И началось...
Через два часа Марта изнемогла. Её утомил повышенный к ней интерес и бесконечные вопросы, предложения, уговоры, а от щебета модистки и её 'девочек' она едва не угорела. Время еле-еле двигалось к полудню, а девушке казалось, что прошла целая вечность. Она не привыкла ни к праздной болтовне, ни к такому бессмысленному, с её точки зрения, времяпровождению. Её раздевали, одевали, крутили, вертели, снова переодевали...
И зачем человеку столько платьев, спрашивала себя Марта, уже привычно подбирая подол, чтобы не цепляться за валежник, который на старой половине парка никто не подбирал. Зачем столько-то? Сама-то она еле-еле отбилась от предложенного 'скромного' наряда, который ей хотели оставить, как образец — чтобы, дескать и господин герцог поглядели, и отвоевала себе простенький наряд горничной, заявив, что желает пройтись по старому парку, а там полно сучков и колючек, нужно что попроще.
У неё только одно тело, в конце концов, продолжала она мысленно, а всего, что собралась пошить госпожа Бланш, в жизнь не переносить! Обычные платья, конечно, нужны, два-три, но не десяток же! И зачем при этом ещё и несколько утренних нарядов, несколько вечерних — неужели знатные дамы только и делают, что переодеваются? А когда же им... работать? Он неожиданной мысли девушка споткнулась. И рассмеялась. И впрямь, смешно, кто же их работать заставляет! Вот, наверное, день-деньской из одного туалета в другой перепрыгивают, так время и проводят в праздности. А попробуй каждый раз, расшнуруй, зашнуруй... По пять-шесть юбок напяль, да две верхние, да воротник пристегни, да лиф поправь...
Маркиз, шествующий впереди, как и в прошлый раз, неодобрительно оглянулся. То ли не одобрял Мартиного смеха, то ли торопился к даровому угощению, а она его задерживала...
Да, с первым же лифом вышла неувязка. Марта поначалу подумала, что на него не хватило материи: низкий вырез слишком уж открывал грудь. Девушка всё пыталась подтянуть край повыше, пока госпожа Бланш не объяснила ей снисходительно, как маленькой, что, мол, м о д а, и все так носят. Это что же, и ей так оголяться? Марта задохнулась от возмущения и заявила, что, хоть и м о д а (слова такого она раньше не слыхала, но смысл поняла) — а она подобного бесстыдства в жизнь не наденет. Ещё чего. Смысл тогда — прикрывать ноги и попу, а верх выставлять напоказ? Да и куда в таком виде пойдёшь? Ни на улицу, ни в церковь... Тут девушки-горничные зафыркали, а госпожа Бланш тонко этак улыбнулась и объяснила, что именно так и ходят, причём все, понимаете? Все! Девушка представила, как по ней начнут скользить нескромные взгляды, вроде тех, что пастор Глюк иногда бросал на поротых, едва не облизываясь, или какими провожали её на ярмарке некоторые нетрезвые мужики — хорошо, не приставали, дядя Жан глаз с неё не спускал, а с кузнецом — ого-го, шутки плохи! И покачала головой.
— Я такое носить не буду, — сказала тихо, но твёрдо. — Это только мужа позорить — выставляться перед всеми.
И дёрнула шнуровку. Снимайте, мол.
Госпожа Бланш так руками и всплеснула.
— Как же так, ваша светлость? Так ведь... Вы всегда лучше всех одева... — Матушка Аглая заехала ей локтем в бок, и мастерица, спохватившись, ловко перескочила на иное. — У вас такие плечики, такой бюст, такая кожа — изумительной белизны, грех не похвастаться!
— Зачем? — не поняла Марта. И тут до неё дошло, почему о столичных нравах женщины в их селении судачили шёпотом, с оглядкой на молодых девиц. Одни развраты в этом Эстре, говорят, да ещё какие... Что ж, ежели даже благородные дамы так забываются, что полуголыми ходят — ничего удивительного... Она дёрнула плечом, с досадой посмотрела на себя в зеркало, принесённое из гостиной — ну да, было на что глянуть, но в новом облике вдруг ощутила что-то нехорошее, п о р о ч н о е, как будто с той стороны отполированного стекла глянула на неё другая женщина, старше и... распутнее. Нет. Она не хочет на неё походить.
— Пожалуйста, — терпеливо сказала Марта, — не нужно ничего такого. Как-то странно получается: у меня ночная сорочка скромнее ваших дневных и утренних платьев. Неужели ничего нельзя придумать? Или вы для всех шьёте одинаково?
Сама не подозревая, она нанесла болезненный удар по самолюбию гостьи, ибо нет ничего досаднее для настоящей мастерицы, чем копирование. Госпожа Бланш вздохнула с досадой. Ну что ты скажешь! Она-то надеялась, наконец, выйти из тени вездесущего мэтра Оноре, у которого одевались лучшие заказчицы Эстре... Да и бывшая госпожа Анна, которая, как теперь говорят, была самозванкой. И все старались ей подражать.
Модистка задумалась. А ведь и эта скромница будет у всех на виду, и никто не посмеет шушукаться и хихикать по углам, это не какая-нибудь занюханная провинциалка, а герцогиня. Оденет она парик — вся знать вырядится в парики, начнёт усердно посещать храмы и богоугодные заведения — и все дружно откроют молитвенники. Ох уж, этот свет... А не сыграть ли на контрасте? Эта девочка-герцогиня скоро начнёт появляться на людях, она красива, обаятельна, тотчас обзаведётся толпой обожателей... и обожательниц, особенно юных девиц, уж они точно станут копировать её во всём, даже в мелочах. К вящей радости матерей, а особенно отцов, которым, положа руку на сердце, не по душе поветрие на чересчур откровенные декольте, пришедшее из самой Лютеции.
Госпожа Бланш слышала краем уха подобные высказывания. И была бы немало удивлена, узнав, что мнение родителей из столицы провинции и маленькой приграничной деревушки совпадают.
А этот прекрасный цвет лица молоденькой герцогини... Не поднимется рука — замазывать его белилами. К тому же, один из знакомых парфюмеров недавно принёс на пробу девочкам Бланш новинку — рисовую пудру с добавками цветного талька. Можно подобрать различные оттенки: в тон персиковых нежных девичьих щёчек, и смуглого жаркого румянца, и фарфоровой нежности северных дев... Прочь эти мушки, нарисованные брови и кроваво-красные губки сердечком, она, Бланш, возведёт на алтарь моды совершенно иное!
Натуру. Естественность. Скромность.
О да! Этого здесь давненько не видали!
Госпожа Бланш присела в глубоком реверансе. Даме, благодаря которой она, скромная модистка, вознесётся на вершину свой маленькой славы, не грех и поклониться как следует.
— Я уверена, мы что-нибудь придумаем, — твёрдо сказала она. — Дайте нам только совсем немного времени...
* * *
'... Она так и сссказала?' — переспросил дракон и странно закашлялся. Марта поняла, что он смеётся, и заулыбалась в ответ. 'Умная женщщщина... А кто её пригласссил — Аглая? Хммм... Кажетссся, я её немного помню. Покажисссь мне потом в новом платье, детёнышшш, хочу посссмотреть, что они придумали...'
— Вы им не доверяете, ваша светлость? — огорчилась Марта. — А мне показалось — эта Бланш хорошая, она прямо светилась вся от удовольствия, когда уезжала.
'Ещё бы, ты дала ей такой шанссс... Хочу быть первым ценителем-мужчиной. Я всссё-таки мальчик, есссли ты не забыла. Или... дедушка в сссравнении с тобой...' Он снова закашлялся. 'Обещаешь?'
— Хорошо, — покивала Марта. — О, нет! — Арман удивлённо приподнял нечто, напоминающее брови, а Марта поправилась. — Неправильно сказала. Надо так: я непременно постараюсь, ваша светлость... Так лучше?
'Лучше', — снисходительно ответил дракон. 'Но между сссвоими можно изъяснятьссся и проще. Не переусссердствуй. А в библиотеке ты была?'
— Ой... А надо было? Вчера я только заглянула туда на минуточку, и всё.
'Непременно сссходи, как только вернёшшшься. Найдёшшшь книгу по этикету. Запомнила? Этикет. Попроссси дворецкого помочь, сссама долго провозишьссся... Минуту. Ты хорошо читаешшшь?'
— Медленно, — уклончиво ответила Марта.
'Хммм. Приноси завтра книгу сссюда, я проверю... Повтори, о чём она.'
— Об эти...этикете, ваша светлость.
'Хорошшшо... Твой... герцог что-нибудь говорил об учителях? Он думает заниматьссся твоим обучением?'
— Ой...
'Безссс 'ой'. Не думает. Какая бессспечность... Впрочем, он мог просссто не обсссуждать это с тобой... Неважно. Пока он никого не нашшшёл — я сссам тобой займусссь'.
Марта чуть не подпрыгнула от радости на пеньке, на котором сидела.
— Вы, ваша светлость? Правда?
'Хммм, — довольно выдохнул Арман. — Не волнуйссся, лишнему не научу. Всссё пригодитссся. Я ещё помню, какой должна быть сссветская дама. Возможно... нет, наверняка, ты будешь другой, на них непохожей, но определённый лоссск мы тебе придадим. Зсссапомни первое: отвыкай говорить 'Вашшша светлость' к месту и не к месту. Обращения 'Вашшша светлость', 'Вашшше сиятельссство', 'Вашшша милосссть' — это всё исходит от нижестоящих осссоб к вышестоящим. А ты — не зсссабывай — герцогиня, — добавил внушительно и уставился на Марту немигающим взглядом. — Фактически в твоей речи должно быть единственное обращение — 'Вашшше Величессство'. Только король и королева вышшше тебя. Поняла?'
— Ой, — растерянно сказала Марта. — Как-то это... ваша светлость...
Дракон щёлкнул хвостом.
'Опять?' И непонятно было, к чему это относится: то ли к ойканью, то ли к 'Его светлости'. Может, и к тому, и к другому сразу. Однако нравилось же, когда к нему самому так обращались!
— Вы ведь выше меня стоите, — схитрила Марта. — Вот... думаю, если бы вы были человеком — то не меньше герцога, это уж точно. Вы и старше, и мудрее... Почему бы мне вас так не называть?
Дракон неожиданно фыркнул и прикрыл глаза. Должно быть, чтобы скрыть смешинку.
'Хитрюга... По-сссвоему логично. Однако я не человек, а потому человеческие мерки общения ко мне не всегда подходят'.
— Вот как вы это всё по-умному говорите, — опять, как когда-то, позавидовала Марта. — А я двух слов связать не могу.
'Читай. Это хорошо разсссвивает речь, осссобенно, если потом проговариваешшшь вслух. Идём дальшшше. Ты знаешь исссторию, хоть немного? Географию? Политическое уссстройство ссстраны, в которой проживаешь? Сссложно для восссприятия... Хорошо, просссто расскажи мне о Галлии всссё, что знаешь, будто я — приезсссжий и здесссь впервые. А я заодно осссвежу и свою память'.
— Ну... — неспешно начала Марта, разглаживая по привычке подол, словно фартучек. Дракон перебил:
'Безссс 'ну'. Отвыкай. Итак, я тебя ссслушаю'.
Не 'давай дальше' сказал, не 'говори' или 'рассказывай', а красиво: 'Я тебя слушаю'.
И ещё: надо запомнить это интересное выражение: 'Освежить память'...
— В нашей стране шесть провинций... — собравшись с духом, снова заговорила Марта.
'Уже шесть?'
— Да, только я всех названий не помню. Галлия — самая большая. В каждой провинции правит герцог, а над всеми ними — король.
'Вот как... Для начала — превосссходно. Продолжай'.
И эти новые словечки Марта тоже для себя отметила. И постаралась впредь брать на заметку подобные.
Наблюдатель со стороны мог бы долго любоваться этой идиллической картиной, словно сошедшей с иллюстрации книги сказок: прелестная девушка что-то оживлённо рассказывает внимающему дракону, словно в забывчивости обвившему хвост вокруг её колен. Иногда она затрудняется с ответом и морщит лоб, но собеседник не торопится подсказывать, а задаёт наводящие вопросы. Девушка, вспомнив забытое или подыскав нужное слово, с облегчением улыбается и продолжает.
Идиллию не нарушал даже громадный чёрный котяра, с удовольствием пожиравший в сторонке на травке индейку в два-три раза больше себя самого. Ему-то учиться было необязательно. Чем он и воспользовался.
* * *
Замок Бирс встретил капитана Винсента и его компаньона смрадом затхлой воды из затянутого белёсой ряской рва, расшатанными досками неухоженного моста, последнее звено которого не действовало, судя по заржавленным цепям и зубцам подъёмного механизма, лет десять, не меньше. Похоже, что надворотная башня пустовала — вопиющая небрежность, что могла дорого обойтись хозяевам в случае нежданного нападения. Высокий наклонный цоколь крепостной стены с выщербленными кое-где камнями порос мхом и лишайником: запустение и разруха и сюда протянули свои щупальца.
— Эй, наверху! — зычно окликнул капитан.
Не успело эхо раствориться в туннеле входа, как сверху, в башне, послышался топот, в бойницы высунулись две физиономии в знакомых чёрных шлемах.
— Здесь, господин капитан! — весело заорал один из рейтаров. — Не извольте гневаться, караул только что сменили! Пришлось малость... того... Решётку опустили, дурни... Уже поднимаем! А с вами кто?
— Посланец от монсеньора, — коротко ответил капитан. И тронул повод коня. Проезжая через длинный тоннель, глянул вверх. Неаккуратными дырами зияли отверстия, из которых в старые времена лились на осаждающих кипяток и смола. Отголоски прошлых войн... Сейчас таких методов уже не используют, и в замках старой постройки давно уже всё переделано на мирный лад, бойницы оставлены лишь в наружных стенах, для наблюдения, да и в донжонах не живут. Чем пробивать широкие окна, сносить перегородки и обустраивать нормальный вход, не с разборной лестницей, которую в случае осады снимали, а с первого этажа — проще построить небольшой отдельный замок внутри замка. Более удобный, более современный, с просторными залами и спальными помещениями, как для хозяев, так и для их гостей, с римской системой отопления. В таких-то паласах хватало места для пиров и балов, торжеств, судебных разбирательств и переговоры. Эра донжонов и длительных осад канула в прошлое. Но у хороших хозяев не было заброшенных башен и крепостных стен: кто знает, какая напасть или междоусобица может накатить?
Барон де Бирс не был хорошим хозяином, в чём господин Модильяни изволил в который раз убедиться. И снова мысленно попенял себе за то, что перед женитьбой его светлости при запросе о состоянии дел опекуна невесты удовлетворился отчётом управляющего де Бирса. По бумагам выходило, что в хозяйстве относительный порядок. Иногда людишки ленились, ну, бывает, приходилось подгонять, наказывать... Задним числом Винсент сообразил: отчёт был составлен умно. Вот ежели бы на бумаге всё было гладко, тишь да благодать — этому ни он, ни герцог не поверили бы. А так — Жильберт лишь кивнул, и послал Винсента проинспектировать деревушки, предназначенные в приданое Анны. Поскольку — приграничье. И, надо сказать, в тех-то селениях капитан почти не нашёл недостатков в управлении... К тому же, ехал он вдоль границы, решив заодно проверить и соседние гарнизоны, по иной дороге, нежели сегодня, то есть баронских земель не пересекал и творимого безобразия не увидел. Впредь наука...
На открытом широком дворе цвингера лейтенант Лурье, младший офицер, помощник Винсента, с удовольствием пропесочивал двух нерасторопных малых, замешкавшихся с переноской какого-то тяжёлого бруса.
— Р-р-разгильдяи! Оболтусы! Совсем от руки отбились! Это ж надо додуматься, — пояснил, ничуть не удивившись появлению капитана, — ворота день и ночь нараспашку, потому, что эти умники, трам-та-ра-рам, засовы пустили на растопку! Железо поснимали и пропили, а дуб, морёное дерево, пустили на растопку, чтоб их, в душу, в бога мать... Прошу прощенья, — спохватился лейтенант и церемонно поклонился духовному лицу. — Не заметил вас сразу, брат...
