Ори уже было потянулся к кувшину с водой, чтобы промочить пересохшее горло, как ноздри его расширились. В воздухе явно пахло гарью. Гном вскочил. Легкий сизый дымок поднимался от железного ларца, который стоял на самой верхней полке. Ори подтянул скамью, достал ларец и открыл его. Уже через минуту он метался по комнате, поспешно натягивая на себя походную одежду, сапоги, затягивал пояс, путался в кольчуге. Вылетев за дверь, он столкнулся нос к носу с Оином.

— Ты чего? — спросил Ори, пряча ларец за спину.

Неистовый молча протянул руку и разжал кулак. На ладони Оина лежали три кусочка проржавевшего металла.

-Это наш семейный секрет, — проговорил Оин. — Если сделать вещь, а потом взять от нее особым образом часть, то, когда владелец целой вещи умирает, остаток покрывается ржавчиной.

— И что? — Ори торопился и не был расположен к долгим разговорам.

— Это части от ошейников орков, — просто сказал Оин.

— Ясно, — проговорил Ори.

— А это наш семейный секрет, — сказал он, открывая ларец. — Если особым образом пропитать бумагу, а потом разделить ее на две части, то что происходит с одним листом, также отражается на втором. Вчера он был просто рваным. Сегодня сгорел. Темный властелин отверг наше послание.

— Надо предупредить Балина, — сказал Оин.

— Хорошо, — положил Ори руку на плечо другу. — Я предупрежу Балина. А ты, Оин, готовься к войне.

Неистовый долго смотрел в лицо Ори.

— Я давно на войне, — тяжело проговорил он.

Часть 3.

3.1

Среди гномов прочно укрепилось мнение, что лучшие доспехи выходят у самых жадных и скупых мастеров. Жадина, мол, всегда пожалеет проволоки, скупец всегда постарается пустить на латную пластину сталь потоньше. Но так как зачастую прочность брони проверяли прямо на создателе, то приходилось ладить ее на совесть. Тончайшая плетеная проволока после рук мастера могла поспорить с клинком любой остроты и тяжести, а прочность гномьих кирас и шлемов вошла в пословицу.

Так или иначе, но доспехи мастера-оружейника Фрара считались даже по гномьим меркам произведениями искусства. Работа его стоила недешево, но добрая половина морийских гномов заказала доспехи именно Фрару. Уж здесь-то он точно обошел Неистового Оина, который в свое время тоже начинал оружейником. Конечно же, Фрару бы больше льстило, если кроме кольчуг ему заказывали и топоры, в изготовлении которых он считал себя виртуозом. Но даже и без топоров у него работы на два года вперед.

Каждая кольчуга одинарного плетения требовала не много ни мало — двадцать тысяч колец разного диаметра. Гном любил создавать кольчугу не торопясь, часть колец он сразу клепал, другие оставлял разомкнутыми — чтобы впоследствии заварить наглухо. Короткие толстые пальцы недоверчиво проверяли каждое звено много раз. Он выплетал не просто металлическую ткань, но и рисовал узор, способный отвердеть при прямом ударе в грудь и эластично растянуться под мышкой или в суставе — не мешая размаху, а наоборот, усиливая всесокрушающий удар боевого молота.

Мысли гнома текли неторопливо, пальцы привычно вплетали очередной ряд мифриловых колец.

Фрар, конечно же, очень хотел увидеть Морию такой, какой ее видели и знали его далекие предки. Балин приказал в спешном порядке восстановить любой из залов вблизи Северных Ворот. По мнению государя такие наспех 'восстановленные залы' должны были привлекать в чертоги Казад Дума новых жителей.

'Но разве я не житель Мории? — раздраженно тогда подумал Фрар. — Разве я пришел сюда гостем, чтобы покрасоваться и уйти? Ну уж, я остаюсь здесь навсегда. Мастер Фрар никогда не искал легких путей и не любит торопиться. Потому ему и доверяют плести кольчуги'.

Он и девятнадцать его товарищей взялись за восстановление галереи Богатства. Мангашел называлась она на языке гномов, и пострадала от грабежа и разбоя больше остальных. Не торопясь, дюйм за дюймом, маленькими молоточками и кремневой крошкой они начали свою работу.

Но пусть не думают, что они забросили свои обязанности! О нет, Фрар работал и в кузне, и спускался в серебряные шахты, не рискуя, однако, забираться очень далеко. Они сумели восстановить и сами Ворота, и внутренние переходы, и найти ловушки. Обустроили жилые комнаты, очистили вентиляцию, нашли все световые шахты. Обновили, где надо, лестницы и крепеж, убрали мусор и грязь, отвели лишнюю воду, открыли тепловые шахты и многое, многое другое сделали двадцать пар трудолюбивых рук. И отрывая минуты тяжелого сна, вместо отдыха, иногда вместе с едой, каждый освободившийся час, каждое лишнее мгновенье, выкраденное у самих себя ценой невероятных усилий, они посвящали галерее Мангашел. Три долгих года продолжалась работа, но она того стоила. Любой, кто хоть раз, пусть краем глаза видел этот букет фантазии, посвященный многогранному и неисчерпаемому богатству Мории, не забывал его уже до самой смерти. Мангашел представляла собой множество разнообразно соединенных с собой залов. Тут были Серебряный, Золотой, Алмазный, Железный и, конечно же, Мифриловый зал. Угольный грот и Обманная ниша, Глиняный лаз и Теплый тоннель, Горная смола и Водяной источник — здесь, в Мангашел, можно было найти все, что только есть в самой Мории.

Два года Балин намекал на бесполезность работы, которая была не по плечу и сотне мастеров. Но Фрар и его друзья уже не могли остановиться. На третий год, в январе, Балин вновь предстал перед оружейником. Фрар, глядя на угрюмое лицо государя, приготовился к худшему, но тот лишь скинул лишнюю одежду, накинул фартук, и не говоря ни слова, двинулся в Мангашел. Две недели работал Государь Мории, почти без сна, без отдыха. Рисовал, дробил, колол, пробивал, отбивал, резал и вырезал, сверлил, шлифовал, полировал, скоблил, выпиливал, скалывал, сдувал каменную крошку, выбирая крупные осколки и руками, и специальной щеткой... И снова обдирал, дробил, колол, вырезал, полировал, шлифовал. За две недели галерея была восстановлена. Фрар даже не понял, как это произошло. Четырнадцать дней они, два десятка гномов, работали как заведенные. Он сам, мастер-оружейник, вдруг обнаружил в себе талант камнедела! Рука, привычная к молоту, за несколько дней так привыкла к молоточку и кисти, что Фрару иногда казалось, что он всю жизнь занимался восстановлением древних залов. Что это было — наваждение, упорство, гордость? Они даже не отвлекались на разговоры, ели и пили на ходу, спали прямо там, на карнизах и выступах, чтобы проснувшись, снова взяться за резец или метлу. Все знали, что Балин не уйдет, не закончив работу. Все понимали, что у государя Мории слишком много проблем и без галереи Мангашел. И все признавались потом, что никогда не трудились так, будто в каждого вселился дух Нарви-строителя. Потом был праздничный стол, за которым (Фрар заметил) Балин выпил всего три пинты пива и ушел, тепло попрощавшись с каждым, поблагодарив каждого за труд. После стольких дней напряженной работы Фрар валился с ног от усталости, хотя старался не подавать виду. Балин же, взвалив на плечо мешок с провизией и собрав маленький караван из десяти пони, ушел к добытчикам сверкающего угля. Оружейник только головой покачал, глядя, как упруго шагает Государь Мории в темноту, как ясны и веселы глаза Балина, будто он две недели подряд отдыхал в Северном крыле Мории.

— Он любимчик Махала — вечного труженика, — пробормотал Фрар, возвращаясь к столу, чувствуя, как ноют все мышцы от многодневного ползания по стенам.

Через две недели под начальство к Фрару пришли два совсем молодых гнома — Лони и Нали. Великолепные бойцы, они не много стоили в глазах мастера Фрара. Они были молоды, к тому же и дело избрали (войну, воинское искусство) — неугодное вечному труженику Ауле. Но с собой они принесли то, на что Фрар уж никак не рассчитывал.

Читатель, должно быть помнит сверкающий шар, 'цветок Тилиона' или, как его еще называют, 'светоч Тэлпериона', который освещал прощальный пир. Гномы называют такие рукотворные драгоценные камни — самоцветами. Наверно, необходимо рассказать, откуда он взялся. Перенесемся за тысячи и даже десятки тысяч лет от нашего времени. Тогда еще и облик земли был совершенно другим. Даже из эльфов немногие наверняка могут вспомнить те времена. Тогда мир освещался двумя деревьями. Первое из них — Тэлперион, с темно-зелеными листьями, что сияли серебром, а с каждого из бесчисленных цветов стекала роса, струящаяся мягким светом. Свет второго дерева, Лаурелина, сиял золотым пламенем, теплым потоком изливаясь из тысяч золотых цветов.

Во времена исхода эльфов из Валинора, Моргот Бауглир с помощью порождения пустоты, Унголиаты, сумел обманом и предательством уничтожить оба дерева. Унголианта, по словам эльфов, была порождением Моргота, но не подчинялась ему, потому что приобрела силу Пустоты-Бесцветия. Всего один раз он пытался бороться с ней — и потерпел поражение. Перед Унголиатой отступал даже Тулкас Доблестный. Путаясь в ее тенетах он напрасно тратил силы, не в состоянии одолеть противника.

Те дни получили название Затмения Валинора. Три года земли Арды лежали во тьме и холоде. Но перед тем, как удалиться во мрак, на безлистой ветви Лаурелина родился золотой плод, а у Тэлпериона — единственный огромный серебристый цветок. И тогда Ауле-Создатель и его жена — Йаванна, Дарительница Плодов, создали сосуды-ладьи, которые сохранили цветок и плод. И стали они светочами небес, дарующими свет и тепло, более яркими, чем звезды. Цветок Тэлпериона в хрустальной ладье стал Луной, управляемой майаром Тилионом, а плод Лаурелина в алмазной колеснице — Солнцем, чьи поводья уверенно лежат в руке девы-майи Ариэн. Но во время работы часть пыльцы Тэлпериона осыпалась серебряным дождем на наковальню Ауле. После того, как работа была завершена, Ауле собрал пыльцу, и отдал ее своим детям — гномам. Гномы же, заключив пыльцу в драгоценные камни, получили источники света, прекрасные и горящие, как сотни свечей. Тысячи и тысячи самоцветов освещали города гномов — Габлигатхол и Тамунзахир, а также величайшую из существующих твердынь гномов — Подгорное Царство, Казад Дум или Хадходронд на языке эльфов. Тогда, во время второго пленения Врага, гномы были многочисленны и дружны с эльфами. Наугримы охотно делились знаниями и драгоценностями с перворожденными, поэтому Тартауриль действительно видел 'светочи Тэлпериона', подаренные гномами эльфийским владыкам. В третью эпоху, когда большинство, как эльфийских, так и гномьих твердынь были заняты Врагом, светящиеся камни были украдены, потеряны, а иногда попросту уничтожены, потому что свет противен слугам Тьмы. Кроме того, исходящий из камней свет со временем мог потухнуть. Это произошло со многими сокровищами гномов, которые со временем превратились в простые алмазы и изумруды, ценные только своим весом и огранкой. Раньше большинство залов Казад Дума освещались 'цветами Тилиона', а теперь Балин смог привезти в Морию лишь один камень, дающий достаточно света для освещения небольшого зала. Большие самоцветы стали редкостью, и не всякий повелитель, будь то король эльфов или царь гномов, мог похвастать чертогом, который освещался бы таким камнем.

Балин хотел перенести освещающий шар в Мангашел, но Фрар с истинно гномьим упрямством воспротивился. Вместо того, чтобы установить самоцвет в одном из гротов галереи Богатства, он решил восстановить зал Великолепия — Матурлаг. Там уж и будет сиять цветок Тилиона.

Мангашел же продолжала освещаться факелами. Их пламя коптило и портило все впечатление — как работы, так и самой красоты галереи. Фрару повезло найти в глубинных коридорах осветительную машину, но починить ее не удавалось. В свое время не только самоцветы освещали глубины Мории. Мудрость и талант гномов создали удивительную вещь. В осветительной машине, вокруг металлического сердечника вращалась медная проволока и, неведомым Фрару методом вырабатывала тепло, которое можно было передавать по медному проводу на большие расстояния. От этого тепла в коридорах Казад Дума начинали гореть светильники. Бесшумно и бездымно, почти не нагреваясь, светом таким же ярким, как и солнечный. Но искусство древних мастеров забыто, или утеряно. Все попытки починить осветительную машину натыкались лишь на недостаток знаний и опыта. Все признавались, что даже не могут понять, как этот механизм действует, какие принципы лежат в основе его работы.

Но мастер Фрар был не из тех, кто легко сдается. Машина была извлечена из глубин Казад Дума и перенесена к Воротам. Здесь каждый, исполняющий обязанности привратника, должен был уделить время чуду древних мастеров. Привратники сменялись по очереди, два раза в день, с восходом и заходом солнца. Раньше, когда гномов в северных пещерах Мории было не так много, Фрар через каждые две недели, целую ночь (или целый день) проводил около хитроумного механизма, установленного в Казарменном зале. Сейчас интерес к удивительному творению угас. Хотя Лони и Нали, поселившиеся в ответвлениях казарм, и выполняющие роль 'армии гномов', до сих пор, тайно от других, копались в железно-стеклянно-медных внутренностях механизма.

Фрар ни в коем случае не пытался им мешать. Пожилой гном знал, что иногда, неожиданно для самого себя, постоянно наблюдая удивительную вещь перед глазами, можно "прозреть". И сам он помнил, как внезапно вскакивал ночью со словами: 'Как все просто!'. Пусть машина будет перед глазами братьев. Может, рано или поздно, один из них, глубоко ночью вскочит и закричит: 'Я понял!'. И тогда свет вернется в глубины подгорных чертогов, и гномы перестанут так зависеть от торговцев, которые продают дерево и ткань втридорога. Правда, великан Тори говорил, что видел нечто подобное в книгах, которые они с Синьфольдом нашли мастерской Тэльхара, но туда еще надо добраться...

Глухой стук по двухдюймовым железным плитам отвлек Фрара от работы. Не торопясь он поднялся, грубое лицо его приняло нарочито-простоватый вид. Он отворил маленькое окошечко-бойницу и увидел перед собой налитое желчью лицо торговца Рахиля.

— Что надо? — спросил Фрар, как будто видел торговца в первый раз в жизни. Он знал, что для большинства людей все гномы на одно лицо.

— Открывай, Фрар, — проскрипел человек.

— А ну, отойди! — невозмутимо отвечал гном.

Рахиль послушно подвинулся. Все в порядке. Как будто....

Фрар взялся за засов, предварительно накинул на скобы 'собачку' — маленькую предохранительную цепь.

'Надо всегда быть настороже, — сказал Фрар сам себе. — Неровен час, и близнецы не успеют помочь'.

Лони и Нали, как уже было сказано, и в самом деле исполняли роль 'армии'. Раньше, когда в Казад Думе проживало огромное количество гномов, Казарменный зал всегда был полон воинами. Звук набатного колокола призывал на помощь привратнику Ворот две сотни вооруженных до зубов и закованных в мифрил бойцов. За мощью ворот Мории этого было более чем достаточно, чтобы удержать любого врага на любое время. Но сегодня на помощь Фрару могут прийти только два молодых гнома. Восемьсот проверенных временем и железом воинов — именно столько насчитывала армия государя Казад Дума в лучшие времена. А сейчас просто жителей Мории чуть больше половины от этого числа....