Раскрыть ладони

Увлеченный азартными размышлениями, я и не заметил, как она вошла в лавку и оказалась совсем рядом со мной. Все такая же дородная и расплывшаяся, только лицо кажется изможденным и от того словно похудевшим. А под глазами пролегли сероватые тени, совсем не свойственные прежнему пышущему здоровьем облику.

— Как и всегда, любезная dyesi. Как и всегда.

Карин перевела взгляд на развешанные на стене отрезы тканей. Да, и по профилю заметно, как женщина осунулась. Такое бывает либо после долгой болезни, либо... После болезненных переживаний. Первой взяться было неоткуда, зато вторые возникли не без моего участия. И очень возможно, только по моей вине.

— А как поживаете вы, dyesi? С торговлей все хорошо?

— Да уж какая тут торговля... Хотя, врать не буду, люди стали чаще захаживать. Всем охота посмотреть, где служил человек, так страшно закончивший свои дни.

— Мне очень жаль, dyesi. Правда, жаль. И я хотел бы извиниться перед вами.

— За что же? — всплеснула руками купчиха. — Это я, я должна во всем виниться! Это же только из-за меня все случилось!

Ну уж, так-таки и из-за нее... Глупо взваливать ответственность за смерть Харти на бедную женщину, ослепленную ревностью. Хотя, разве я давал повод? Разве уверял, что влюблен? Обещал хранить верность? Ни разу. Ни полусловом. Ни полувзглядом.

— Dyesi, вы совершенно ни в чем не...

— Ой, только не жалейте глупую старуху! Надо было мне думать хорошенько, да не забывать, кто из нас кто. Вот всего на минутку вообразила невесть что, и сразу...

— Вы вовсе не старуха, dyesi Карин. А виной вашего воображения стало мое недостойное поведение.

Она выслушала внимательно, но после все равно упрямо качнула головой:

— Недостойное? Да тот же Харти мне такие мерзости на ушко шептал, аж тошно становилось!

Любопытное открытие. Мой скромный приятель, оказывается, был не таким уж стеснительным.

— Оттом с вами заигрывал?

— Да это уж не заигрыш был, — призналась купчиха. — Все после началось. Когда он вас страже сдал. Пришел и прямо с порога заявил, мол, я для тебя все сделал, чтобы свою любовь доказать, теперь и ты докажи.

Бр-р-р-р... Могу себе представить. Мерзостное зрелище. Судя по рассказам Келли, в Доме радости с Харти брали больше монет, чем с любого другого посетителя, потому что ни одна девица не соглашалась ублажать худосочного уродца за обычную плату.

А ведь он, наверняка, и в этом мне завидовал, если случайно прознал про мое знакомство с подопечной Науты. Да, причин мстить у Оттома имелось в избытке.

— Не продолжайте, dyesi, не нужно.

— А продолжать и не о чем. Я ведь не смогла. Отговорилась чем-то, попросила подождать. Сказала, что пока не увижу, как вас... осудят, не смогу успокоиться.

Откуда столько горечи в голосе? Неужели, переживает по-настоящему? Было бы из-за чего!

— Хорошо, что вам не пришлось...

— Да уж хорошо, слов нет! А когда он там, перед судьей, во всем сознался, меня такая злость взяла, что если бы его стражник не добил, я бы сама, своими руками бы...

— И все равно, простите.

— Да полно вам виниться-то! Вы мужчина видный, красивый и обходительный, силой никого в свои объятья не тянете, а что женщины рядом с вами голову теряют, так за то судить нельзя.

— Мне следовало бы почтительнее относиться к вам и не устраивать в вашей лавке...

— Я же сказала, полно вам! — Толстые пальчики Карин легли на мои губы, запрещая продолжать. — Вы ведь достойно себя вели, и даму ту в свидетели не позвали, хотя могли бы. И не оправдывались, как тот же Харти, когда случаем хрусталинку разбил. Ох, он и плакался тогда, на коленях вокруг меня ползал, весь паркет штанами до блеска натер... Нет, чтобы честно сказать, мол, виноват, исправлюсь. А вы...

Я сжал ее ладошку в своих, чуть отстраняя от губ, но совсем не намного.

— Рад, что вы не сердитесь.

— Сердиться? С чего бы? Я ведь с вами говорить хотела, и когда тут увидела, сразу и подошла.

— Говорить? О чем?

Щеки Карин зарделись, возвращая бледному лицу прежние краски:

— Я сказать хотела, что... Вы уж не брезгуйте только, хорошо? Знаю, что грешно вам такую службу предлагать, но если надумаете... Я пока на место Харти никого брать не буду. Людей подходящих поблизости нет, да и... Боюсь я теперь кого-то к себе приближать. Был вроде безобидный человечек, а на поверку каким оказался? Страшнее демона в сотню раз! Я так думаю, что он бы меня со свету сжил, а все мое хозяйство под себя подобрал. И ведь замечала, что жадный, а даже помыслить не могла, на что способен. А вот вы... Вас бы я с радостью до хозяйства допустила. Вы человек честный.

Куда уж честнее! Неужели она не поняла?

— Любезная dyesi, мне лестно слышать от вас такие слова, но они не про меня. Я мало чем отличаюсь от Харти, и, признаться, желал бы добиться того же, что и он.

— Но ведь не добивались?

Просто не успел. Будь у меня побольше времени и поспокойнее жизнь, обязательно попробовал бы поймать купчиху в сети любви. Хотя бы ради развлечения.

— Я не сделал этого только потому, что...

— Потому что не хотели смеяться над бедной женщиной. Я ведь тогда, пока этот наглец с вашей сумкой орудовал, все ждала, что вы меня охмурять начнете. Ой, как ждала! И если бы слово ласковое хоть одно услышала, не было бы ничего этого. Совсем ничего. А вы спокойно так разговаривали, мол, даже если что и было между нами, то закончилось, не начавшись. Я ведь и поэтому еще разозлилась. Целую ночь в подушку плакала, все думала, почему с другими можете миловаться, а со мной никак? А потом поняла.

Интересно, что она могла понять? Я свои поступки вообще не разбирал по косточкам, а Карин над ними, оказывается, упорно размышляла. Наверняка, навоображала такого...

— Не обманщик вы. И никогда им не будете. Если с какой женщиной дружбу-любовь водите, то на других не заглядываетесь. Потому что не хотите, чтобы и ей, и другим больно было. Ох, и почему мне в юности такой мужчина не встретился? Уж я бы за него руками и ногами держалась!

— Может быть, еще встретится. Откуда вам знать?

— Может, и встретится, — согласилась Карин, вздыхая. — Да только теперь, хочу, не хочу, каждого по вам мерить буду.

— Не нужно! — Я успокаивающе поцеловал кончики дрожащих от волнения пальцев. — Все люди разные. И у каждого должна быть своя мерка. Я ведь тоже не во многом хорош.

— А и пусть! Только в том, что мне видно, лучше и быть не нужно!

Вот как? А ведь мне впору гордиться услышанным. Но почему-то радость уступила свое законное место горьковатому сожалению. Не от того человека я хотел бы получить похвалу, не от того... Но быть неблагодарным не собираюсь.

— Вы очень добрая женщина, dyesi. И очень щедрая.

Она помолчала, потом с легкой обидой заглянула мне в глаза:

— Но вы все равно не придете?

— Почему же, приду. Между нами и так есть договоренность, я не собираюсь ее разрывать. А если смогу помочь еще чем, только скажите. Но согласиться на ваше предложение... Не могу. Сейчас не могу. Простите.

— Если сейчас не говорите "да", то и потом не скажете, — сделала верный вывод купчиха. — А и ладно. Только теперь душенька моя стала спокойна. К тому же... "Нет" вы тоже пока не сказали!

Она вдруг лукаво подмигнула мне, становясь похожей на шаловливую девчонку, с заметной неохотой высвободила свои пальчики из моих и отправилась к служке требовать отрез то ли синего шелка, то ли зеленого, я уже не прислушивался. Я стоял, разглядывая свою ладонь и почему-то думал о ней, как об осиротевшей.

Конечно, предложение Карин не для меня. Помогать в лавке? Довольно постыдное занятие для мага. Но объяснять это женщине не буду. Никогда. Потому что она не поймет.

Чтобы выжить, можно пойти на любые сделки с совестью и гордостью, это верно. Но мне мало выжить. Я хочу ЖИТЬ. И жить именно так, как мне видится правильным. Продолжить свой род, к примеру. И сделать так, чтобы имя Нивьери произносили с уважением, а не презрительно сплевывая.

Проклятие, пальцы пахнут все тем же, хотя оттирал их с утра в мыльном растворе со всей возможной старательностью! Странный запах. Словно я вчера покойничка щупал. Долго и настойчиво.

* * *

— Ты никогда не опаздываешь?

К сожалению. И на встречу с собственной смертью наверняка явлюсь заранее. Чтобы не заставлять достойную dyesi ждать.

— Я пришел в назначенное время. Это предосудительно?

Последний из рода Амиели, тяжеловесный седовласый Райт, будущий супруг моей бывшей возлюбленной и просто не слишком приятный в обхождении человек, на мгновение остановил взгляд на моем лице, от чего мне стало весьма неуютно. Поэтически говоря, сырость, витавшая вокруг, нашла лазейку к моим внутренностям, а чувствовать себя заиндевевшим камнем... Не то ощущение, к которому я стремлюсь. Совсем не то.

— Предосудительно? Пожалуй, нет. Всего лишь, немного странно.

— Я всегда соблюдаю условия договоренностей.

— Похвально. Но говоря о странности, я имел в виду как раз твое согласие.

— Согласие на что?

— На столь поздний час.

Да, поздний вечер — не самое удобное и безопасное время для прогулок по городу. И хотя по Верхним кварталам стражники ходят охотнее и чаще, чем по Нижним, да и смотрят за порядком усерднее, и тут, и там есть возможность нарваться на любителя чужих кошельков и чужих душ. Потому что, несмотря на все строгости законов, отчаянные люди находятся везде. Вот как те двое в квартале Медных голов. Убивать меня, конечно, не собирались, но покалечили бы изрядно.

— Право выбора принадлежало вам, а не мне.

— Но ты мог возразить.

Чего он пытается добиться этим разговором? Просто коротает время? Так пусть позволит мне уйти, а сам позовет Келли, с которой можно заняться чем-то куда более приятным, нежели...

— Зачем? Если вы назначили именно такой час, значит, вам это важно. И другой стороне остается только принять поставленные условия.

— Тут ты прав. Мне — важно. Кому-то еще, вполне возможно, наплевать... А из тебя вышел бы хороший слуга. Послушный.

В последнем слове послышалось нечто, похожее на злорадство. Или на удовлетворение. Но мне не захотелось углубляться в тщательный разбор впечатлений:

— Вы пригласили меня для беседы?

— Разумеется, нет. Делай свое дело.

Он и в этот раз не соизволил принимать меня лежа, чтобы хоть немного облегчить доступ к больным ногам. Пришлось снова опускаться на колени, подкладывая под задницу собственные пятки — сиденье не особенно удобное, но единственное из доступных.

Сегодня вены выпирали поменьше, и мне вовсе не мерещилось в рассеянном свете свечных огоньков: пальцы сообщали со всей уверенностью, что мое вмешательство принесло плоды. Пока еще небольшие, совершенно незрелые, хрупкие, но тем не менее, обнадеживающие. Ноги я старику поправлю, сомнений нет. А вот что делать с просьбой Келли?

— У тебя хорошие руки.

— М-м-м?

Поднимаю голову и встречаю внимательный, почти изучающий взгляд.

— Любопытно, а все прочее как? Настолько же отменно работает или наоборот?

— Я не совсем понимаю...

Райт положил затылок на подушку подголовника:

— Мудрецы учат, что плоть не может быть хороша равномерно, и что если в каком-то своем месте она обладает удивительными качествами, это значит, что существует уголок, обделенный малейшими достоинствами.

— Мудрецам виднее.

Стараюсь не смотреть ни на что, кроме опухших голеней под своими ладонями.

— Они тоже так утверждают, — насмешливо заметил хозяин Виноградного дома. — И кое в чем я с ними вполне согласен. Я давно уже живу на свете, и много раз встречал людей, с виду и красивых, и здоровых, вот только внутри у каждого из них непременно скрывалась гнильца...

— Очень интересно.

— Можешь не поддакивать, не нужно. Я знаю, что ты меня слушаешь. Зачем? Вот это вопрос. Из почтения к моим сединам? Тогда довольно лишь делать вид. А ты все слышишь, каждое слово. Хотя при этом с удовольствием заткнул бы мне глотку... Что, угадал?

Продолжаю поглаживания после небольшой, но заметной запинки. Да, заткнуть хочется. И я даже мог бы это сделать, но... Не дозволено. Сегодня у меня есть важное поручение, от которого будет зависеть очень многое.

— Вам нужен мой ответ?

Райт довольно похохатывает:

— Я его знаю и без подсказок! А вот почему ты поступаешь так, а не иначе, все равно не признаешься честно, поэтому... Мне интересно совсем другое. Где прячется твоя гнильца?

Молчу. Хочет поиграть в загадки? На здоровье. Только пусть развлекается самостоятельно.

— И нечего строить из себя оскорбленную невинность! Скажешь, безгрешен? Нет. Не сможешь. Да и кто из нас чист перед людьми и небесами? Думаю, во всем свете не найдется ни одного живого существа. Даже младенец, и тот виноват тем, что раздирает чрево матери, стремясь выйти наружу... Но в самый красивый сосуд с давних времен и до наших дней наливают самое дрянное вино.

Непонятный разговор. Унизить меня больше, чем в прошлый раз, уже нельзя, так зачем ведутся эти глубокомысленные размышления вслух? Он что-то хочет выудить у меня? Или напротив, что-то мне доказать или объяснить? Есть еще возможность, что хозяин Виноградного дома попросту кичится своим непревзойденным умом и, за неимением других слушателей, мучает философскими беседами меня. Какой вариант верный? Не могу понять. Но то, что у разговора есть цель, чувствую очень ясно. Яснее, чем горящие соломинки под пальцами.

— Да и зачем далеко ходить? Вот взять мою будущую жену. Красива ведь, негодяйка? Красива. Но внутри черна, как головешка.

Черна ли? Я могу понять стремление Келли добиться лучшей жизни. И сам бы так поступал, если бы... Если бы родился женщиной? Наверное. Или если бы другого пути не осталось. Что же предосудительного нашел Райт в поступках своей будущей супруги?

— Она любит вас.

— Любит? — Хозяин Виноградного дома невольно дернулся, словно мое прикосновение причинило боль. — Она любит деньги. И чем больше денег, тем сильнее любовь, конечно же.

— Dyesi Каелен позвала меня сюда, чтобы вылечить вас.

— Эх, парень... Вот скажи, только честно: зачем ты пытаешься ее защищать? Она ведь тебя и видеть не захочет, как только добьется желаемого. Будет нос воротить и стороной обходить.

Уже воротит. И обходит. Только мне все равно. Женщины, которую я любил, больше нет, а холодность незнакомки меня не трогает и уж тем более, не оскорбляет.

— Это ее право.

— Право забыть об оказанной помощи? Считай, как хочешь, только я соглашаться не буду. Думаешь, я не догадываюсь, о чем она тебя просила на самом деле? Ноги ногами, но куда важнее... Рассказать или сам сознаешься?

Оставляю в покое ноги Райта и выпрямляю спину, поднимая взгляд.

— Расскажите.

Он напряженно всматривается в мои глаза больше минуты, потом одобрительно кивает:

— А ты молодец! Не струсил. Хотя и бьешься не за того сюзерена... Но то твой выбор, не мой. А секрет пустячный: Келли просила вернуть мне мужскую силу.

Конечно, пустячный. Испокон веков женщины не находили лучшего способа привязать к себе мужчину, нежели родить ему наследника. Подозреваю, что моя матушка вовсе не хотела портить свою безупречную фигуру родами, но потеря мужа вызывала куда больший страх. И кроме того, многие из нас мечтают о детях. Особенно находясь на пороге старости.