

Впрочем, я поторопился с подведением итогов. На перроне в Ленинграде нас встречали Леха с "Москвичем", и капитан милиции с черной "Волгой" — Чурбанов позаботился о транспорте и тут.

"Спасибо большое, Юрий Михайлович! Вот только бы понять — такие знаки внимания больше мне или маме?!" Хе...

* * *

"На добрую память. Леонид Брежнев"

Я рассматриваю гравировку на лезвии отделанного золотом охотничьего ножа. В правой руке держу тяжелые, и почти целиком позолоченные ножны. Мдя... Царский подарок, ничего не скажешь. Хотя, понятно — передарил, но и передаренному коню под хвост не заглядывают!

Несколько минут назад офицер фельдсвязи позвонил в дверь нашей квартиры, и вручил мне обернутый в коричневую бумагу и заклеенный сургучными печатями небольшой фанерный контейнер, в котором лежали бархатная коробка с охотничьим ножом, и толстый белоснежный конверт с фотографиями из Кремля. Меня заставили расписаться в получении — предложенная, по привычке, подпись мамы офицера не удовлетворила.

— А этот нож не будет считаться оружием? — опасливо спросила сидевшая рядом мама.

— Такая гравировка — это уже разрешение на любое оружие... — очнулся я от разглядывания подарка.

Мама покачала головой — все происходящее ее радовало и пугало одновременно.

Дальше мы поизучали фотки: качество замечательное — фотографировал настоящий мастер. Впрочем, а как могло быть иначе? Сюжеты последовательно отражали все происходившее на церемонии: Брежнев разговаривает со мной — оба улыбаемся; я "вдохновенно" читаю стихи; Брежнев меня обнимает; Брежнев прикрепляет медаль к школьному пиджаку; Брежнев, я, мама и Чурбанов; групповой портрет награжденных с Генеральным секретарем — Леонид Ильич держит руку на моем плече. В общем, пора заводить специальный фотоальбом! Жаль, нет фоток с охоты — там нас тоже "щелкали", но "неформал" сильных мира сего, видимо, на сторону не уходит — не те пока времена.

Только вернулись к прерванному завтраку, как в этот раз отвлек телефон. Метнулся к трубке:

— Алло! Слушаю вас...

— Виктор? Здравствуй! Это Жулебин Виктор Михайлович...

— Здравствуйте, Виктор Михайлович! — изображаю голосом радость от узнавания романовского помощника, ехавшего с нами в "Стреле" в Москву.

— Здравствуй-здравствуй, герой! Как дела, как съездили в столицу?

— Спасибо! Все хорошо! Вчера вернулись... "А то ты сам не знаешь". — добавляю мысленно.

— Отлично! Григорий Васильевич хотел бы с тобой встретиться. Сегодня в семнадцать часов я заеду за тобой домой?

— Конечно, Виктор Михайлович! Буду вас ждать...

"Я так одинок в этом мире... И популярен лишь в очень узком кругу... членов Политбюро! Хе!.."

* * *

— Вот пархатый крохобор... — беззлобно ругнулся Романов.

Мы сидели на веранде обкомовской дачи Романова на Каменном острове, и пили чай из блестящего, в лучах вечернего солнца, позолоченного самовара. Я только что рассказал Романову о том, как шустро Анатолий Бивис стал моим "соавтором" музыки к песне "Маленькая страна", что и вызвало столь малотолерантное высказывание "хозяина Ленинграда".

— Их никогда не переделаешь — племя такое... — себе под нос пробурчал Романов, глядя в сад.

Мы сидели вдвоем. Сначала я удивился, что Романов отослал своих помощников. Жулебин и второй помощник — которого мне никто не посчитал нужным представить — по-моему, удивились тоже, но безропотно покинули веранду. Однако затем все стало понятно. Романова интересовало два вопроса: моя поездка в Москву, и мое нежелание продолжать сотрудничество с парой Бивис-Сенчина.

О Москве я все подробно рассказал — но если про мое общение с Брежневым Романов, видимо, все более-менее точно знал, то моя встреча со Щелоковым была для него новостью. Хотя особого значения он ей и не придал. Ну, внешне, по крайней мере, этого не проявил. Лишь поинтересовался, начал ли я уже писать песню "для милиционеров".

— Начал уже, Григорий Васильевич — даже две получается! Одна торжественная, а вторая уже слегка шуточная...

— Ты смотри. — предупредил Романов, — У Щелокова хорошее чувство юмора, но шуток над своим ведомством он не понимает, может обидеться.

— Спасибо, что предупредили, я постараюсь с шутками не перегнуть! — засмеялся я.

— Постарайся-постарайся... — ворчливо ответил Романов, и потянулся к вазочке за сушкой с маком. Я вообще заметил, что сушки универсальное блюдо к чаю у высокопоставленных советских руководителей.

— Бивиса я поставлю на место, не переживай — моего внушения ему надолго хватит. — Романов брезгливо усмехнулся, и задумался.

Я не стал стесняться, стянул из вазочки пару сушек, и захрустел под удивительно ароматный и вкусный чай.

— Людмила Петровна сказала, что ты на самом деле написал хорошую песню...

— Ага, написал... На самом деле хорошую... — я кивнул, и принялся за вторую сушку.

Романов посмотрел на меня и хмыкнул:

— Хочешь быть композитором и поэтом?

— Нет... Но пока — да... — поумничал я.

— Как тебя прикажешь понимать? — удивился Романов.

— Ну, пока хочу писать песни, а посвятить этому всю жизнь — не планирую.

— Понятно. Для Людмилы Петровны надо бы написать еще что-нибудь — а то она сейчас самая популярная из ленинградских певиц, а с репертуаром проблемы — все приличное расходится в Москве, среди тамошних. С Бивисом проблем больше не будет, а что нужно от меня — говори.

— Ничего не нужно, Григорий Васильевич. Достаточно Вашей просьбы. Я напишу еще.

Романов внимательно уставился на меня. Я же, делая вид, что не замечаю его взгляда, увлеченно потягивал чай из большой белой фарфоровой чашки, и разглядывал ухоженный сад.

Пауза затягивалась. Романов смотрел на меня, а я пил чай. Наконец, хозяин города насмешливо произнес:

— Совсем ничего не надо?! Ну, тогда спасибо тебе! — и опять уставился на меня.

— Да не за что, Григорий Васильевич — всегда рад быть Вам полезным. — я встал, и ожидающе уставился на Романова, делая вид, что собираюсь прощаться.

— Садись. Тебя еще никто не отпускал. — Романов нахмурился, и смотрел уже не слишком дружелюбно.

Я плюхнулся обратно на мягкий удобный стул, и преданно уставился на Первого секретаря обкома.

— Ты мне кончай здесь "Ваньку валять", мал еще... — раздраженно бросил Романов. — Не надо ни поддержки, ни музыкантов, ни того, кто хотя бы твое мычание на ноты переложит? — не без издевки поинтересовался он, — Ты так, к следующей пятилетке-то, успеешь песенку написать?

Я спокойно и предельно дружелюбно ответил по всем пунктам:

— Поддержка мне не нужна — сочиняю я в одиночестве. Музыканты есть у Бивиса, целый оркестр. На ноты мелодию тоже он переложит — уже один раз это делал, и Вы сами сказали, что с ним проблем не будет. Песню я напишу за пару недель. Постараюсь сделать такую, чтобы Людмила Петровна попала с ней на "Песню года".

— Высоко метишь... — все еще недовольно, но уже остывая, пробурчал Романов.

— Так хорошей песне там оказаться несложно, а плохую я писать не собираюсь. Вот поэтому мне ничего не нужно. По крайней мере, пока не сделаю то, что пообещал.

— "По крайней мере"? — передразнил Романов.

Я примирительно улыбнулся.

Романов тоже усмехнулся, и ехидно поинтересовался:

— А потом что попросишь? А то, я вижу, ты парень не промах! Я это еще на соревнованиях отметил. С тобой ухо востро держать надобно, а то без штанов оставишь...

— Ну что Вы, Григорий Васильевич! — я изобразил ужас, — Как же Вы будете, без штанов-то?!

Неожиданно возникший лед отчуждения растаял — Романов засмеялся, а за ним и я.

— Задумка у меня самая простая. — начал я, — Я хочу создать современную молодежную группу, песни которой будут петь не только у нас в стране, но и на Западе. Я хочу, чтобы у нас были лучшими не только спорт, армия, балет и космос — но и песни. Чтобы не мы под их музыку — а они под нашу. Вот тогда все, что Вы перечислили, мне и потребуется. А сейчас что-то просить, пока я ничего не сделал и никому ничего не доказал — глупо, нагло и "крохоборно"! — не удержался я в конце.

Романов опять засмеялся, а потом уже серьезно сказал:

— Ладно, пиши и доказывай... Потом поглядим, что для тебя сделать — а то "доброжелатели" у таких, как ты, быстро появляются...

* * *

Развалившись на заднем сидении "Волги", отвозившей меня домой, я лениво размышлял: "Слишком много событий за последние пять дней. Устал эмоционально и физически, поэтому так неровно провел разговор с Романовым. Его интерес ко мне примитивен и приземлен — парочка популярных песен для Сенчиной, и "спасибо, мальчик!" А мне бы его главным союзником надо поиметь. Ни Щелоков, ни тем более Чурбанов, лидерами государства стать не смогут. А больше я никого не знаю. Так что только Романов. По крайней мере, на данный момент. Поэтому будем ублажать дядечку через тетечку... Тьфу... Вот бы еще сообразить, какую ей песню сварганить. "Маленькую страну" вспомнил сходу, а тут нужно будет подумать-поискать в инете".

"Объяснение" с Лехой у меня состоялось еще в четверг. С вокзала мы поехали сначала домой, а затем капитан на "Волге" отвез маму на работу. Мы же с Лехой поехали кататься по городу, благо, у того был выходной. Сначала сытно позавтракали в кафе аэропорта Пулково, поскольку никакой другой, работающей в столь раннее время точки общепита, не нашли. Там — между яичницей и сырниками — я рассказал Лехе о своих "московских приключениях", поразил воображение молодого парня живописанием охоты с Генеральным секретарем, и окончательно добил его сообщением, что скоро в его судьбе могут произойти глубинные изменения к лучшему. В глазах Лехи я прочитал бесконечную благодарность.

После завтрака мы поехали в "Гавань", и по пути мне не составило особого труда рассказать сказку о хранящихся там сокровищах. В моей версии все выглядело просто, и почти безобидно: катаясь с друзьями в Репино на санках, мы стали свидетелями пожара. Горел большой деревянный дом, и пока пожарные его тушили, от сбежавшихся местных жителей мы узнали, что это дом одного умершего около года назад генерала. Наследников нет, и даже некому сообщить о пожаре. Еще через пару дней я из чистого любопытства забрел на беспризорное пепелище, и в груде деревяшек недогоревшей поленницы увидел что-то металлическое. Это оказался железный ящик, в котором и были спрятаны деньги, золото и оружие. Ящик я выбросил, а найденные богатства спрятаны сейчас в нашем ангаре.

На светофоре Леха повернулся ко мне, и глядя в глаза, спросил:

— Это все правда?

Также глядя ему в глаза, я "честно" ответил:

— От первого до последнего слова!

— А почему ты в милицию не сдал, это же все, похоже, ворованное — пусть в Германии, но ворованное? Да и перепродавал генерал, похоже — иначе откуда столько советских денег... — недоумевая, спросил Леха.

— Почему не сдал? — "задумчиво" повторил я, — По многим причинам, Леша — но основная та, о которой мы с тобой уже однажды говорили. Я хочу сделать что-нибудь хорошее, что-то полезное... А если мне всю жизнь нужно будет работать, чтобы кушать самому и кормить семью, то на все остальное времени уже, скорее всего, не хватит. Да и кому все это принадлежит? СССР? Советскому Союзу эти побрякушки никогда не принадлежали. Богачам бывшей гитлеровской Германии? Или тем, у кого они сами это украли? Юридически все это барахло — ничье. А после смерти укравшего все это генерала — и подавно. Поэтому я решил все оставить себе.

После моего горячего спича, какое-то время ехали молча. Я чувствовал, что Леха со мной не согласен, но не спорит, потому что беспредельно мне признателен за разговор о нем с Брежневым.

Я решил поставить в этом разговоре если не точку, то хотя бы многоточие:

— Давай сделаем так... Пока будем осуществлять то, что запланировали, а потом время покажет, как распорядиться этими "сокровищами Флинта".

Леха молча кивнул. Дальнейший разговор не ладился, и оставшийся путь до "Гавани" ехали молча. Перед самым заездом на территорию пирса Леха сказал:

— Хорошо, время покажет. Только имей в виду... Я в любом случае не сдам.

— Я знаю. — спокойно ответил я.

03.06.78, суббота (мой 104-й день в СССР)

Вчера, когда я вернулся со встречи с Романовым, дома меня ждал приятный сюрприз. На работе маме, помимо основного отпуска в августе, дали еще "за свой счет" в июле — для лечения и восстановления сил "героического сына"! Так что у меня есть около месяца, чтобы завершить все дела в городе. От маминого предложения отправить меня на июнь в пионерский лагерь или санаторий, я отбрехался тем, что мне нужно писать песню для Сенчиной.

— Ты сможешь еще одну написать? — опасливо поинтересовалась мама, для которой и "Маленькая страна" явилась большой неожиданностью.

— Наверное, смогу. Мне иногда приходят в голову стихи так, что просто садись и записывай, а иногда приходится выдавливать из себя. В любом случае, в лагере мне никто писать спокойно не даст — а я уже пообещал Романову.

Мама озабочено покачала головой, и тяжело вздохнула. Пришлось успокаивать и обещать, что все будет хорошо...

Поэтому утром в субботу я заперся в комнате, и стал "творить". Ну а если точнее, то искать на просторах Рунета то, что можно было бы выдать Сенчиной в качестве второй песни.

Однако действительность решила нарушить мои "творческие" планы. Сначала в дверь позвонил милицейский капитан, который доставил мне пакет от Чурбанова. В плотном сером конверте с гербом и грозной надписью "Министерство внутренних дел СССР", были записка от Чурбанова, две путевки в Сочи в санаторий МВД "Салют", и пачка фотографий.

В записке от руки Чурбанов писал:

"Витя, здравствуй! Как здоровье — надеюсь, уже все в порядке? Посылаю путевки в санаторий, на тебя и маму. Даты открыты, поэтому когда определитесь с поездкой, сообщи в мою приемную. Там же решат вопрос с билетами. Вложил фото со встречи с Н.А.Щ., ты ему понравился, а про обещанную песню он помнит! В понедельник во "Времени" будет сюжет с награждения. Привет маме! Ю.Чурбанов"

Фотки получились отличные! Особенно одна — где "наглый я" втиснулся между двумя "небожителями", и обнял обоих за талии. От неожиданности оба засмеялись, а я смешную рожу корчил изначально. Получилось на самом деле мило и смешно! А уж фотограф момент не упустил.