Жизнь в Советском Союзе была...

Девочка же, рядом с которой не удалось полежать Славику, тоже оказалась весьма интересным персонажем. Она была дочерью начальника всей ЮУЖД Гинько В.Н. Правда, я узнал об этом намного позднее. Это как пример того, куда посылали отдыхать своих детей крупные советские руководители.

Вообще, интересных и забавных ребят в нашем отряде оказалось много. Помню, один деятель очень любил играть в шахматы. Когда нас сажали в электричку, его мама, заметив меня, и по моему внешнему виду догадавшись, что я парень на редкость умный и сообразительный, спросила: не играю ли я в шахматы. Я в то время этой игрой не увлекался, но понаслышке уже знал, что офицер— это, вообще-то, слон, а королеву правильно называть ферзем, кроме того в детском саду я обыгрывал всех своих одногруппников, так что я уверенно ответил: "А как же! Конечно!".

"Ну вот, я тебе и партнера нашла", — радостно сказала довольная мама своему сыночку.

"Так и быть поставлю я твоему сыну детский мат"— подумал я при этом.

Но детский мат этот парень тоже уже знал, мало того, воспользовавшись моей самонадеянностью, он меня обыграл. Потом так же легко обыграл еще нескольких ребят и почувствовал после всего этого себя этаким несокрушимым Робертом Джеймсом Фишером. Пришлось браться за него всерьез. В промежутках между футбольными матчами, а футбол тогда интересовал меня гораздо больше, я потренировался на других пацанах, а потом снова сразился с ним за шахматной доской. Некоторое время борьба наша шла с переменным успехом, но потом я выиграл у него две партии подряд, и стало ясно, что в шахматы я играю уже лучше него. После этого он сразу перестал видеть во мне соперника. Больше он играть со мной не хотел. Ему нравилось играть с теми, кто играл хуже меня.

Кстати, именно после этой истории я увлекся шахматами всерьез и, приехав домой, занялся изучением отцовской шахматной литературы. Потом я пошел в шахматную секцию и начал участвовать в соревнованиях школьников, но, надо заметить, я так ни разу и не встретил этого паренька на турнирах. Этот парень не любил играть в шахматы, он любил выигрывать у тех, кто играл хуже него.

Другой чудак нас убеждал, что знает язык глухонемых, и продемонстрировал всему отряду свое умение. Язык оказался на редкость простым и понятным. Через полдня половина отряда уже могла на нем изъясняться. Оказывается, с помощью пальцев и губ формируется изображение букв алфавита, и так набираются слова. Например, если указательный палец поднести к нижней губе, то это похоже на "Т" и этой буквой является, если же — к правому углу рта, то это уже "Г", а если при этом губы не сомкнуты, а рот открыт, то это уже "Р", ну и так далее, все также примитивно и просто.

Правда, когда я после возвращения из лагеря пригляделся к настоящим глухонемым, я испытал некоторое разочарование: пассы, которые они делали руками никак не походили на ту самодеятельность, что мне продемонстрировали в лагере. Глухонемые пользовались совсем другим языком, никак не похожим на тот, которому я так легко обучился летом.

Как оказалось, вся эта выдумка понадобилась этому парню, чтобы привлечь внимание девочек. Ничем другим он выделиться не мог. После того, как его поймали на том, что с помощью своей азбуки он объяснялся в любви нашей отрядной красавице Наташке Коган, его сразу разоблачили. Да и Наталья его все равно отвергла.

Кстати, Наташа Коган сама была интересным персонажем. Девочкой она была яркой и достаточно симпатичной. Наталья, видимо, считала, что похожа на звезду советской эстрады Софию Ротару, пребывавшую в то время на пике популярности, и поэтому при всяком удобном случае демонстрировала и свои певческие возможности. Пела Наташа действительно хорошо для простой школьницы города Челябинска, и любимой песней у нее была популярная "Червона рута". Она исполняла ее как на любом концерте, который организовывали силами детей из лагеря, так и в обыденной жизни отряда. В результате у многих ребятишек на эту песню появилась аллергия. Возможно, что и у меня тоже. Несмотря на то, что сама Наталья мне в, общем-то, нравилась. Мы с ней то дружили, то ссорились, то опять мирились. В результате к концу смены обменялись адресами и некоторое время переписывались.

Уже в то время, похоже, уже начал действовать сглаз, устроенный мне соседкой тетей Зиной— москвичкой. Среди девочек— ровесниц я большой популярностью не пользовался. Нельзя сказать, что они меня чурались или открыто избегали, но почему-то ни мой ум, ни присущее мне чувство юмора многие из них оценить не могли.. Зато девушки старше меня по возрасту охотно вступали со мной в дискуссии и считали меня весьма смышленым и веселым собеседником. Они и смеялись в нужном месте, и понимали, когда я иронизирую или когда говорю им скрытые комплименты. С ними я был сообразителен, предельно остроумен, мог продемонстрировать свою начитанность и свой интеллект. В отличие от ровесниц они меня отлично понимали. Но какая может быть от этого польза тринадцатилетнему пареньку?

Вот и в этот раз мне больше повезло во взаимопонимании ни с пионерками, а с нашей пионервожатой. Она была рыженькой, даже с веснушками, но, тем не менее, весьма миленькой и бойкой девицей девятнадцати лет, в обыденной жизни работающей на станции Челябинск-грузовой.

Я так много и со знанием дела беседовал с ней обо всем на свете, что в конце смены у нее сорвалось: "Эх, Миша, Мишутка, ну почему ты такой маленький? Был бы ты хотя бы года на три-четыре постарше, я бы с тобой похороводила!". Ну и что мне оставалось, кроме как только тяжело вздохнуть и виновато улыбнуться?

В ту смену у меня случилось два конфликта. Из одного я вышел с честью и без потерь, а в результате второго пришлось даже слегка подраться.

В первом случае я, играя в футбол, в борьбе за верховой мяч столкнулся в воздухе с верзилой лет семнадцати. Ему это не понравилось — не уступил, понимаешь, салага! И он тут же пригрозил после игры со мной разобраться. Парень этот оказался в лагере по блату — мать его была воспитателем 7-го отряда. Он и жил с отрядом, и играл за этих малышей в футбол.

В тот же день он даже поймал меня в достаточно пустынном месте. Шансов в случае драки у меня практически не было. Парень был взрослый: на полторы головы выше меня и на " -дцать" килограммов тяжелее.

Рассчитывать на чью-либо защиту я тоже не мог. Взрослые были далеко и звать их на помощь было не солидно, не по-пацански. Мои соотрядники отошли в сторонку и с безопасной дистанции делали вид, что со мной плохо знакомы. Смена-то только началась. Жека Сухомлинов стоял ближе остальных, но если бы и он не бросился мне на помощь, я бы его понял. Причин конфликта он не знал, поскольку стоял во время матча на воротах, а столкнулись мы с верзилой в середине поля. О помощи я с ним не договаривался, да и зачем ему лезть в безнадежную драку? Что бы на пару со мной получать по шее? Я не собирался подставлять младшего товарища, это была чисто моя проблема.

Страх конечно был. Он засел где-то внизу живота и вел себя там нервозно, но внешне я его никак не проявлял.

Однако, вместо того, чтобы быстренько надавать мне по шее, детина, желая показать свою крутость тем пацанятам, которые его сопровождали, начал со стандартного словесного наезда и угроз.

Не на того напал! Тогда еще нельзя было ознакомиться в интернете с инструкцией, как нужно отвечать на приставания гопников, поскольку не было ни интернета, ни компьютеров. Однако интуитивно я понял, что мои ответы должны быть нестандартны и ставить противника в тупик, а на все вопросы нужно отвечать вопросом, дабы он сам давал ответы.

Я охотно вступил в недружественные переговоры, в ходе которых сумел продемонстрировать, что не только его не боюсь, но даже все его угрозы игнорирую. А чего мне еще оставалось делать, не кулаками же махать?

Мы препирались с ним минут десять. Я всячески намекал, что коли он меня сейчас обидит, то сильно об этом пожалеет, его непременно накажут чуть позже. У нас, дескать, на Колхозном с этим строго, мы тех, кто живет у кинотеатра "Спутник", а верзила, как выяснилось из беседы, был оттуда, никогда не боялись и бояться не собираемся. Это же не край земли, всего-то две остановки от нас на трамвае. Любого найдем и достанем.

Фраерок еще покипятился для порядку, погрозился, но связываться со мной не стал. Я даже подзатыльника от него не получил. Мы разошлись в разные стороны, и больше он с подобными глупостями ко мне не приставал.

Во втором случае я поссорился с пацаном уже из нашего же отряда. Причин, сподвигнувших меня на вражду, я уже не помню, наверное, он просто был дерьмом. Ведь что-то заставило меня — спокойного и мирного человека — нанести ему удар по челюсти. Я это сделал, находясь перед ним лицом к лицу. Он же ответил позднее и подло, когда я находился к нему спиной и по обстановке не мог ответить ударом на удар. Пришлось его зашугать, чтобы он больше не возникал. Это был единственный мой конфликт в пионерском лагере, который не закончился миром.

6.

Последний раз я поехал в лагерь в июне 1973 года. Помню, что тоже играл в футбол, что была одна очень симпатичная девочка, которая мне понравилась, но мне так и не удалось завоевать ее внимание. Проклятый сглаз!

Помню, что были две шальные девицы в нашем отряде N2, которые ночью выпрыгивали в окно, чтобы сходить на свиданку к пацанам из 1-ого отряда. Причем этих джульет поймали. Мы — то думали, что их непременно выгонят из лагеря, но их просто пожурили на линейке и оставили в покое. Бог знает, может, у них родители были шишки, а может, в силу вошли традиции, когда за все проступки детей в первую очередь доставалось педагогам?

Помню, что я опять дружил с пионервожатой, звали ее по-моему Надей, и я по привычке уже на ней продолжал оттачивать свое умение вести светские беседы со взрослыми девушками.

Также помню, что воспитателем у нас была миловидная дама— учительница бальзаковского возраста, которая не сильно нас напрягала своим вниманием и воспитательными моментами, поскольку все силы тратила на обустройство своей личной жизни. Будучи разведенной, она встречалась с мужчиной, который однажды приезжал к ней даже в лагерь и оставался там ночевать.

Надо сказать, что наш отряд, наконец-то, жил как положено взрослым. У парней была своя отдельная палата, где нас охраняла наша воспитательница, а у девчонок была своя, причем в другом корпусе, где там за ними приглядывали аж трое: наша Надя и еще две девушки — пионервожатые 1-ого и 3-его отрядов, поскольку девчонок трех старших отрядов поселили в огромном корпусе всех вместе.

Возможно, что именно это обстоятельство привело к одному интересному событию.

В конце смены наша воспитательница на одну ночь уехала из лагеря с этим самым своим мужчиной. Присматривать же за нами, почти двумя десятками архаровцев подросткового возраста, которых она покидала, попросила Надежду.

Надя просьбу исполнила, но охранять нас пришла не одна. Наверное, она боялась ночевать на веранде в одиночестве. Поэтому компанию ей составили три или четыре девчонки из нашего же отряда, те что повзрослей. Оторв, что бегали по ночам на свидание к мальчикам, она с собой не взяла принципиально, пригласила тех, кто вел себя поспокойней.

Потом вдруг выяснилось, что такая большая компания: Надежда и ее сопровождающие, на стандартной одиночной кровати воспитательницы не помещается. А охранять-то нас надо. Поэтому девчонки решили ночевать в нашей же палате. Мы им сдвинули три или четыре свободные кровати, стоявшие до этого в углу, и на них-то они и устроились.

Теперь вдруг оказалось, что вести светскую ночную беседу нашим юношам и навестившим их девушкам все равно невозможно. Говорить приходится громко, поскольку собеседники лежат в разных углах, а громкий разговор мешает уснуть тем, кто помладше, и в беседе не участвует.

В общем, девчонки пригласили нас перебираться поближе. Ну и некоторые, я в том числе, перебрались. Лежим на сдвинутых кроватях вперемешку: мальчик— девочка— мальчик— девочка, беседуем. Слева от меня лежит пионервожатая Надя, справа другая девчонка, имени которой я уже не помню. Обе, когда невольно соприкоснешься с ними плечами или руками под одеялом, горячие, прямо — таки пламенные. Темно и весело. Главное, шепот наших разговоров уже никому не мешает отдыхать.

Если кто-то ждет описания групповухи, то тот обломается. Все было мирно и невинно. Да, повалялись подростки рядом друг с другом, пошептались и не более того.

7.

Как видите, в моих воспоминаниях о пионерском лагере много чего сохранилось: и милые детские игры, и игры подростков вроде "бутылочки" — был и такой эпизод в жизни, и конфликты, и дружба, и первые поцелуи, а вот маршировки в пионерской форме в моей памяти как-то не отложились. Наверное, потому, что они никогда не были для меня в то время главными событиями. Даже военно-спортивная регулярная игра "Зарница", обязательно проводимая один раз за смену, мне ничем особенным не запомнилась. Так же как не запомнились и родительские дни. Приехали тебя проведать предки, привезли газировки и конфет с печеньем, натрескался ты сладкого, что в этом особенного? И только у закоренелых антисоветчиков отдых в пионерских лагерях был связан с бесконечными линейками, заучиванием речевок и террором воспитателей, заставлявших их — бедолаг— каждое утро умываться, в полдень ложиться на сончас, а каждый вечер чистить зубы. Бедные, бедные антисоветчики, как же им не везло в жизни...

Глава 3

Возвращаясь в 1973-й

1.

Еще зимой этого года, до моей последней поездки в "Чайку", роясь на антресолях нашей квартиры в залежах старых вещей, я обнаружил несколько отцовских книг. Одна была посвящена сварочному делу и называлась "Справочник сварщика". Весьма полезная, наверное, но у меня дома не было сварочного аппарата и вычитанными там советами я воспользоваться все равно не мог.

Другая называлась типа "Охота в СССР" и содержала массу интересных сведений. Я с любопытством прочитал о разных способах охоты, о животных и птицах, на которых в СССР охота была разрешена, об охотничьем оружии и снаряжении. Вот только одна беда: у меня не было ни своего охотничьего ружья, ни охотничьего билета, так что проверить на практике полезность полученных знаний я тогда не мог. Был там, правда, раздельчик про охотничьи боеприпасы, в котором популярно сообщалось о том, как в домашних условиях из обыденных химикатов получить дымный порох. Но я уже был большенький и понимал, что самовольное производство взрывчатых веществ в СССР не только не приветствуется, а даже, вроде как, преследуется по закону, так что и эту книгу я был вынужден отложить в сторонку.

Поэтому пришлось перейти к оставшимся трем книгам, а все они оказались посвящены шахматам. Как сейчас помню, одна называлась: "Комбинации и ловушки в дебюте" Бориса Вайнштейна; другая была о матче за звание чемпиона мира между Петросяном и Спасским 1966 года; а третья — "Первая книга шахматиста" В. Панова.

Книга Вайнштейна была самая тонкая, и я начал с нее. Затем почитал Панова и вскоре всерьез увлекся шахматами. Я проштудировал их все полностью и очень пожалел, что не прочел их раньше, год назад. Тогда я бы того пацана — шахматиста из "Чайки" — уделал бы одной левой!