Пропаданец, главы 1-16

— Никак не возьму в толк, почему ты все время поминаешь блины, сынок...

Франног вскрыл раковину, затем, по моему настоянию, еще одну. Ковырялся он долго, порезал палец, и дальше эстафету перехватил я. С маниакальным упорством и педантичностью я вскрыл оставшихся моллюсков в надежде, что среди них затесалась хоть одна устрица. Но уповал зря, и лишь загадил весь плот дурно пахнущим соком, который выливался из раковин.

Держа в руках последнего распечатанного моллюска, я с кривой усмешкой взглянул на мудреца:

— Ну, наконец-то вам представился случай закалить ваш аскетизм. Эрт шэрг! А мне, так сказать, остается приобщиться к нему на подневольных началах. Как думаете, сгодится эта дрянь на наживку?

Франног уныло покачал головой:

— Скорее, распугает всю рыбу в округе, сынок.

* * *

— О да, Вандора чопорная, как и полагается принцессе. Чопорная на виду, когда нужно соответствовать званию. В постели же от ее чопорности не остается и следа! Она предается страсти самозабвенно... Представьте только: она обучила меня новой любовной позе...

Мудрец с интересом вперил в меня взгляд:

— А что, их много... этих поз?

— Да, старый вы аскет! Их не одна и не две, а примерно за сотню! А еще она говорила, что меня перевоспитает. Понимаете, в чем проблема: она постоянно хочет быть правой. Да, не скрою, у нее достаточно ума, чтобы принимать верные решения, да еще эта дурацкая женская интуиция... чтоб ее в коромысло... Мы были вместе две недели, и уже на второй день у нас начались споры и конфликты. И... говорю вам как человек, скованный с вами кваэром — потом выходило, что она была права. Порой у меня возникало ощущение, что я ем, сплю, моюсь и занимаюсь сексом с инопланетянкой.

— С кем, сынок?

— С существом из другой вселенной. С женщиной. А еще эта ее болтовня... что мое сердце в ее руках, что я, мол, сужден ей в мужья и тоже стану принцем... Она, дескать, немного ведьма и так видит. Тьфу ты. В общем, через две недели, аккурат перед тем, как Тендал вернулся ко двору Барнаха от Крочо, я втихую свалил. Дал взятку придворному медику, и тот послал меня в горы Абнего собирать целебные травы. Мне передавали, что Вандора была в истерике и все такое... Она ведь думала, что я поплыву вместе с ней в Фалгонар. Точнее, нет: она так видела. Дескать, мы плывем в Фалгонар на какой-то лодчонке, с нами ее братец и еще пара человек... Бабьи романтические фантазии...

К полудню жажда стала нестерпимой. Я, оседлав обломок мачты и накрывшись халатом мудреца, продолжал упрямо грести под палящим оранжевым солнцем. Поверхность моря была гладкая и блестящая, как зеркало. Иногда, отдыхая, я наблюдал в ней свое отражение: широкая физиономия моя окончательно обгорела, стала медно-красной и забавным образом контрастировала с песочными волосами и черной жесткой щетиной, особенно густо покрывавшей тяжелый подбородок.

Мы трепались с мудрецом, чтобы скрасить томительные часы плавания. О чем говорят мужчины (даже вышедшие в тираж, или никогда не пробовавшие этот самый тираж на вкус) между собой? Разумеется, о бабах. Как-то так вышло, что именно о них зашла речь. И снова разговор коснулся Вандоры.

— И все же...прошло больше семи месяцев... Но ты ее не забыл.

— Не забыл, Франног. Скажу со всей душевной прямотой. Но не знаю, что я в ней нашел. Может, родинку на правой ягодице.

— Хм...

— Я делал ей массаж ног! Она единственная женщина, которой я делал массаж ног! Вы понимаете, мудрец? Не знаю, что я в ней нашел. Она скандальна, как все принцессы. Очень тяжелый человек во всех смыслах. Принцессы привыкли хорошо кушать, и она не исключение... Не полная, но и далеко не тростинка. На чемпионате по переносу жен я спинку сорву.

— И все же ты ее не забыл.

— Да прекратите вы талдычить одно и то же!

— Но ведь не забыл, верно?

— Ну, положим. Вы ее не видели, она ведь не ездила ко двору Крочо с братцем Тендалом, а со мной кувыркалась... Не видели, но я ее опишу. Не шибкая красавица, зубы немножко вперед, похожа на белочку с сердитым взглядом, длинные рыжие волосы, наметившийся животик, маленькая грудь, широкие бедра, ростом мне по грудь. В общем, далека от идеала.

— Красота в глазах смотрящего, сынок.

Я застонал:

— Ох, Франног, ну зачем вы меня грузите?

Старый аскет непонимающе приподнял брови:

— Чем я тебя гружу?

Черт, в какой раз забываю, что местные не понимают земные идиомы.

— Блин... забудьте! Она скандальная сановная особа. Скандалит. Всегда хочет быть правой.

— Есть положительные моменты?

— Попа... большая и такая... ухватистая. В этом есть известная прелесть, когда лишаешь Вандору исподнего.

— Хммм.... Еще?

— У нее ум — как бритва.

— Уже лучше. Еще?

— В постели богиня.

— Хм-м-м. А душевные качества?

— Резкая, как п... палка. Способна на верность, хотя переспала, по ее же словам, с более чем тысячей мужчин. У принцесс такое случается. Но способна... Не спрашивайте, откуда знаю. У нее характер — кремень. Если уж что решила... А решила она меня захомутать. А еще она подарила мне мужские духи.

Франног молчал некоторое время. Затем сказал — осторожно подбирая слова:

— Сынок... Насчет духов — пусть это останется между нами... А если хорошенько подумать над тайными мотивами твоего поведения, то может оказаться, что ты вовсе не сбежал из Селистии, ты просто решил переселиться в Фалгонар, втайне надеясь, что встретишь там Вандору. А все твои действия в Селистии против самого себя — когда ты обрюхатил, прости мне сей вульгаризм, жену герцога, были направлены против самого себя, собственной трусости и эгоизма. Не в силах сломить их сознательно, ты прибег к радикальному средству... Понимаешь? А то, что ты сбежал от Вандоры, это вовсе не опасение потерять вольную жизнь, вступив в брак... Не-е-ет. Ты боялся, что не сможешь ей соответствовать. По многим причинам. Она ведь... ты чувствовал, что она много лучше тебя... Как человек.

Откуда ты, старый хрыч, знаешь о психоанализе? И почему я не хочу тебя слушать?

— Все это чушь, Франног, чушь и ерунда.

Мудрец вздохнул.

— Любовь. Любовь должна заполнять тебя до краев. Но пока, я зрю, она не наполняет тебя и наполовину... Но это ничего, ничего... Ты уже меняешься... тут, на море, ты прошел и еще пройдешь испытания, кои изменят твою духовную сущность.

Я фыркнул:

— Вы говорите, как какой-нибудь... бог.

— Боги всегда говорят простые вещи. Жаль, смертные их не слышат.

— Ладно, согласен, убедили. Пусть меня заполняет любовь... к самому себе.

— Нет, Олег, — мы любим себя априорно. И часть этой любви — большую часть — мы должны направлять вовне, на других, тех, кто связан с нами родственными, братскими и чувственными узами.

— Заткнитесь, Франног.

* * *

Раньше я любил читать надписи в лифте. О, там попадались великие перлы! Например — "Господа, не путайте лифт с общественным туалетом!.. Или путайте не так часто", или "Я хочу Катю так и так!" — с изображением, как именно страждущий хочет Катю, с дополнительной подписью: "Я тоже хочу Катю так!" и еще одной подписью: "Да не дам я вам обоим!". И еще помню надпись: "Хочу на море!!!" — ну просто крик души. Так вот, сейчас я бы прикончил этого писуна.

Прошло еще два часа. Жажда палила губы. Разговор, естественно, увял — не очень-то приятно ворочать языком, который напоминает рашпиль.

Замри, картинка! Да, я знаю, что вы видите: утлый плот, а на нем - два изможденных придурка, которые не знают, каким образом выпутаться из обстоятельств. Они-то на море, о, они еще как на море! Курорт, одним словом: кругом чистейшая вода, солнышко пригревает - загорай да купайся. Нет, я, все-таки, если случится снова оказаться в моем мире - найду гада, изукрасившего стену лифта, и убью.

Мудрец рвался грести, однако я запретил старику браться за весло. Тогда Франног затеял ловить рыбу: выдернув из подштанников кожаный шнурок-опояску, он привязал к нему найденный среди досок гвоздик.

— Наловим рыбы, надавим из нее сока! Рыба как женщина — клюет на блестящее! — сказал он с видом эксперта, забрасывая "удочку".

Мне вдруг вспомнилась Вандора. Разве эта женщина клевала на блестящее? Разве она вела себя когда-нибудь как глупая пустоголовая дамочка? И разве стоили те девки (глупые или умные, красивые или не очень, добрые или стервозные — все равно!), с которыми я имел дело в Селистии, хотя бы ее ногтя? Она была мудрая женщина — по-настоящему, а не самозвано мудрая. А я... А, что говорить! Бежал, предал... Боги, эй... Бо-о-оги-и-и! Слушайте, боги... Сколько вас там на небе? Если я доберусь до берега живым... Я вам клянусь... Я приношу еще одну клятву (третью, для точности): ежели судьба сведет меня с Вандорой снова — я, так уж и быть, останусь с ней, и сделаюсь... блин, какое противное и мерзкое словосочетание — ее любимым мужем.

Боги, разумеется, не услышали.

Франног ловил рыбу до самого вечера, лежа под навесом боком ко мне. Увы, рыба оказалась совершенно невосприимчива к ярким цацкам. В конце концов, мудрец, задремав, выпустил из рук опояску, и та, влекомая гвоздем, ушла в гости к Предвечному.

— Вот теперь вы настоящий голодранец, — молвил я с нотками триумфа.— Кстати, я подумал: на леску вполне пошли бы нити канатов. Пустая голова. А вы-то, вы-то, мудрец! Вам голова на что?

Франног отмахнулся. Он настолько ослаб и расстроился, что не мог говорить.

Прошла тяжелая ночь...

На третий день утром я внезапно бросил грести. Перейдя на плот, отбросил весло и почесал сквозь прореху в подштанниках отсиженный зад.

— Ерунда, — сказал сипло, с трудом шевеля распухшим языком. — Мы сковырнемся раньше, чем пройдем две трети пути и встретим первые рыбацкие шаланды. Нужно ловить рыбу.

Франног приподнял дрожащую голову и вымолвил едва слышно:

— Ох, сынок, но ведь я вчера пытался!

— Пытались, да не так. Попробую острожить.

— А приманка?

— Будет вам приманка...

Расколов пополам весло, я сделал вдоль держака будущей остроги насечки. Обмотал их канатом и закрепил его конец на палубе. Затем прочно привязал к держаку перочинный нож и пару гнутых гвоздей, которым надлежало застрять в теле жертвы вместо полагающихся остроге зубцов. Готово. Я прилег на раскаленные доски. Вздохнул и царапнул лезвием основание большого пальца левой руки. Слабо... Я надавил: нож с неприятным скребущим звуком пропорол кожу.

— Аргх!

Я опустил руку в воду: вот и приманка! Скорей плывите сюда, морские хищники! Здесь вас поджидает хищник сухопутный, в руке самодельная острога, а рядом весло, чтобы глушить рыбу.

Бомбар, помнится, потерял за время путешествия через Атлантику двадцать пять килограмм. Интересно, сколько я уже потерял? Бомбар-то хоть питался сырой рыбой.

Прошло несколько часов. Временами я окунал левую руку и напряженно вглядывался в теплую воду. Халат прикрывал меня до ягодиц, подштанники — до подколенок, а голые икры яростно жгло солнце.

А жажда... жажда палила горло безумным огнем...

Франног скорчился под навесом, потянув ноги к животу, и временами негромко охал.

— Странно, — наконец сказал я, тяжело проталкивая слова по сухому, будто забитому раскаленным песком горлу. — Море словно вымерло. Тунцы, дорады, бониты — ладно. Но где акулы и физитеры? Даже медуз нет!

— Я повторю: что-то готовится! — прошелестел со своего места Франног. — Все морские обитатели затаились и ждут. Помяни мое слово: нам недолго осталось ждать урагана!

Жаль, что его слова не оказались пророческими буквально. Солнце палило по-прежнему, и к вечеру мудрец окончательно обессилел. Он сжался под навесом, разинув рот и прикрыв глаза, воздух клокотал в его легких: все-таки сердце у него, хоть и хорошее для старика, начинало сдавать.

Я, кинув острогу, вновь попытался грести, взгромоздившись на обломок мачты, но и мои силы окончательно увяли. Я чувствовал себя как в наркотическом угаре, начинал грезить наяву. Поняв, что скоро потеряю сознание, прокусил нижнюю губу, и некоторое время жадно сглатывал собственную кровь.

Потом я вдруг обнаружил себя в воде, и сквозь жгучую пленку соли разглядел, как торец плота удаляется, мерно покачиваясь на волнах.

— Аргх! — Я догнал плот парой могучих гребков, и, взобравшись на нестерпимо горячие доски, увидел, что Франног умирает.

Кваэр, будь ты проклят!

— Франног! Франног, вашу... за ногу! Снимите заклятие! Я клянусь, что закончу ваше дело! Освобожу Нэйту!

В эти секунды я был искренен так же, как и тогда, когда приносил клятву остаться с Вандорой, если судьба сведет нас снова.

Старый хрыч покачал головой. У него не было сил даже открыть глаза.

Проклиная себя, я выпрямился, сжав кулаки. Обвел взглядом равнодушный горизонт, над которым колыхался муар испарений...

— Корабль!

Это было невозможно, но это... было! Корабль плыл с севера на юг милях в двух от плота, быстро рассекая воду острым клювом тарана. Он показался мне гордой птицей с золотым оперением. Три мачты с подвязанными и, слава богам, белыми парусами, два ряда длинных весел, высокий позолоченный борт и гордо вздернутая корма.

— Где корабль, где? — Франног, который только что собирался врезать дуба (или "отдать концы", если уж говорить по-морскому), был уже на ногах. — О милосердный Шахнар! Олег, дурень, не стой — он уходит!

Несколько минут оба страдальца, поправ усталость, отплясывали дикарский танец, бессвязно жестикулируя и раздирая глотки обезьяньими воплями. Я схватил острогу, привязал к ней халат, и начал размахивать им над головой, чуть не угодив Франногу по лысине.

И птица с позолоченными перьями замедлила стремительный полет, а потом, выписывая огромную кривую, развернулась. Над форштевнем, отблескивая, красовался гордый плечистый витязь, чья рука с вытянутым золотым мечом служила ложем для основания бушприта.

— Спасибо тебе, всесильный Шахнар! — проблеял мудрец, подскакивая и гримасничая, как мартышка.

Я тоже взревел во всю мощь своих легких:

— Премного благодарен, дорогие боги! Вот увидите, я исполню все свои клятвы!