— О-о-о. Горе мое, горемычное.
— Та-ак. Замечательно. Сидите здесь: одна описывает, другой — представляет. А я сейчас вернусь.
— Ты куда?! — вскинулись мне вслед две головы.
— За еще одним подельником. Думаю, без местной помощи нам с вами — никак...
ГЛАВА 22
Приземистое одноэтажное здание с высоким выщербленным крыльцом, решетками на таких же окнах (грызут их здесь, что ли?) и указующей табличкой у входа стояло на самом городском отшибе. С левого бока, через лопуховый пустырь, ограниченное чьим-то, уже притихшим на ночь садом, а с парадной стороны, отчерченное от остальной Клитни узкой уличной полосой. Тоже, впрочем, ведущей дальше в тупик, из-за забора которого ощутимо несло тухлой канавой. С его же тыла, в подлеске из акаций, затянувших закопченные развалины, сейчас терпеливо торчали мы... с моей дорогой подругой... Бу-м-м...
— Любо-ня.
— Ой, — в темноте изобразила та большое сожаленье, а потом, правда, уже свободной от сковородки рукой, поскребла свой лоб. — Эти комары местные — прямо упыри. И откуда их здесь столько поналетало?
— Из канавы, — не отрываясь от угла городской каталажки, буркнула я. — Оттуда... И вообще, зачем ты ее с собой приперла? Пихнула бы в сумку, как все остальные вещи и оставила на Дуле. Или, боишься, позарится кто на твой "знатный" подарок?
— Нет. Я другого боюсь — вдруг придется его применить... Не так, как, ну...
— Любонь, ты ей драться, что ли, собралась? — удивленно развернулась я к подруге.
— А что? Она ведь — чугунная. Вот и проверим — чей котел крепче, — слово в слово повторила она любимое выражение собственной матушки. Да только я до сей поры думала, что оно... образное, что ли. А вот сейчас засомнева...
— Евся, он идет.
— Ага, вижу... Стой здесь. А я прослежу, — и под возмущенный Любонин писк, бесшумно скользнула из нашего укрытия...
Подросток шел по пустой в это время улице, подсвеченной лишь фонарем над нужным нам крыльцом, как по собственному лошадиному загону — уверенно и с достоинством. Лишь корзинкой в руке помахивал в такт своим гулким шагам. Что еще раз навело меня на мысль о "непростой" жизни шустрого конюха. И, уже дойдя до самого угла, на долечку тормознул — бросил взгляд прямо в моем направлении. А потом удовлетворенно расплылся. Я в ответ, хоть и была незримой, тоже позволила себе усмешку, даже где-то, уважительную. Ведь не видит, но, ясно, что, чует. А потом, прижалась спиной к холодным камням и замерла, рассчитывая со своего угла лишь на "звук", без всякой "картинки". Но, сначала услышала стук по обитой металлом двери, спокойный, но, жутко настойчивый. А через несколько томительных мгновений нам со Стрижом, наконец, воздалось и сначала, щелкнула задвижка маленького смотрового окна. А лишь потом:
— Стриж, хобий хвостяра! Чего явился, да еще в такую темень? Батю то твоего мы сегодня не угостеприимили? — насмешливым, но, вполне дружелюбным басом поинтересовались оттуда. Однако ответной радости я что-то не расслышала:
— Ну и благодарствую хоть на том, — тихо огрызнулся мальчишка. — У меня поручение с посылкой для вашего сегодняшнего... дневного "гостя".
— Ух ты! А, ну, постой... — долгожданно лязгнул теперь и дверной засов, после чего я впервые за вечер глубоко выдохнула. Однако особо радоваться пока... — Чего там? — в отброшенном квадрате света отчетливо сейчас проглядывались две неравнозначные тени — маленькая, с поклажей на выставленных вперед руках и грузная, склоненная над ней.
— Да так, — пренебрежительно хмыкнул Стриж. — Колбаска, хлеба каравай, сыр и зелень. При мне собирали.
— А кто собирал? — а вот теперь в голосе городского стража просквозила не совсем добрая интонация.
— А-а, постоялица наша. Рыдала и собирала. Сказала, что утром сама к вам придет, а сейчас по такой ночи на другой конец незнакомого города забоялась переться.
— Сама?
— Угу... Как проснется и к вам, а пока... только это и... еще... — начал он, но продолжить, будто, передумал. — В общем, я свой сребень честно заработал. Прощевайте, господин Шек.
— А ну, постой! — зацепило вмиг мужика. — Чего-то ты не договариваешь. Юлишь чего-то. Может, в корзинке той кроме харчей...
— А сами проверяйте. Я все передал. Но... если пообещаете в другой раз батю моего в лопухах "не заметить", могу и от себя кое-что добавить.
— Хе-ех, а то мы сами ее до дна не вытрясем? — замялся в ответ страж, правда, ненадолго. — Ладно. Сговорились, но лишь на один раз. Говори, чего там еще упрятано?
— Да, может, то и не важно?.. Записочка там. И сложенная уж больно старательно.
— Записочка?
— Угу. И еще... Так, а батя то мой ведь часто, того... усугубляется?
— Стриж! Ты меня не гневи!
— Ну, как знаете.
— Ладно... хобий сын. Считай, еще на раз выторговал своему отцу свободу и целые ребра. Теперь говори, все, что знаешь. Да не юли больше.
— Все дело в том, что, я и ее тоже честно предупредил про вашу, господин Шек, "особую любовь" к трубке. Вот она и... В общем, табак там. Да не дешевка какая-нибудь с местного огорода, а настоящий — эльфийский. Дорогущий.
— Да ты что?!
— Угу. Вот она его и пересыпала из лакированной коробки в обычную холстину. А на самое дно записку зарыла... Ну, теперь у меня точно — всё. Прощевайте, — спрыгнул Стриж с боковины крыльца и под звук хлопнувшей двери, минул мой "наблюдательный пункт" на углу...
У него "всё". А вот у нас — второй "ожидательный" этап. И сильно надеюсь, что найдется эта записочка там, где надо, быстрее, чем я сама ее до этого писала. Хотя, "сама" — только вначале, а потом — уже старались все трое:
— Евся! — просияла вернувшаяся вместе с бесом Любоня и кинула на стол большую книгу в коричневой обложке. — Смотри!
— Спасибо, конечно, — недоуменно уставилась я на тесненные буквы по центру, а потом не выдержала. — Ну и к чему она сейчас то? "История Алмазной войны. Уроки потомкам".
— Ай, да ты не понимаешь, как нам на самом деле... свезло, — скривилась в ответ подружка и выдернула у меня из рук толмут. — Я тут угол загнула, где надо. Смотри еще раз! — вдоль всей страницы, красочно высились два, воткнутых в траву меча, прорисованные настолько тщательно, что видны были даже мелкие трещины на их длинных, кое-где обляпанных мхом каменных лезвиях. А внизу — мелкий текст:
— Памятник, воздвигнутый в юго-восточных окрестностях Медянска, на историческом холме, где в 2304 году был подписан межрасовый "Вечный закон"... Ну, вы даете.
— А то! — радостно хлопнулась Любоня напротив меня и водрузила на стол еще и корзину. — Мы купили все, что надо. Трубку и табак нашли в специальном магазине. А ты так и крапаешь свое любовное послание?
— Ага. И я совсем не знаю, что в нем писать.
— А ну, дай... Ну-ну... Ты бы еще написала, вместо "Поешь обязательно", "Покушай хорошо, перед сном вымой уши и взбей подушку".
— Евся, и не вздумай по имени к нему обращаться. Мало ли.
— Да, знаю я, — окрысилась я на обоих своих "консультантов". — Но, ведь, записка — не главное. А так, лишь манок.
— Ну, и дуреха же ты, в самом деле, — покачала головой "многоопытная" Любоня. — Как это, "не главное"? А ты напиши именно то, отчего она в своей цене сразу во много раз возрастет.
— Это как?
— Это, "что", — уточнил мне с кровати Тишок. — Напиши ему, что...
— Оба сейчас помолчите, — сделала я глубокий вдох. — Я знаю, что ему написать... — и приложила, наконец, свой карандашный огрызок к листу бумаги...
— Евся... Да, Евся. Я спрашиваю, как все прошло? — дернул меня за короткую штанину, прискакавший от лошадей Тишок. — Дошла посылочка до адресата?
— Ага. Теперь — только ждать. А у вас как?
— Сдал наш табун Стрижу и сразу к вам. Они нас будут ждать на том же месте. Оттуда и нырнем.
— В каком смысле? — прихлопнула очередного "упыря" на своей шее Любоня.
— В прямом, госпожа души моей. Купаться с тобой будем. Наконец-то.
— Пасть свою похабную...
— Я понял, — вновь стал серьезным бес. — И раз вы шуток моих не понимаете, пойду ко я на разведку — нюхну под порожком табачку немножко.
— Ага. Только, не обнюхайся. А то будем тебя потом в лопухах ловить, — совершенно серьезно, предостерегла я "разведчика".
Но, ждать его пришлось недолго. И вскоре на самой грани освещенного вокруг крыльца овала, призывно замаячила нам маленькая хвостатая фигурка.
— Это он чего? — от неожиданности, басом выдала моя дорогая подруга.
— Не знаю... Пошли. Только держись рядом со мной и не пугайся своей незримости.
— Ага. В детстве ты меня о таком даже не предупреждала. О-ой...
— Любоня, смотри вперед, — нетерпеливо потянула я трусиху из уже опостылевших кустов к задней стене каталажки, куда за долечку до нас юркнул бес:
— Дымом несет качественно, — почесывая лапкой нос, чтоб не чихнуть, начал он отчет. — Они там уже орут и веселятся вовсю. И, если вы напряжетесь, то даже здесь расслышите... Но, дружно расхибаривать нам ворота что-то не торопятся. Видно, не тех мороков словили. В общем, Евся, надо работать по запасному плану, иначе можно и упустить главный момент.
— Это по тому, что ты предложил?
— Так точно.
— Ну-у... — скосилась я на зажатую в Любониной руке сковороду. — Тогда, не будем терять время и все — по своим местам... Удачи нам, друзья — подельники.
— О-ох, Мокошь — справедливица. Если что, прибила случайно...
Наверное, мы слегка опоздали. Потому что я обещанных "оров" и шумного мужского веселья, как ни силилась, расслышать все ж, не смогла. Но, остатков его хватило вполне. И на требовательный стук, теперь уже в окно, высунулись сразу все три, имеющиеся в наличие недоуменные мужские рожи, подсвеченные снизу кривым канделябром... Да-а... Ими самими надо людей пугать, особенно, когда глаза в кучу и...
— Эй, полоротые! Не доглядели?! А вот мы сейчас по-быстрому возьмем и слиняем без суда и публичных покаяний! Слушай, друг, а может, прямо здесь и начнем... публично каяться? Ты — не против?.. — "не против" были и вызвавшиеся лично в слушатели несколько окрестных собак, поднявших в ответ на писклявый крик свой лай. Правда, пока неуверенный. Так, прочищали глотки. Обменивались информацией. Поэтому наглец, каким-то чудом выбравшийся из камеры на свободу, одернул свой черный жилет и вновь набрал воздуха в грудь. — Люди добрые!!! Посадили ни за что!!! Сгребли посередь улицы и меня и братана мово!!! Да мы вообще монахи неместные! Подписи на канонизацию досточтимого Ольбега собираем! Так ведь, братан мой?! Чего молчишь?.. Братана мово пытали!!! Язык вместе с усами вырвали!!! Люди... О-ой! Шухер! — и, напоследок показав собственный длинный язык, нырнул в ближайшие кусты у дороги.
Седой же его "братан" остался мужественно стойким (стоячим), но, как только вожделенные двери распахнулись, начал медленно таясь на фоне луны. Чем вызвал у двух окосевших стражников состояние полного неконтролируемого безумия. Поэтому звук "Бу-у-м-м" стал милосердным актом (надо будет Любоне так потом и сказать). Но, не сейчас:
— Эй! Аф-фу-у... А впусти вы гостеприимно магию, все было бы еще... милосерднее, — отряхнув ладони, переступила я через осевшего мужика. — Любонь, а третий?
— Выскочили только два, — пожала с крыльца плечами подруга, перехватив сковороду.
— Ага... Тогда я вхожу. А ты поищи у этих, на всякий случай ключи от камер.
Сразу же за порогом, вместе с вернувшейся зримостью я сделалась и "слепой" и "глухой". И, постаравшись, на сей факт не отвлекаться, быстро огляделась по сторонам. Высокая конторка, заставленная тарелками с бутылями, разделяла комнату на две половины. А слева от входа начинался узкий коридор с черной тьмой в конце, откуда, ощутимо тянуло сыростью. Значит, мне туда. Не знаю, но, опять же из книжек, мне думалось, что тюремные камеры должны быть обязательно в подземелье. Ну, на худой конец, в подвале. И, громко чихнув (для храбрости), я направилась прямо во тьму. Вскоре, меня нагнал Тишок — уже без жилета. Правда, слегка охрипший. А за ближайшим поворотом мы столкнулись с бредущим навстречу огромным мужиком со свечой в вытянутой руке. Он, окинув меня пустым взглядом, нежданно доверительно сообщил:
— Там бесы пакостные. Это — конец. Что я Ольбегу скажу?
— Так и здесь они тоже, — хмыкнул от пола Тишок, а потом добавил. — Р-р-гаф!
— А-а-а.
Бу-у-м-м...
— Евся, у тех ключей нет... А вот и они... — да-а... Видно, подруге моей, "милосердной", жалкие оправданья уже не нужны. — Чего стоим? Кого дожидаемся?
— А действительно?.. — тряхнув головой, сорвалась я на свет огонька в конце поворота. — Стахос! Хран! Вы где?! — и чуть не пролетела мимо:
— Евсения?.. Что ты тут... Любоня?.. Тишок?.. Нет, массовых мороков не бывает, — протер глаза, сидящий на лавке Стах.
— Ты что, тоже надышался? — подскочила я к толстой решетке (ну, хоть в этом книжки не соврали). — А где Хран?
— Я здесь, — отозвался оттуда же и второй арестант. — Ёшкин мотыляй, так они еще и с ключами. Не просто так в гости зашли.
— Мужики, пора сваливать. На свежий воздух. Госпожа души моей, вызволяй.
— Ага. Сковородку подержи. Только аккуратно. Мне ее еще тетке дарить, — по-моему, мы тут все... надышались...
Но, в себя приходить пришлось уже на бегу. Тишок с Любоней, как знающие дорогу к заветной низинке, неслись первыми. За ними поспевал Хран, уточняя обстоятельства и тут же их кряканьем оценивая. А вот Стах... Такое чувство, будто он, действительно, эту треклятую трубку выкурил самолично. Или, хотя бы, близко сидел... и глубоко дышал.
— Ну, ты чего? — не выдержав, наконец, остановилась я. — Тебе плохо?
— Нет, все нормально, — криво улыбнулся мужчина, заставив тут же нервно ткнуться носом в его шею:
— Ага. Нормально.
— А ты чего? — обхватил он меня одной рукой. — Не бойся, я там и в рот ничего не брал. Просто, у кентавров такого рода... воздействия на психику — слабое место. А значит, и у меня. Кстати, что это было то?
— Семена шальной травы. Адона с собой сунула, на всякий случай. Вот он и подвернулся. Я их в табак натолкла и историю придумала с запиской, чтоб внимание к нему привлечь.
— Да?..
— Ага. А вам так ничего и не досталось? И даже едой не поделились?.. Вот, сволочи. Ну, ничего, если у нас все получится, поедим уже в Медянске.
— Евсения, какая же ты умница, любимая. Вы все — умницы... Пошли. Мне лучше, — качнулся он с места, потянув за собой и меня, а потом, вдруг, снова замер. — Скажи, а записка была кому?
— Тебе от меня.
— И что в ней было?
— Да так... Я тебе потом все расскажу, когда мы будем отсюда уже далеко-далеко. На другом конце страны.
— Обещаешь?
— Обещаю. Пойдем...
До загородной низины, припорошенной, будто инеем, вечерней росой, мы добрались быстро. И те, кто бежал и те, кто скоро, хотя и не очень уверенно переставлял ногами. И там все тоже прошло без сюрпризов — табун наш, полностью готовый для новой дороги смирно пасся, а Стриж, просто скучал на подстеленном курткой камушке. И первым же делом я направилась именно к нему:
