Привет, любимая!

— За что, Рыжий? За что?

Он перестал меня целовать. Серьезно посмотрел и тихо промолвил:

— А кто его знает, за что? Вот ты знаешь, за что меня любишь? Ну и я не знаю... Разве любят за что-то? Любят просто так. Любовь, она или есть, или ее нет. Я вот в Африку от тебя сбежал, а ты меня и там достала. Помню, я только из армии вернулся. Недели три прошло, не больше... Мы с тобой из-за Светки поссорились. Ты за поленницу ушла — плакать. Я тихонько с другой стороны зашел и смотрю. Сидишь ты на чурбаке и плачешь. Спокойно так сидишь. Подбородок руками подперла, а по щекам слезы льются... У меня тогда душа вся сжалась. Такая ты любимая, такая родная... Я в загранке каждый день это вспоминал. Женщин много разных встречал. Такой, как ты... такой вот родной, моей — нет. Не было больше такой. Мне теперь всю жизнь перед тобой свои грехи замаливать. И я о тебе только всегда и думал, Василек ты мой бестолковый...

Я поерзала у него на коленях, прижимаясь теснее. Прислонилась виском к его плечу. Любит. Любит, конечно. А что мне еще надо? Ничего мне больше не надо. Что-то у меня глаза защипало. Будет сегодня чай или нет? Куда тетка-то запропастилась?

Мишка угадал мои мысли. Громко сказал в сторону кухни:

— Теть Нин! Ты там еще часик посиди. Чай настояться должен.

В ответ донесся довольный смешок. Тетя Нина всегда любила Мишку и во всем шла ему навстречу. Мишка уложил меня на подушки. Расправил одеяло. И начал расстегивать свою рубашку. Сказал тоном, не терпящим возражений:

— С сегодняшнего дня я сплю не на стуле, а на своем законном месте. Ну-ка, подвинься. Развалилась, понимаешь!

— Еще чего! — передразнила я и хихикнула, счастливая тем, что он рядом. — Больным людям нужен покой.

— Что-что, а покой я тебе гарантирую, — нахально пообещал он, залезая ко мне под одеяло. — Ни одного мужика рядом с тобой не будет. Кроме мужа, разумеется.

Странное представление о покое у Рыжего. Он как раз самый беспокойный из всех известных мне людей.

— Отдохнешь от приключений, — продолжал развивать свою идею Мишка. — А увижу на горизонте Ромку — вообще прибью.

Хорошо, что про Олега не вспомнил. Или у него вместо Олега теперь Роман, как повод для скандалов?

— Скажи мне еще раз, что любишь, — шепнул Мишка, методично превращая мою ночнушку в кучу тряпок для вытирания пыли.

Ох, Рыжий! — только и смогла сказать я.

ЭПИЛОГ

Мы сидели с Олегом на лавочке в парке. Смотрели, как Мишка с Ванечкой и Таня с дочкой кормили уток.

Утки были тощие. Жадные. Наверное, оттого, что страшно голодные. Они скользили оранжевыми лапами по льду пруда и оглушительно гагакали. Стучали клювами. Особенно нахальными казались селезни.

Ванечка заливисто хохотал. Отталкивал от уток Шурочку. Шурочка визжала. Татьяна сосредоточенно крошила уткам хлеб. А Рыжий швырялся снегом во всех подряд.

— Пойдем к ребятам, — предложил Олег.

— Нет, — вздохнула я. — Мишка мне сказал здесь сидеть. Ты иди, если хочешь.

Снег искрился на ярком солнце. Под деревьями лежали серые, сиреневые, голубые и синие тени. Было так хорошо сидеть на лавочке, вдыхать вкусный, морозный воздух... Смотреть на Мишку с Ванечкой.

— Ты же замерзнешь!

— Мне ходить не очень рекомендуется, — не задумываясь, отозвалась я. — А потом, не забывай, что я на подушке сижу. И в десяти штанах.

— Почему? — он встревожился. — Почему ходить не рекомендуется?

В этот момент Рыжий обернулся к нам. Проверить, не соскочила ли я с лавочки? А может, не обнимает ли меня за плечи Олег? Я напрасно радовалась тогда, что Олега Мишка заменил Романом. Как же! Рыжий не изменял себе. Мне изменял, а себе — никогда! Теперь он попрекал меня уже двумя мужиками сразу: Романом, который имел нахальство изредка у нас появляться, плести байки о социализме с человеческим лицом и смотреть на меня тоскливыми глазами, и, как всегда, Олегом. Хорошо, что о Вальке Прохорове Мишка не знал ни сном, ни духом. Мои сослуживцы его никогда не интересовали.

Рыжий убедился, что Олег меня не обнимает, что я сижу, как приклеенная, что пока не замерзла. Помахал рукой. Я помахала ему в ответ. Он сгреб руками пригоршню снега. Слепил снежок и бросил в нас. Долетит? Не долетит?

— Ты не ответила.

Не долетел. Упал шагов за пять от нас, подняв в воздух снежную пыль.

— Угроза выкидыша, — беззаботно пояснила я, провожая взглядом еще один снежок. Не долетел. Попал в дерево.

— Ты что? Беременная? — изумился Олег.

Я обернулась к нему. Вот чудак! Что здесь удивительного? После всех моих злоключений... Кроме того, у меня в мужьях Рыжий. А Рыжий теперь хочет целую кучу детей.

— На третьем месяце, — засмеялась я. Поболтала ногой. Поддела носком сапога снег. Ну, до чего ж искрится!

— Ты с ума сошла, Алька! — потряс головой Олег. — Опять пеленки, стирка, уборка. Тебе тогда четверых придется обслуживать, не считая себя. А как же ты сама? У этого Рыжего совести нет... Засадить тебя дома с детьми!

Знал бы Олег, какие планы на счет детей у этого Рыжего!

— Смешной ты! — я задумчиво посмотрела на него. Ничего-то Олег не понимает. Рыжий сейчас, как домохозяйка. Натосковался по семье.

— Для чего ты живешь, Олег? Что для тебя в жизни главное? Что, вообще, для человека главное?

Он пожал плечами.

— У каждого свое... Кому работа, кому — семья, кому — деньги...

— Не-а... Главное для человека... для любого человека — это любовь. К мужу, жене, детям, родителям. К близким своим. К земле. К деревьям вот. Смотри, какие они красивые... Только люди по-разному эту любовь ищут. А если ее нет, то чем-то посторонним душу свою заполняют. Тоже по-разному. Одни — работой. Другие деньгами. Или шмотками — без разницы. Татьяна вот свою душу театрами заполняет. Ты — друзьями. А мне этого ничего не нужно. У меня любовь есть. Даже в избытке... Беречь ее только и все... Я сейчас и берегу ее... Как могу, конечно. Мне намучиться надо было, как следует, без Мишки, чтобы это понять. Хорошо, поняла все же... Ты сам подумай, я женщина! Чего мне еще надо?

Олег хлопал глазами и растеряно смотрел на меня. Переваривал мой монолог. Не привык к такому словоизвержению с моей стороны.

— Алька! — крикнул Мишка, направляясь к нам и отряхивая с себя снег. — Собирайся! Домой пора.

Я вздохнула. Втихаря, чтобы никто не видел, сунула в рот немного снега. Фу-у... Холодный, аж зубы ломит! Здорово как! Поднялась, радостно оглядывая мужа. Взяла с лавочки подушку.

— Ванька! — крикнул Мишка через плечо, продолжая ослепительно мне улыбаться. — Санки не забудь!

Я осторожно шагнула к Рыжему. Потом оглянулась на Олега. Он сидел потерянный. Смотрел на меня жалкими глазами.

— И что ты за человек, Алька?

— Человек! — мне стало весело. — Все очень просто, Олег. Я — женщина!

КОНЕЦ

P.S. Продолжения не будет. Никакого. Это все!

Москва. Ноябрь 1993 — Февраль 1994.