Отчаянно зевая, Грейс вышла из спальни и, потирая кулаком глаза, поплелась вверх по лестнице. Дом был тих, все спали... И только одному бессовестному плаксе заняться было нечем!
Женщина подошла к приоткрытой двери гостевой комнаты, толкнула ее ладонью и, полная решимости устроить ночному нытику головомойку, шагнула через порог.
И ахнула.
На столике у окна горела оплывшая свеча. А рядом на подоконнике, отчаянно стеная, билось шерстистым лбом о камень маленькое существо в съехавшем на левое острое ушко изодранном колпаке.
— Брауни?!— ахнула хозяйка дома. Сон слетел с нее в одно мгновение.— Вы... ты... откуда?!
— У-у-у!..— завывал домашний дух, катаясь по холодному подоконнику и, кажется, вовсе не замечая замершую на пороге Грейс.— Да как же быть-то теперь мне, горемычному-у-у?.. Зачем я ее, остолоп, вообще из-под надзору-то отпустил?! Пропадет теперь девочка моя в ручищах разбойничьих! А я ведь и сделать-то ничегошеньки не могу-у-у-у!..
— Постойте...— неуверенно пробормотала совершенно сбитая с толку леди, входя в гостевую спальню и прикрыв за собой дверь, чтобы стенания маленького хранителя очага не разбудили еще кого-нибудь.— Вы... вы ведь брауни? Тот самый... Нэрис мне говорила! Но не сказала, что с собой вас сюда привезла...
— Она и не привозила-а-а... Я са-а-ам... И всё зазря! Всё! Не уберег, не сумел, не оправда-а-а-ал! Как домой теперь вернусь, как старому хозяину в глаза смотреть стану?! О, горе мне! Горе мне, дураку ушастому!.. На что мне жизнь-то моя вековая, коли теперь до конца дней личико ее бледное перед глазами так стоять и буде-е-ет?..
— Да чье "личико"?!— потеряв терпение, рявкнула Грейс, поняв, что сочувствием и тактом безутешного брауни не проймешь.— Скажите вы толком! Что здесь происходит, в конце-то концов?!
— А тебе что за дело, женщина?..— нелюбезно буркнул он, сделав паузу в прилежном битье лбом о подоконник.— Чего пришла? И без тебя тошно...
— Вообще-то,— отрезала леди Кэвендиш,— это мой дом! И я имею право знать, что здесь творится! Сговорились вы все, что ли?! То одна ревет белугой, то второй камни бодает!.. А я спать хочу!
— Спать?!— вздыбив шерсть, зашипел брауни.— Спать?!
— Да! И прекратите скалиться, я вас не боюсь!!
— А вот и зря...— недобро прищурился он. Грейс страдальчески закатила глаза:
— Помилуйте! Нэрис говорила, что брауни никогда не причинит вреда человеку. И, по совести, уж мне-то и вовсе не за что!.. А если вздумаете кусаться, то так и знайте — леди МакЛайон вернется от тетушки, и я ей всенепременно нажалуюсь!
— Вернется?— почему-то растерялся он, даже спрятав зубки.— От тетушки?.. Ты это... ты о чем вообще, женщина?
— Здравствуйте!..— всплеснула руками Грейс.— А еще дух вездесущий! Вы разве сами не знаете, что Нэрис...
— ...уехала утром кататься, спустилась к берегу и попала в руки к пиратам,— закончил за нее брауни.— Они, вишь, грабить пришли, а там такой куш!.. Охранников извели, только норманн и выжил, да и то — сомнительно, что еще хоть пару деньков протянет. А девочку мою забрали. Выкуп просили... Только сами ж и не взяли — корабль развернули да ушли прямехонько в шторм! Сволочи!! А на кой же черт воровать-то ее тогда было?! И где мне искать ее теперь, а? Где?!
— Пираты...— потерянно повторила Грейс, медленно опускаясь на краешек кровати.— Прогулка... Тётушка с побережья... Ну, Дэвид!!
— Чего?— захлопал глазами брауни, видя, как она меняется в лице. Леди Кэвендиш сжала кулаки:
— Он мне врал! Они все мне врали!..
— Так ты что — не знала, что ли?..— запоздало дошло до брауни. Взгляд его черных глазок скользнул по расплывшейся фигуре первой красавицы Шотландии.— Ох ты ж мне!.. Вот я дурень! Бабе в интересном положении всё и выложил...
— "Положение, положение"!— свирепо выдохнула Гейс.— Замучили вы все меня с этим "положением"! Туда не ходи, так не сиди, это не ешь, ничего, тяжелей иголки, не поднимай... Еще и врут в глаза все — от служанки до собственного мужа!.. Да что со мной случится-то?! Я не англичанка худосочная, чтобы на месте помереть от первой же плохой новости!
— Это да,— согласно протянул домашний дух, глядя на ее полыхающие щеки.— Крепкой породы, нашенской... Обожди-ка!
— Что такое?..
— Тс-с!— предостерегающе шепнул он, быстро обернувшись в сторону окна.— Там приехал кто-то. Вона лошадь-то вся в мыле... Гонец, чтоль?
— Наверное,— пожала плечами леди Кэвендиш, тоже подходя к окну и вглядываясь в фиолетовые предрассветные сумерки.— Погоди, а я его знаю! Это же один из капитанов королевской эскадры. Как же его... То ли Стивенс, то ли Соммерс?
— И чего он тут посередь ночи забыл?..— наморщил лоб брауни. Потом подумал и, быстро спрыгнув на пол, засеменил к двери:— Сбегаю, узнаю. Уж не новости ли какие?
— Я с тобой!
— Куды?— чихнул он, приостановившись на пороге.— Ежли прав я — так муж тебя все одно вытурит, чтоб не волновать лишний раз... Здесь обожди. Щас вернусь — расскажу.
— Да тебе-то какая разница?— вскинулась леди. Хранитель очага обернулся от двери и, прежде чем исчезнуть в темном коридоре, серьезно сказал:
— Ты мне, конечно, как есть никто. Но девочка моя правду сказала: мы человеку вреда не причиним... Её я не уберег, дак хоть тут бы делов не натворить! Своего Хозяина у тебя в дому нету — так я пока побуду... Сиди уж. Я врать не привык, обещал рассказать — расскажу.
— Ну, ладно...
Она разочарованно вздохнула и снова присела на кровать. Обида на мужа мешалась с искренней тревогой о пропавшей гостье. Не то чтобы они с Нэрис были уж такими задушевными подругами, но все же... Это ведь действительно ужасно! Пираты, плен — как во сне дурном! "Ну, ничего!— подумала Грейс.— Уж выкупить Нэрис у нас золота достанет. Только бы Ивар не узнал, как мы ее проворонили... Дэвиду руки не подаст, а со мной и вовсе разговаривать перестанет. Или нравоучениями насмерть замучает!.. А я-то в чем виновата? Она же мне не дочь, в конце-концов... Бедняжка. Небось такого страху натерпелась! Врагу не пожелаешь"
Снизу донеслись приглушенные мужские голоса. Грейс прислушалась: слов было не разобрать, но тон разговора настораживал... Запыхавшийся гонец лепетал что-то, будто оправдываясь, а Дэвид чертыхался через слово по старой морской привычке. "Неужто новости плохие?— похолодела леди.— Ах, господи!" Она поерзала на кровати, нерешительно комкая в пальцах концы шали, и, мысленно махнув рукой на обещание брауни "вернуться и рассказать", шмыгнула в приоткрытую дверь. На цыпочках подкралась к перилам лестницы и притихла, затаив дыхание — адмирал и его подчиненный стояли прямо под ней, на втором этаже, в коридоре.
— ...мне очень жаль, ваше сиятельство,— в очередной раз повторил то ли Соммерс, то ли Стивенс.— Но это абсолютно точно. Мы всю округу прочесали... Сплошные обломки.
— Может, это был не "Альбатрос"?
— Он самый, господин адмирал. Мы нашли кусок борта. С частью названия... Мне очень жаль. Рифы в такую волну — смертный приговор. Вы ведь сами знаете...
— А спасательные шлюпки? Нашли хоть одну?
— Обе нашли. Остатки,— капитан "Воителя" печально склонил голову.— И больше ничего. Ни одной живой души. Буря была страшная, ваше сиятельство.
— Черт возьми!
— Мне очень жаль...
У Грейс задрожали руки. Она медленно попятилась от перил, уже не вслушиваясь в виноватое бормотание гонца. Значит, пираты потерпели крушение. И корабль разбился о рифы. И все погибли. Все до единого.
— Пресвятая дева...— бормотала Грейс, привалившись спиной к двери гостевой комнаты.— Какой кошмар. Какая ужасная несправедливость!.. Ей ведь всего двадцать было, бедная девочка... Если бы я знала! Я бы лучше на ключ дом заперла!.. Господи, господи... Что же я Ивару скажу?!
Рассвело. Ливший всю ночь дождь прекратился, оставив после себя поникшие мокрой листвой деревья и глубокие лужи на тисовой аллее. Поместье Кэвендишей, еще несколько часов назад бурлившее и клокотавшее, как густая похлебка в котле, притихло, словно в ожидании бури. Внизу, на кухне, тесной стайкой сгрудившись у печи, собралась вся домашняя прислуга — от экономки до самой младшей горничной. На столе одиноко торчал кувшин грога — полный до самых краев и совсем остывший. Поленья в очаге давно прогорели. Но, казалось, никто этого не замечал — все сидели молча, настороженно прислушиваясь к замершему дому, и только из маленькой комнатушки по соседству с кухней доносилось монотонное бормотание — это кухарка Элинор, стоя на коленях перед своей узкой кроватью, молилась за здравие любимой хозяйки.
Сверху, разорвав тишину, донесся громкий протяжный вопль. Горничные вздрогнули и испуганно втянули голову в плечи. Вопль повторился. Седая экономка медленно покачала головой и бросила взгляд в маленькое окошко:
— Да когда уже она явится?.. Хозяин третий раз посылает! И ведь оговорено было...
— Так ведь не в срок же началось,— тихо сказала молоденькая судомойка.— Ох, мамоньки мои! Да что ж она так кричит-то?!
— Придет время — сама узнаешь,— отозвалась экономка, откладывая свое вязание. Поднялась на ноги, подошла к окну, выглянула и снова покачала головой:— Никогда мне не нравилась эта надменная гусыня! И пускай она из благородных, да только не след себя так вести!.. Где это видано, чтобы бабке повивальной лорды в ножки кланялись?! И ведь не за "спасибо" же, вперед уплочено!..
— Госпожа Фелиция дело свое знает,— неуверенно заступилась за копушу-повитуху одна из горничных.— Она у нас в округе лучшая!
— Была бы лучшей — ужо тут была бы!— безапелляционно заявила экономка.— От нее до нас всего-то мили три, его сиятельство дрожки предоставил... и где она, а?!
Как будто в ответ на этот вопрос, по аллее, разбрызгивая грязь, пролетел маленький экипаж. На его сиденье, подпрыгивая, высилась громоздкая черная фигура, по самый нос закутанная в плащ. Фигура держала на коленях маленький, обитый кожей сундучок. Дрожки лихо притормозили у парадного входа, кучер соскочил с облучка и подал руку сидящей даме. Та, не удостоив его даже взглядом, величественно сошла вниз и принялась подниматься по ступенькам крыльца.
— Явилась!— со смесью облегчения и осуждения в голосе воскликнула экономка.— Ну наконец-то!..
— Слава богу!— хором вздохнули горничные, заметно приободрившись. Экономка поправила пояс, увешанный ключами, и принялась отдавать приказы:
— Энни, Бетти — бегом к госпоже Фелиции, примите плащ, помогите с саквояжем... Глэдис, подбрось дров, гляди, одни угли остались! Джейн, нагрей побольше воды! А вы, двое, пойдете со мной. Нужно взять в шкапу чистых полотенец...
Кухарка, прислушиваясь к суматохе, в одну минуту поднявшейся на кухне, с надеждой взглянула на деревянное распятие, что висело над самой кроватью:
— Слава тебе, Господи! Теперь уж все в порядке будет...
...Однако чаяния Элинор сбываться не спешили. Серый день медленно перетек в ночь, общее напряжение, царившее в поместье Кэвендишей, сменилось тоскливой апатией, а долгожданный наследник все никак не хотел появляться на свет. Роды затягивались. Измученная Грейс металась на мокрой перине, уже плохо понимая, что вокруг происходит, кто все эти люди и почему эта жуткая боль никак не прекращается. Бледная от переживаний Лилли, которая уже сутки ни на шаг не отходила от госпожи, дрожащими руками швырнула в лохань очередной компресс и вскинула голову:
— Послушайте! Сколько можно тянуть?! Вы приняли не одну сотню младенцев, так делайте уже хоть что-нибудь!..
— Я делаю всё, что в моих силах,— бесстрастно отозвалась повитуха, ощупывая твердый живот роженицы. И, покачав головой, обернулась к державшему жену за руку лорду Кэвэндишу:— Ваше сиятельство, отойдемте на минутку.
Он встал. Грейс, мгновенно придя в себя, вцепилась в его руку стальной хваткой:
— Дэвид, не бросай меня!
— Тихо, тихо, солнышко...— ласково сказал адмирал, осторожно высвобождаясь,— я только на минутку. И сейчас же вернусь. Здесь Лилли, она никуда не уйдет...
Он отошел следом за акушеркой к окну спальни и, оглянувшись на стонущую супругу, сказал:
— В чем дело, госпожа Фелиция? Я, конечно, не знаток, но...
— Схватки прекратились еще час назад,— сказала та.— Нужно принимать решительные меры. Но это чревато, ваше сиятельство, и я должна знать наперед — кого спасать в первую очередь?..
— Простите, что вы сказали?— обомлел адмирал. Повитуха развела руками:
— Это непростой выбор, сэр, однако... Ребенок уже почти не шевелится. Пока есть небольшие шансы, но хирургическое вмешательство может убить вашу супругу. Поэтому я и уточняю...
— Вы в своем уме?!— рыкнул сэр Дэвид, нависая над женщиной.— Спасайте обоих! Вы что, целый день тянули только для того, чтобы сейчас взяться за нож?!
— Я надеялась на благополучное разрешение,— поджав губы, отозвалась повитуха.— И я предупреждала вас, ваше сиятельство, что могут быть трудности. Ребенок очень крупный. Леди Кэвендиш сама не разродится.
— Так помогите ей, на кой черт вы тогда тут нужны?!— треснул кулаком по стене взбешенный адмирал.— Хватит разговоров! Займитесь делом!.. И немедленно — если что-то случится с Грейс, я вас по миру пущу! Ясно?!
— Как пожелаете, ваше сиятельство,— повела плечом госпожа Фелиция. На ее надменном лице не дрогнул ни один мускул.
Отойдя к столику, на котором стоял черный кожаный саквояж, акушерка откинула крышку, расстелила на столешнице полотенце и принялась вынимать из сундучка какие-то блестящие предметы, бросив через плечо короткое:
— Я бы посоветовала вам выйти, сэр. Это зрелище не для мужских глаз...
— Дэвид!— в ужасе взвизгнула Грейс, разглядев орудия родовспоможения, больше похожие на орудия пыток.— Не уходи!.. Не оставляй меня с этой женщиной! Она меня убьет!..
— Ну что ты, милая,— неуверенно сказал он, стараясь не смотреть на страшные приготовления.— Госпожа Фелиция — опытная повитуха, все будет хорошо...
— Конечно,— улыбнулась акушерка, наконец поворачиваясь.— Не стоит так волноваться, леди Кэвендиш. Пора уже вашему сыночку увидеть свет Божий!..
Она повернулась к Лилли:
— Оставьте в покое компрессы, они сейчас ей не нужны. Вот, возьмите веревки. Леди нужно будет аккуратно привязать, чтобы она себе случайно не навредила.
— Но, может, как-нибудь...
— Попрошу без пререканий!— сурово велела госпожа Фелиция.— Делайте, что вам велели!
— Лилли, не надо!— затряслась Грейс, вжимаясь затылком в высокую спинку кровати.— Я сама справлюсь!.. Уберите отсюда эту сумасшедшую!!
— Сами вы не справитесь,— отрезала повитуха, нависая над несчастной роженицей и одним движением оголяя ее тугой живот.— Сейчас обработаем, и...
— Да вы мне хоть обезболивающего дайте!— взвизгнула Грейс.— Наживую резать?! Совсем рехнулись?!
— По сравнению со схватками это не так страшно,— отозвалась акушерка, споро смазывая предполагаемое место разреза какой-то темной мазью.— Боль при родах — есть кара Божия, и принимать ее полагается со смирением, ибо говорится в Библии...
Лилли, побагровев до корней волос, вскочила на ноги:
— Нет уж, хватит! А ну пошла вон отсюда, старая кошка!.. Господь наказал Еву за ее грех, но моя госпожа тут не виновата!.. А будь моя воля, я б и вас, бабок повивальных, бессердечных, такие ж мучения испытывать заставила! Убери нож, грымза, и убирайся отсюдова! У меня самой четверо деток, и я, даст Бог, без тебя управлюсь!..
