Чертополох. Том 2

Ответом ему стал слабый всхлип, и хотя Олдер не видел беседующих, он словно бы кожей чувствовал смятение и испуг Ири, злобу Дейлока... На краткий миг сотнику показалась, что это какая-то очередная игра, но, применив свой дар, он почувствовал, что гнев вельможи и его слова непритворны: сейчас Дейлок почти что ненавидел некогда любимую дочь!.. А, может, просто дорогой товар, который обманул его ожидания?..

Между тем, всхлипывания Ири становились всё громче, а Дейлок, так и не дождавшись от неё внятного ответа, продолжил:

— Если Остен после всего произошедшего решит развестись с тобой, я не стану ему перечить. Кому нужна бесплодная жена, иссушившая лоно благодаря собственной глупости?.. Я лишь буду просить его не обнародовать истинную причину твоего выкидыша, дабы не покрыть мою голову позором за то, что воспитал негодную дочь... Хотя о чем я говорю! У меня больше нет дочери!..

— Запомни, Ири, если Остен откажется от тебя, ты не сможешь вернуться в этот дом!

После этих жестоких слов в комнате наступила тяжёлая, давящая тишина, а потом Ириалана едва слышно всхлипнула:

— Но тогда куда же мне идти, папа?..

В голосе Ири было столько боли, что у Остена защемило сердце, но ответ Дейлока был сух и безжалостен:

— Куда хочешь, Ириалана... К жрицам Малики или в веселый дом — мне безразлично... Я столько вложил в тебя, а теперь вижу, что всё это было зря... Остен, после произошедшего, на тебя даже не взглянет, а союз с ним мне нужен, как воздух. Он колдун, да и Владыка благоволит ему, а я не собираюсь терять такого союзника из-за женского недомыслия!.. Думаю, твоя двоюродная сестра Белгира поможет мне заново скрепить союз с Олдером... Она, конечно, не так красива, как ты, но богатое приданое восполнит этот недостаток, а благодаря широким бедрам и железному здоровью сможет рожать едва ли не каждый год — Остен получит столько наследников, сколько пожелает...

— Папа... Пожалуйста... — вскрик Ири был подобен стону смертельно раненого животного, но Дейлок уже вышел из комнаты дочери. По-прежнему укрывающийся в нише Остен едва успел накинуть на себя морок — менее всего он хотел, чтобы его застали подслушивающим...

Когда шаги вельможи стихли в глубине коридора, Олдер, сбросив ненужный теперь морок, точно старый плащ, шагнул к дверям в покои Ири. Замер, точно колеблясь, но потом все же решительно толкнул резные створки.

Ириалана, скорчившись под одеялом и закрыв руками лицо, тихо и горько всхлипывала. Звук шагов заставил ее отнять ладони от покрасневших глаз, а еще через миг, она, рассмотрев визитера, попыталась встать с кровати. Некогда золотые волосы молодой женщины потемнели от пота, губы обметало, точно в лихорадке.

— Олдер...

— Что, милая, — голос Остена прозвучал на диво ровно. Только Седобородый знал, чего стоило сотнику эта маленькая хитрость, но, увы... Спокойный тон мужа лишь еще больше напугал Ириалану. Одарив Остена затравленным взглядом, она вновь сдавленно всхлипнула, а потом, выскользнув из-под одеяла, опустилась перед сотником на колени. От такого поступка Ири Олдер просто опешил — на несколько мгновений он точно оборотился в каменную статую, а Ири, обхватив его ноги, уткнулась лбом в колени мужа и зарыдала:

— Не бросай меня, Олдер... Пожалуйста... Я виновата, я понесу любое наказание... Только не бросай...

Остен посмотрел на скорчившуюся у его ног женщину и судорожно сглотнул вставший поперек горла комок. Его жена лишена ума и воли, а без постоянного покровительства она просто погибнет — слова Дейлока, отрекающегося от ставшей невыгодным товаром дочери, сломили ее... Если теперь еще и он, законный муж, решит снять с себя всякую ответственность за провинившуюся жену, это станет для Ири концом. Привыкшая жить хоть и по указке, но под постоянной опекой, она просто не перенесет двойного предательства... Красивый и слабый цветок из зимнего сада не может существовать без надежной опоры... А разве он, Остен, не клялся в храме быть жене такой вот защитой и подмогой...

— Полно, Ири... Тебе же вредно вставать... — разговаривая с женою, точно с малым ребенком, Остен с трудом разжал руки судорожно вцепившейся в него Ири и, подняв жену, бережно перенес ее на кровать. Укрыл одеялом, коснулся пальцами мокрой щеки.

— Я твой муж, Ири, и я никогда тебя не брошу... Слышишь, никогда!..

Ири всхлипнула, а потом, поймав ладонь Олдера, что было силы, сжала ее в своих тонких пальцах:

— Папа сказал, что я больше не смогу иметь детей... Что я убила малыша... Но я не хотела, Олдер... Я ничего не знала про зелье!.. Ни про это, ни про приворотное...

— Знаю... — сидя на кровати подле жены, Остен провел рукою по ее волосам. — Тебе не следует так убиваться, Ири. Первая беременность часто заканчивается выкидышем, и он далеко не всегда сулит бесплодие. Осмотревший тебя врач сказал мне, что после надлежащего лечения ты еще сможешь иметь детей... А пока надо успокоиться и набираться сил. И перестать плакать — слезы лишь отсрочат твое выздоровление...

Словно бы загипнотизированная ласковым и спокойным голосом мужа Ири перестала всхлипывать, и устало откинулась на подушки, но руки Олдера так и не выпустила. Теперь Ири держалась за нее, словно утопающий за ускользающую из пальцев ветку. Остен же, в свою очередь продолжал говорить — обещал, что, как только жене станет хоть немного получше, они переберутся в дом Дорина. Там Ири будет веселее, чем здесь, ведь жена и сестра его двоюродного брата с удовольствием составят Ириалане компанию...

Остен еще долго рассказывал жене о своем брате, говорил, что им из-за его службы пока доведется остаться в Милесте, но это и к лучшему, ведь здесь гораздо легче найти толковых лекарей... Да и главное в Амэне святилище Малики находится под боком...

Олдер строил планы на будущее ровно до тех пор, пока успокоенная его словами Ириалана не погрузилась в тихую дрему. Лишь после этого Остен осторожно высвободил руку из пальцев жены и вышел из ее покоев.

В коридоре его терпеливо дожидались Антар с донесением и не смеющая нарушить покой беседующих супругов служанка Ири. Велев девушке быть неотлучно при хозяйке, Остен отправился в казармы в сопровождении хранящего молчание Антара. Дела отряда принудили Остена задержаться в городе до самого вечера, но, получив роздых, он отправился не домой, а на пристань. Вид набегающих на берег волн его всегда успокаивал, а сейчас Остену никого не хотелось видеть.

В порт Олдер попал ровно к закату — вдыхая острый запах соли, водорослей и рыбы, молодой сотник еще долго смотрел на кажущиеся черными на фоне последних золотых лучей, чуть покачивающиеся на мелких волнах корабли с подобранными парусами, на темно-зеленую воду, на далекую линию горизонта...

Успокоив Ири, Остен, одновременно, отрекся от столь желанной ему свободы... Конечно, у него оставалась еще одна лазейка — он мог, не давая жене развода, услать ее в дальнее имение и видеть не чаще раза в год, но подобное решение казалось Олдеру бесчестным. В конце концов, он пообещал Ири поддержку и заботу, а не ссылку, и теперь ему следовало посадить свои чувства и желания на короткий поводок.

Вызванный им тогда на разговор Антар был, по большому счету, прав — ответственность за судьбу жены лежит на муже, так что негоже теперь метаться и лезть из кожи вон, думая, как избавиться от брачного ярма.

С этого дня он начнет выполнять все, взятые на него обязательства — защитит Ири даже от самой себя, будет с нею ласков и терпим к ее недостаткам... В конце концов, она по уму — всего лишь ребенок. Капризный, избалованный, но при этом — слабый и уязвимый...

Когда Остен окончательно утвердился в своем решении, то почувствовал себя если и не лучше, то легче. Пора мучительных размышлений и метаний закончилась, и теперь пришло время действий.

Вернувшись в дом Дейлока глубоко за полночь, на следующий день Олдер встал с первыми же солнечными лучами. На диво собранный и спокойный. Справившись у служанки о том, как Ири провела ночь, Остен отправил Дорину весточку с небольшой просьбой и, получив ответ, спустился вниз в поисках тестя.

Дейлок как раз трапезничал во внутреннем саду и, увидев глаза зятя, едва не подавился вином из кубка...

Олдер, не меняясь в лице, дождался, пока вельможа справится с приступом кашля, а потом холодно сообщил, что как только Ири почувствует себя немного лучше, ее с радостью примут в доме Дорина. Жена должна жить подле мужа...

Кроме того, после выходок Гердолы, он, как муж, позаботится о том, чтобы теперь Ириалану окружали лишь люди, проверенные лично им, ведь тестю в этом вопросе у него, Остена, больше веры нет...

Огорошив Дейлока такими новостями, сотник, не обращая внимания на слабые попытки тестя расспросить, чем вызваны такие решения, отправился на службу, где и пробыл до позднего вечера.

А еще через два дня — после того, как осмотревший Ири врач отметил, что опасность повторного кровотечения миновала, Ириалану, со всеми возможными предосторожностями, в крытых носилках перевезли в дом главы рода Остенов. Там ее ожидали старательно подготовленные светлые покои и пара толковых служанок, которые отныне должны были заменить старую Гердолу.

Хотя из-за болезни Ири, супруги обретались в разных спальнях, каждый день Олдера начинался с того, что он навещал Ириалану и проводил с ней некоторое время перед тем, как отправляться в казармы. Справлялся о том, как прошла ночь, рассказывал всякую забавную ерунду и даже, отстранив служанку, иногда сам брался за гребень, помогая Ири расчесать ее роскошные, тяжелые косы.

После таких визитов не то что у Ири, а даже у Дорина не возникало сомнений в том, что Олдер, несмотря на произошедшее, по-прежнему влюблен в свою жену. Истину знал лишь молчаливый Антар, но он как раз был бы последним, кто поведал бы окружающим об истинном положении дел.

Между тем и обморок Ириаланы в храме, и ее последующее недомогание, и заметное охлаждение между Дейлоком и Остенами породили среди милестской знати целую волну слухов и домыслов, отзвуки которых, конечно же, дошли до Владыки Арвигена...

Гонец князя застал Олдера на плацу. В короткой, скрепленной печаткой, записке значилось, что Арвиген желает видеть сотника "Карающих" немедленно. Такое неожиданное внимание, смутило Остена, но задавать вопросов молчаливому слуге сотник не стал. Быстро отдав необходимые распоряжения десятникам, Олдер последовал за гонцом в княжескую цитадель.

Когда же мрачный слуга, оказавшись в твердыне, повел Олдера не в верхние залы, а в запутанную сеть подвалов, сотник ощутил, как к его смущению добавляется тревога. Весь Милест знал о пыточных залах, расположенных в подвалах княжеского замка, и то, что оказавшись в них, лишь очень немногие заново видели солнечный свет...

Пытаясь отогнать нехорошее предчувствие, Остен упрямо тряхнул головой — данную Владыке присягу он не нарушал, так что каяться ему не в чем... А значит, в сторону любые домыслы — скоро он сам узнает причину столь необычного вызова.

Между тем, казавшийся бесконечным извилистый коридор внезапно расширился, оборотившись в выложенную черным мрамором залу. Строгие ряды колонн, солнечный лучи, проникающие в помещение через небольшое квадратное отверстие на потолке и лишенный воды бассейн с низкими бортиками, в котором, закрепленная на специальных распорках, покоилась туша огромного, черного быка.

Животное лежало на спине, чуть под наклоном. Его грудина и живот были вспороты и наполнены кровью, но самым странным было то, что в этой купели из живой плоти, среди еще исходящих паром внутренностей находился обнаженный, точно в первые мгновения жизни, человек.

Не веря собственным глазам, Остен замер у одной из колонн, но когда приведший его в зал слуга уверенно двинулся к чудовищной купели, и, почтительно согнувшись, начал знаками что-то пояснять сидящему в крови мужчине, Олдер поспешил преклонить колени, одновременно укутываясь в плотный ментальный кокон. Сомнений не оставалось — перед ним был не кто иной, как Владыка Арвиген...

Князь же, выждав с минуту, отослал гонца легким взмахом покрытой кровавыми разводами руки и произнес:

— Кесс поведал мне, что ты не пытался его расспрашивать, молодой Остен... Это похвально... А теперь встань и подойди поближе.

Олдер безмолвно повиновался. Как только он оказался подле туши, запах крови ударил ему в ноздри, а падающие сверху лучи ярко осветили лицо и плечи принимающего кровавую ванну Владыки...

До этого Остен никогда не видел князя настолько близко... И теперь молча созерцал впалую грудь и похожие на плети руки Арвигена. Его дряблую, похожую на пергамент кожу в печеночных пятнах.

Если природная худоба вкупе с хитро сшитой одеждой и мягким сиянием золота и камней делали Владыку моложавым, то теперь, лишенный всех покровов, он выглядел особенно дряхлым. Но хищное лицо князя и его холодные водянистые глаза свидетельствовали о том, что эта телесная слабость обманчива, и под личиной больного старика таится хитрый, привыкший подолгу играть с беззащитными жертвами зверь...

Пока Остен рассматривал своего Владыку, тот тоже не сводил тяжелого взгляда с молодого сотника — Олдеру казалось, что он стоит перед старой и огромной, готовящейся к смертельному укусу гадюкой...

И тут неожиданно князь соизволил улыбнуться:

— Я уже давно слежу за твоими успехами, Остен... Еще со времен Реймета... И могу сказать, что твоя смелость приятно меня удивила.

Князь замолчал, одарив Остена многозначительным взглядом, но тот на неожиданную похвалу лишь склонил голову и прижал к сердцу ладонь, точно бы молчаливо подтверждая данную князю присягу.

Поняв, что так просто молодого сотника разговорить не удастся, Арвиген недобро прищурился.

— Но еще больше меня удивило то, что смелый и честный воин так легко поддался посулам Дейлока и оставил у себя его больную дочь.

Из-за такого обвинения пальцы Олдера сжались в кулаки, но голос сотника остался спокоен, когда тот произнес:

— Это не так, князь. Ириалана еще поправится, и она останется хозяйкой в моем доме согласно моему собственному желанию. Что же до Дейлока, то он ошибочно решил, что, отдав за меня дочь, может вмешиваться в то, что происходит в чужой спальне.

— Последнее замечание — камушек в мой огород, не так ли? — Арвиген чуть склонил голову, и на его губах вновь зазмеилась улыбка. Ласковая и мягкая, вот только из-за неподвижного взгляда словно бы заледенелых глаз князя, от неё легко могло бросить в дрожь. — Что поделать — таким старикам, как я, простительно некоторое любопытство...

Закончив говорить, Владыка чуть шевельнул рукой, показывая тем самым Остену, что ждёт ответа, и сотник медленно выдохнул сквозь зубы. Он никак не мог взять в толк, чего от него добивается Арвиген своими намеками и расспросами, лгать же было, по большому счету, не только бессмысленно, но и опасно... И потому Олдер сказал совсем не то, что полагалось бы ответить на такое замечание князя.

— Прости, Владыка, но я не терплю, ни сплетен, ни тех, кто их распускает, хоть и понимаю, что болтунам просто так рот не заткнешь... Но чтобы ни шептали благородные вельможи, правдой останется лишь то, что я женился на Ириалане, а не на деньгах или связях Дейлока.