Упоминание об инокине Марфе вернуло юношу с высот горних на грешную землю, и боярич стал вместе с притащившим доспехи Паниным одевать на меня громыхающие железки.

Быстро снарядившись я вышел из шатра и вскочил в седло Волчка которого по счастью никто и не подумал расседлывать. Бой идущий недалеко от ворот, как выяснилось начался из-за неуемной инициативности Анисима Пушкарева. Приказ готовиться к возможной вылазке противника был воспринят им буквально и он, не теряя времени, занялся устройством батареи из четырех пушек прямо перед воротами Белой. Осажденные увидев этот маневр, разумеется, пришли к выводу что пушки устанавливаются для того чтобы выбить поврежденные ворота крепости и немедля предприняли вылазку. Выведя через небольшую калитку некоторое количество солдат, они дружно ударили по русским пушкарям и прикрывающим их стрельцам. Стрелецкий полуголова, впрочем, чего-то подобного ждал и его люди немедля открыли плотный огонь по наступающим. На помощь к ним пришли выведенные через вторые ворота рейтары, а стрельцов поддержали драгуны фон Гершова и казаки Михальского. В общем и целом стычка закончилась безрезультатно, польскому гарнизону не удалось захватить или уничтожить пушки, а нам не удалось ворваться на их плечах в крепость. Прибыв на место и выслушав доклад я приказал отойти к вагенбургу и установить рогатки. Так что в общем осажденные могли записать эту вылазку себе в актив. Немного утешало, что их потери оказались немного больше наших, уж очень удачно Анисим взял атакующих на картечь. Еще одной новостью стала пропажа Лермонта. Отправившийся провожать Анну шотландец не вернулся. Среди трупов ни его, ни маркитантки тоже не было и это внушало определенный оптимизм. Отдав последние распоряжения, и велев быть начеку, я вернулся в шатер. На этот раз холопы и командовавший ими постельничий оказались на месте, и с разоблачением уставшего меня удалось справиться без помощи рынд. Зайдя в шатер, я обнаружил накрытый походный столик с ужином и стоящую подле готовую прислуживать Лизу.

— Ты сама-то ела? — спросил я ее с набитым ртом.

— Не беспокойтесь, ваше величество я не голодна, — вежливо отвечала мне юная маркитантка.

— Смотри мне, в этой стране самый страшный грех — врать царю. Виновных в таком ужасном злодеянии наказывают сильнее чем у нас в Германии ведьм. Так что если хочешь есть, то немедленно признавайся, а я, так и быть, никому тебя не выдам.

— Нет, государь, я поела пока готовила, — отвечала девушка, ужасно побледнев.

— Ну, поела, так поела, чего ты так испугалась? Кстати, очень вкусно, это ты сама готовила?

— Да, ваше величество.

— Кто тебя научил?

— Матушка, — ответила Лиза со слезами на глазах.

Мысленно про себя чертыхнувшись, в самом деле, кто же еще мог научить девушку готовить, если не мать, а я сдуру напомнил ей о ее судьбе, я попытался перевести разговор на другое.

— Дитя мое, кажется, тут грели для меня воду...

— Да все готово, ваше величество, в соседнем отделении вас ждет большая бочка горячей воды.

— Прекрасно, надо кликнуть кого-нибудь...

— Зачем?

— Ну, чтобы...

— Помочь вам вымыться? Я прекрасно с этим справлюсь.

Поставленный в тупик девичьей непосредственностью я отправился мыться.

— Отвернись, — потребовал я, прежде чем раздеться.

Лизхен тут же с явным облегчением на лице выполнила мое распоряжение. Скинув изрядно закорузшее исподнее, я с наслаждением залез в горячую воду. "Черт побери", — подумалось мне, — "Анна не пробыла тут и нескольких часов, а устроила мой быт лучше, чем мои слуги, постоянно толкущиеся подле меня, надеюсь, ее воспитанница знает дело не хуже".

— Вам вымыть волосы, ваше величество? — прервала мои размышления маркитантка.

— Что? — не расслышал я с первого раза.

— Вам вымыть волосы?

— Да, наверное, если тебе не трудно.... — пролепетал я в ответ.

Девушка с энтузиазмом принялась за работу, а я отдался наслаждению от ее ловких рук. Последний раз мне так мыла голову Настя, убитая мерзавцем Енеке, и я немного загрустил от этого воспоминания.

— У вашего величества такие чудесные волосы, — вырвал меня из раздумий голос Лизхен, — ей богу иной бы девушке позавидовать. Только вы совсем за ними не ухаживаете.

— У тебя не хуже, — буркнул я.

— Спасибо, вы так добры, государь.

— О, да! Иногда мне даже кажется что чересчур. Знаешь что, принеси мне белье.

— Уже все готово.

— Хорошо, подай мне его и ради всего святого отвернись.

Спешно переодевшись, я отправился в соседний предел, где была расстелена для меня постель, искренне надеясь, что не застану там своего постельничего, в обязанности которого входило ночевать вместе со мной под одной крышей. Слава богу, я хоть и с трудом, но отвадил придворных от чересчур буквального исполнения своих обязанностей. К счастью никого не было и я, не забыв проверить рядом ли допельфастеры и шпага, юркнул под одеяло, и блаженно вытянулся. Однако на этом мои испытания не кончились. Раздались легкие шаги, и к походной кровати подошла Лиза.

— У вашего величества будут еще распоряжения?

— Нет, Лизхен, ты можешь идти отдыхать, — сделал я очередную попытку остаться нравственным и честным, хотя бы перед самим собой, человеком.

— Ваше величество, — девушка, очевидно, решила взять мекленбургского быка за рога, — я вам совсем не нравлюсь?

Я с интересом уставился на юную маркитантку. Интересно, мужчинам вообще хоть сколько-нибудь реально постичь женскую логику? Я готов поклясться, что когда Анна наставляла свою воспитанницу и хвалила передо мной ее стати, она чувствовала себя ужасно неловко и была готова на все лишь бы избежать этой участи. Но вот я честно пытаюсь избавить ее от нее, а девушка готова расплакаться от обиды, что ею пренебрегают.

— Наоборот, Лизхен, ты мне очень нравишься. Ты очень красивая и неглупая девочка и...

— Я уже не девочка...

— В каком смысле? — чуть не поперхнулся я.

— Я девушка, ваше величество, и уже два года как кидаю кровь.

— Что?! Ах, вот ты о чем. Тьфу, ты пропасть, я уже черт знает что подумал... Сколько ты сказала, два года? По словам Анны, тебе всего четырнадцать.

— Анна всем так говорит, чтобы меня не обижали, и мне велела.

-О, да ты уже совсем взрослая и очень красивая девушка, а что тебе еще говорила Анна?

— Что юная нетронутая девушка — мечта каждого мужчины, и что если я не буду дурой, то смогу устроить свою жизнь. А еще, она говорила, что вы очень добрый и щедрый молодой господин.

— А сама ты что думаешь?

— Не знаю, ваше величество, я видела не слишком много богатых господ. Но вы красивы, молоды и знатны и очень не похожи ни на польских шляхтичей, ни на немецких дворян, — девушка на секунду задумалась, явно подбирая слова, — вы хотите отдать меня кому-то из своих приближенных?

-Что?! Да черта с два!

— Тогда почему? Вам не повезло с какой-то женщиной и вы...

— Скорее женщинам не везет со мной Лизхен. Так уж случилось, что я веду очень опасный образ жизни. И если сам я как-то выкручиваюсь, то тем, кто рядом со мной частенько не везет. Посмотри сюда, даже во сне я не расстаюсь со шпагой и держу под рукой пистолеты.

Девушка несмело посмотрела на мой арсенал и, помявшись, проговорила:

— Я могла бы заряжать их для вашего величества...

— А ты умеешь?

— Ну, я ведь маркитантка.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Утром Федька встал в самом радужном настроении. Хотелось бегать, прыгать и дурачиться и даже кислое выражение лица Мишки не могло испортить ему настроения. Его новый друг, похоже, всю ночь не спал. Причину этой бессонницы угадать было совсем не трудно. Необычайно красивая девушка, увиденная ими давеча в царском шатре, поразила и Федькино воображение, а уж царского рынду и вовсе придавила как упавшим бревном. Все в ней было необычным, и немецкое платье подчеркивающее талию и оставляющее приоткрытыми шею и плечи. И прекрасные распущенные волосы, в отличие от туго стянутых кос русских девушек. А уж бездонные глаза и красиво очерченные губы, кажется, совсем лишили Мишку покоя. Он весь вечер говорил только о ней и под его бормотание Панин и уснул, причем тот этого даже не заметил. Вскоре подошел Михальский и пробурчав что-то нелицеприятное про неизвестно где шляющихся царских рынд и отвлекающих от службы его людей, велел им с Мишкой по-быстрому перекусить и становиться на часах перед царским походным троном. Дескать, государь скоро встанет, дел много, а чин не соблюдается. Едва парни успели поесть и занять места, государь вышел и, улыбнувшись, пожелал всем доброго утра. Собравшиеся приближенные ответили ему поясными поклонами, только немец фон Гершов помахал шляпой, впрочем, тоже поклонившись.

Сев за стол, государь разрешил садиться и всем присутствующим, а также велел подавать завтрак. Слуги тут же принесли всем сбитня и свежеиспеченного хлеба. А государю, отдельно положили еще на серебряной миске яичницу. Тот немного удивился, но потом видно что-то сообразив, улыбнулся и принялся за еду.

— Ребят-то покормили? — спросил царь, кивнув на стоящих у трона Мишку с Федькой.

— Покормили батюшка, покормили, — успокоил его распоряжавшийся за столом Вельяминов, — а попостились бы, так ничего бы им идолам не сделалось. Давай лучше о деле поговорим.

— Давай о деле, — не стал перечить государь, — правда мы вот собирались всю ночь ляхам спать не давать обстрелом, а чего-то так и не собрались.

Ответом ему было недоуменное молчание. Наконец, первым сообразивший, в чем дело Пушкарев со смешком сказал:

— Ну, а чего, дело молодое. Молодец девка, так уходила государя, что он и не слыхал, как мы всю ночь из пушек палили! Я вам давно говорил таковую завесть, куда как спокойнее бы служилось. Хорошо хоть сам нашел.

— Чего, правда? — недоуменно спросил государь.

Ответом ему был сначала тихий, а затем все более громкий хохот его приближенных. Федька еще ни разу не видел царя смущенным, но, похоже, приключился как раз такой случай.

— Тише вы, жеребцы стоялые, — беззлобно ругнулся царь, а затем стал смеяться вместе со всеми.

— Да уж, какие мы жеребцы, — сокрушенно вздохнул Анисим, вызвав новый приступ хохота — мы так, все больше по стеночке.

Сообразивший в чем дело Федька, тоже было ухмыльнулся, а затем скосил глаза на товарища. Тот, как видно, наученный службой в кремле стоял, не шелохнувшись как истукан. Когда смех стих, Вельяминов продолжил.

— Полк Гротте завтрева подойдет, так надобно решить будем ли в осаде стоять или пойдем на Смоленск. Черкасский-то я чаю скоро там будет.

— А сам чего думаешь?

— А чего тут думать! Ну ее эту Белую-то, без осадных пушек ее никак не взять, а ежели ждать пока ляхи сдадутся, так простоим до морковкина заговенья. Лучше потом от Смоленска пошлем рать какую-нибудь для осады, а царю русскому тут немного чести стоять.

— А ты чего скажешь, — обратился государь к фон Гершову.

— Белая действительно крепость небольшая, — немного ломаным языком отвечал тот, — однако она стоит на важном пути и взять ее необходимо. Надо чтобы сюда прислали войско от Черкасского, или оставить тут в осаде полк Гротте или еще кого-нибудь. Но снимать осаду даже на время не следует. Два-три дня ничего не решат для нас, а к противнику может подойти сикурс.*

— — — — — — —

* Сикурс — подкрепление.

— Ну, ты Кароль прямо стратег стал, — улыбнулся государь, — ладно на том и порешим. Подождем Гротте, а там видно будет, может еще и случится чего.

После того как завтрак закончился, государь велел седлать коней и поехал с воеводами объезжать вражескую крепость, а Мишка с Федькой остались в лагере. Давешняя девушка несколько раз, показывалась из шатра занятая какими-то делами, но близко не подходила. Федька, рассмотревший ее при дневном свете, решил, что девка как девка. Красивая, конечно, этого не отнять, но бывает и лучше. А вот Мишка, кажется, опять впал в мечтательность.

— Федя, — протянул он, — а у тебя невеста есть?

— Ага, — беззаботно откликнулся тот, — дядька Ефим хочет, чтобы я на Фроське женился.

— А ты чего?

— А чего я? Пока служба, а там видно будет.

— А она красивая?

— Кто?

— Ну, Фроська?

— Не знаю, красивая, наверное, — задумался на минуту Панин, и неожиданно сам для себя добавил — да, красивая и любит меня.

— Почем знаешь?

— Не почём, знаю и все!

— А красивей Лизы?

— Какой Лизы?

— Ну как какой... по мне красивей ее и быть не может. У Вани всегда красивые женщины вокруг были. Он мне показывал еще когда царем не был, Настю и Ксению. Они тоже красивые, но Лиза все равно красивее. Настю потом немчин зарезал, а Ксения не знаю куда делась.

— А ты чего царя Ваней зовешь?

— А он мне сам разрешил, давно, когда еще царем не был. Федя, а чего все смеялись поутру?

— А ты не понял?

— Нет, а ты?

— И я не понял, просто все смеялись и я начал, а то подумают что дурачок.

— Понятно, а, правда, Лиза красивая?

— Слушай Миша, ты где всех этих девок красивых видел? Настю, Ксеню, Лизу?

— У Вани...

— А Ваня у нас кто?

— Известно кто, царь.

— Вот, стало быть, девки вокруг него чьи? Царские! Мне Корнилий дураку все толковал, а я додумать не мог. А вот на тебя посмотрел и понял.

— Чего понял?

— Ничего, напомни мне, как в Москве будем, чтобы я тебя в стрелецкую слободу взял. Мне Корнилий показывал там одну вдову, не старую еще. Она бывает гадает, от хворостей всяких лечит, тем и живет. И от такой хворобы тоже средство знает, надо только денег чуток, вина сладкого сулею, да пряников.

— А ты к ней ходил?

— Нет. А теперь пойду, и тебя возьму!

— Федя, а ведь ворожба да гадание — грех!

Федька обернулся к приятелю и, посмотрев на его простодушное лицо, расплылся в улыбке: — "еще какой"!

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

На второй день после прихода полка Гротте в наш лагерь вернулся Лермонт. Как оказалось, пройдя с Анной почти до самой крепости они наткнулись на рейтар Храповицкого. Те признали подругу своего командира и приняли шотландца за своего. Тем более что в крепости они оказались совсем недавно и всех своих сослуживцев в лицо не знали. В крепости Джону удалось связаться с земляками и те его не выдали. Когда через несколько дней под стенами Белой появился еще один полк регулярной пехоты, а денег в карманах не прибавилось, шотландцы задумались, на той ли стороне они воюют. Сговорившись с командиром роты ирландцев полковник Дуглас послал своего человека на встречу со мной чтобы узнать что им может предложить русский царь. Этого человека и привел в лагерь наш бравый шотландец.

— Чертовски рад видеть вас живым сэр Джон, — приветствовал я пропавшего, — ты представишь мне своего друга?

— Конечно sire, позвольте представить вам шотландского офицера Джорджа Лермонта, — торжественно провозгласил тот.

— Как вы сказали, сэр Джон, Лермонта, вы родственники?

— Весьма дальние sire, — сдержано проговорил прибывший, — мы из одного клана и знаем друг друга с детства. Сказать по правде я не слишком поверил Джону, что вы произвели его в рыцари, но я рад, что он не соврал.