Армии мятежного раджи не было ни в Вонгбее, ни в окрестностях разоренного города. Соглядатаи Камуото и вездесущие проныры генерала Фанга не докладывали о движении крупных сил в направлении Шаанга или закатного юга. Должного флота у сиртаков не было, да и главные пиратские ватаги данной части побережья в этот раз неожиданно выступили в качестве союзников юнь, и командующий войсками даже начинал подумывать о том, не стоит ли подрядить этих ребят как каперов для переброски грузов напрямую по морю. С этой же целью Камуото распорядился занять разоренный Вонгбей, численность жителей которого до страшных событий более чем в два раза превышала размеры седьмой армии, но сейчас была сведена практически к нулю. Кроме удобного порта, выбор генерала предопределялся еще одной важной причиной.
До вторжения в регион сиртаков местное население и в особенности власть предержащие относились к хмоси и немногочисленным метисам примерно так же, как к говорящим обезьянам из южных джунглей. Поэтому, на взгляд Камуото, не было ничего удивительного в том, что болотники поголовно переметнулись на сторону захватчиков, кто открыто, влившись в ряды вражеского войска, а кто тайно, поддерживая сиртаков припасами, указывая им удобные тропы и укрывая раненых в своих домах. Доверять населению провинции, чей этнический состав за последние десять дней очень быстро стал пугающе "однородным", Камуото не собирался. Семена ненависти были посеяны в здешнюю землю предыдущими хозяевами, они же и собрали созревший черный урожай, захлебнувшись ядом, что тек вместо сока внутри прогнивших плодов. Генерал Юнь не собирался усугублять случившееся, и если с точки зрения законов той же Империи хмоси были злостными предателями, чья вина считалась бы полной и абсолютной, то даже при ляолянском дворе эту ситуацию уже не сочли бы столь однозначной.
Солдаты Камуото встали на постой в наиболее уцелевших кварталах Вонгбея. Сам командующий вместе со всем своим штабом переместился во дворец городского совета. Крепостные стены оказались почти нетронуты, и дозорные посты были развернуты в башнях и старых караульных помещениях. Десятки разведчиков были разосланы во все стороны — искать армию Ранджана и следить за хмоси. В порту саперные команды спешно приводили в порядок уцелевшие причалы и пирсы.
Ничто не предвещало внезапной беды, и свою первую ночь в мертвом городе юнь восприняли достаточно спокойно, получив, наконец-то, долгожданную передышку после двух с лишним месяцев марша. Тем неожиданнее и неприятнее для генерала Камуото стала ситуация, когда уже далеко за полночь перепуганный денщик поднял его с постели и сообщил о том, что на улицах Вонгбея идут масштабные бои. В воцарившемся хаосе отдельные сотни оказались оторваны друг от друга, а офицеры, не получая приказов от высшего командования, вынуждены были действовать на свой страх и риск. Ракетные батареи и метательные машины, так до сих пор и остававшиеся разобранными и уложенными в походные телеги, оказались теперь бесполезны. Штаб генерала не мог руководить действиями солдат в достаточной мере быстро и согласовано, а задержки и ошибки из-за незнания обстановки были теперь фатальны.
Главной проблемой стало то, что было невозможно понять, сколько врагов сейчас противостояло юнь, откуда они берутся, и какой тактический план пытаются реализовать, нанося по противнику беспорядочные "булавочные" удары и поджигая те немногие постройки, что еще были в состоянии гореть. Весь ужас происходящего стал понятен Камуото только ближе к рассвету.
Первые уличные схватки, поднявшие на уши весь город, на самом деле оказались лишь последствиями неудачных вылазок сиртаков, начавшихся еще задолго до того в первые вечерние часы. Несмотря на выставленных часовых и все предосторожности полусотников, целые отряды юнь оказались полностью перебиты во сне. Вокруг Вонгбея были замечены большие группы враждебных хмоси, а в тот момент, когда по черному небосводу стали расползаться первые алые блики, бойцы Ранджана предприняли главную попытку обезглавить седьмую армию.
Многочисленные группы сиртаков, не слишком хорошо вооруженные и облаченные, по большей части, лишь в потрепанные трофейные доспехи, накатывались волнами на стены дворца, появляясь из переулков и из подвалов торговых рядов, высившихся на другой стороне центральной площади. Охрана генерала и несколько солдатских отрядов, вынужденных отступить к дворцу, отражали атаки на высокой широкой лестнице у парадного входа, рубились в узких коридорах, ведущих на кухни и в кладовые, а также сбрасывали вниз тех врагов, кто пытался при помощи веревок с железными крючьями вскарабкаться на второй или третий этаж. Камуото ожидал, что противник быстро выдохнется, а на помощь ему самому подойдут свежие силы, но этого так и не произошло.
Несмотря на то, что потери юнь были относительно невелики, воины седьмой армии были вынуждены сначала оставить двор, а затем отступить на второй этаж. Офицеры и чиновники штаба спокойно и без суеты изготовились к бою. Оруженосцы и денщики помогли Камуото облачиться в старинные ритуальные доспехи его рода, представлявшие собой массивный цельнолитой панцирь со множеством толстых и грубых, но великолепно подогнанных пластин, закрывавших руки и ноги. Кто-то менее высокий и крепкий вряд ли сумел бы долго носить подобную защиту древнего лим-бо, но генерал с юных лет был привычен к подобной тяжести. Не менее умело он был подготовлен и к обращению с большим круглым щитом и внушительной булавой, украшенной загнутым "клювом". Округлый шлем с посеребренной маской, изображавшей оскал демона ярости, Камуото одел в последнюю очередь, перед тем, как отдать своим людям приказ оставить второй этаж и перегруппироваться на третьем.
Воины Ранджана ворвались в большой зал собраний и замерли на пороге в заметном смятении. Генерал Камуото, стоявший у противоположного входа в помещение во главе своих офицеров и оставшихся телохранителей, сейчас походил на ожившую железную статую и без сомнений одним своим видом внушал страх и почтение любому противнику. Бойцы-юнь ринулись в атаку, молча, без воинственных кличей и изощренных ругательств, навалившись на врага могучей всесокрушающей силой. Опытные солдаты и самые верные офицеры командующего, ветераны, прошедшие с ним не меньше десятка умбейских компаний, смяли и опрокинули опешивших сиртаков так, как полноводный поток, прорывает хлипкую плотину, строители которой слишком много времени отводили на отдых и посторонние разговоры. На втором этаже им также никто не сумел оказать достойного сопротивления.
Эта схватка вызвала у генерала странное смешение чувств. С одной стороны он понимал, что допустил самую большую ошибку в своей жизни, раз позволил загнать себя в такое положение, с другой — руки и оружие, истосковавшиеся за годы, по "настоящему делу" дарили Камуото ни с чем несравнимую радость. Его последний бой с настоящим живым врагом лицом к лицу состоялся более пятнадцати лет назад, но могучее тело, терзаемое постоянными ограничениями и регулярными тренировками, не позабыло былых своих навыков. Сбивая противников с ног страшными ударами палицы, расшвыривая их в разные стороны щитом и переступая через изувеченные тела, генерал впервые за долгие годы ощущал, как кровь все быстрее бежит по венам, даруя сознанию непередаваемый детский восторг.
Как ветер выметает осеннюю листву с опустевшей улицы, так и юнь сумели единым порывом выбросить врага за пределы здания. Но останавливаться на достигнутом никто из них уже и не думал. Вид убегающих сиртаков требовал продолжать преследование, и Камуото даже не пришлось отдавать лишних приказов. Четыре десятка царских солдат, все кто уцелел к этому моменту из числа защитников штаба, появились на центральной площади, гоня перед собой не меньше двух сотен вражеских воинов. Осторожность и страх больше не мешали юнь упиваться боем, и тех, кто уже двигался к ним навстречу, расталкивая отступающих трусов, они тоже совсем не боялись.
На неполную минуту они замерли друг напротив друга. Тяжелые мечники Ранджана в сплошной ламинарной броне с головы до колен и ближний круг командующего седьмой армии в измазанных кровью доспехах из стали и красной меди. Во взглядах, которые бросали и те, и другие, не было ничего, кроме радостного предвкушения. Могучий сиртак с внушительными плечами и гладко выбритым лицом, что было для его народа совсем нетипично, вышел вперед, вскинув подбородок и давая утреннему ветру, несущему запах свежей гари, растрепать длинные волосы на непокрытой голове. Из всех противников этот боец видел сейчас лишь одного, и не понять этот вызов было нельзя.
Генерал Юнь осознал все прекрасно. Быть может, еще зим десять назад он, вероятно, рискнул бы выйти на поединок, но сегодня его тело, несмотря на всю свою силу и выносливость, было лишь телом шестидесятилетнего старика. Молодой сиртак был достаточно проворен, чтобы, долго ускользая от Камуото, вымотать его и победить без особых трудностей. Но проигрывать командующий седьмой армии не собирался, даже, несмотря на то, что вокруг его маленького отряда уже смыкалось кольцо из почти четырех сотен врагов, собиравшихся со всех сторон. Вскинув руку с окровавленной булавой, генерал коротко прохрипел приказ, и его люди снова ринулись в битву.
Камуото вломился во вражеский ряд, с прежним наслаждением круша ребра и проламывая черепа. Вокруг свистели мечи, слышались проклятья, и всякие иные мысли, кроме упоения битвой оставили пожилого стратега. На них наседали с разных сторон, но юнь все равно сумели пройти почти через всю площадь, оставив на серой брусчатке немало тел самых лучших воинов мятежного раджи. Лишь когда перед ним вновь возник тот молодой воин с пылающими от восторга глазами, генерал понял, что настоящая схватка подходит к концу.
"Клюв" булавы хищно свистнул над самой головой у сиртака, опустившись на плечо другому умбейскому мародеру, от чего тот, громко вскрикнув, сразу же повалился на землю. Камуото отбросил щитом в сторону еще двоих врагов и вновь попытался достать приметного бойца с непокрытой головой, но тот опять сумел увернуться.
Поднырнув под удар генерала Юнь, Ранджан чудом сумел избежать столкновения с краем щита, уже нацеленного ему в лицо, и, изловчившись, вонзил свой меч снизу между массивных пластин точно в подмышку вражеского полководца. Кровь из раны хлестнула тугой струей, клинок раджи перебил большую артерию. Деревенеющей рукой Камуото еще раз попытался расколоть голову своему противнику, но конечность уже не слушалась его так, как раньше. Переступая ногами в ритме катха и завершая оборот вокруг своей оси, Отрекшийся нанес новый стремительный удар, в который вложил всю свою силу и злость. Посеребренная маска разлетелась блестящими осколками, и громадная фигура командующего седьмой армией Юнь медленно и грузно повалилась назад. Завершающий элемент своего беззвучного танца Осквернитель выполнил как всегда безупречно.
Ни один из оставшихся юнь так и не сдался, не бросил оружие и не молил никого о сохранении жизни. Поступиться честью для этих людей было немыслимо.
— Величие победы создается величием побежденного, — сказал Ранджан, когда спустя почти двенадцать часов весь Вонгбей был вновь в его власти.
— Тогда это действительно была великая победа, — заметил Нагпур, стоявший над телом вражеского полководца, доставленным в покои вольного вождя сиртаков в качестве главного трофея в завершившемся сражении.
— Нет, — покачал головой Хулитель. — Это была не просто какая-то там великая, а самая величайшая победа в моей жизни! И пусть теперь этот ублюдок Акоши попробует оспорить мое право диктовать условия всему миру!
Поначалу Басо удивлялся той череде непонятных и странных ошибок, которые его противник начал делать еще с самого начала боя. Позже на удивление уже не было времени, и тысячник стал воспринимать происходящее как некую неизменную данность.
Сборный корпус Нуена только закончил завтрак и начал собираться в дорогу, когда наблюдатель, примчавшийся на взмыленной лошади, сообщил о двигавшемся в их сторону крупном отряде латных всадников под имперскими знаменами. Еще прошлым вечером ни о каких военных силах Империи ничего не было слышно, по меньшей мере, на полдня конного пути вокруг, из чего Басо сделал вывод, что кавалерия противника совершила ночной переход. Атаковать сразу после такой "прогулки" казалось довольно самонадеянно, к тому же, куда удобнее было бы дождаться, когда юнь выступят в путь. Внезапное нападение конной группы на маршевую колонну было среди излюбленных и наиболее эффективных тактических приемов императорских всадников, чье пугающе непреклонное следование выверенным "боевым схемам" могло сравниться разве что только с их фанатичной дисциплиной. Разбираться в поведении врага Басо было сейчас некогда, и тысячник сосредоточился исключительно на том, как извлечь максимальную пользу для себя и своих воинов из сложившейся ситуации.
Первым приказом Нуена было снять лагерь и переместиться в деревню, в которой они накануне пополняли припасы. Местные крестьяне тоже поняли все довольно быстро и, не желая оказаться в самом эпицентре назревающего сражения, сразу стали поспешно покидать свои дома, спасая скот и нехитрый скарб. В тот момент юнь до беженцев уже не было никакого дела, солдаты занимались сооружением завалов и рогаток, образуя вокруг поселения защитный периметр. Обширные рисовые поймы, окружавшие со всех сторон деревню, которая располагалась на небольшом рукотворном возвышении, весьма удачно способствовали делу оборонявшихся. Через какие-то полчаса корпус Нуена уже готов был встретить "гостей" во всеоружии.
Конные войска Империи выплеснулись из-за гряды невысоких холмов и ринулись к безымянному поселку, развернувшись широкой лавой и стремясь охватить врага полукольцом сразу же с трех сторон. От обилия разноцветных знамен и почетных значков у Басо поначалу зарябило в глазах, но спустя несколько минут он с удивление понял, что не видит ни единого синего стяга, а значит, против него не выступало сейчас ни одного отряда регулярной армии. Перед юнь в данный момент был весь высший цвет имперского столичного общества, потомки всех самых древних и знатных семей чжэн-гун, сильные, благородные и умелые воины... Но именно это обстоятельство неожиданно и подарило Нуену призрачную надежду выстоять против численно превосходящего противника.
Имперские аристократы были хорошими бойцами, но все они были одиночками, их оружие и доспехи были превосходными образчиками кузнечного дела Империи, но они не знали ничего о таких вещах, как солдатская взаимовыручка и согласованность действий. Подобно сказочным рыцарям закатных земель, благородная кость Нефритового Трона всегда готова была принять участие в войне, но главное ее предназначение сводилось совсем не к этому.
Тяжелые кони, несущие на себе всадников в пластинчатых латах, быстро начали вязнуть в рисовых полях, их скорость заметно упала, а головная сотня, двигавшаяся по дороге, напротив заметно выбилась вперед. Басо сразу же приказал своим лучникам сосредоточить всю стрельбу на этой группе и полностью игнорировать всяких одиночек, вырвавшихся вперед из других отрядов. Конных лучников у имперцев не было, и действия юнь остались безответными. Две малых баллисты, все, что имелось в арсенале у царского корпуса из полевой артиллерии, не внесли ощутимого вклада в начало сражения, но зажженные смоляные бочонки, безусловно, не стали для имперских аристократов приятным дополнением в и без того не лучшей ситуации.
