Обыкновенные инопланетяне

И профессор спокойно пошел вперед. Потом обернулся, оглядел застывшую профсоюзную убийцу.

— Рука в руке, Нико. Рука в руке. Как в юности.

— Не гуляли в юности — ты и я! Что может знать доглядальщик полицайский о тайнах Нико? Ничего! Не догадается даже, не подумает! Догадливых рыбы съели еще в юности! В моей юности, не в твоей, самозванец!

Профессор вздохнул. Протянул руку назад, не глядя, но безошибочно ухватил сухую ладошку главы службы собственной безопасности профсоюзов. И они пошли вместе.

— Дело как раз в твоей юности. В юности, да, и еще в фактах. Есть только один способ познания мира, Нико, только один. Факт к факту, один к одному. Долго, но верно. Я так и делаю. Хожу, смотрю, дышу даже, а факты — они копятся...

— Но не складываются? Тогда ты плохой профессор, хуже, чем полицайский доглядальщик, даже хуже, чем самозванец!

— Нико, — вздохнул профессор. — Красавица Нико. Я ведь помню тебя с юности. Тебя все плавни помнят. Неуловимая, бессмертная Нико. Красотка-убийца с очаровательным голоском, очень-очень необычным...

— Я островитянка, не из мира сего, то Худышка Уй всем поведала!

— А я поэт, Нико, настоящий поэт, ни разу не поддельный. Я целый голос народа слышу. Вот гвардеец Чень. Мастер-наладчик много чего, и говорит, как наладчик, а ругается, так даже как команда наладчиков. Это если не прислушиваться. А прислушаешься — гласные тянет наладчик Чень, не все гласные, только те, какие военные в своих командах тянут. Когда говорит — не тянет, только когда кричит. Так забавно, так неосмотрительно. И пальцами дергает наладчик Чень. Когда опасность — так дергает, что видно. Видно, что это армейский сигнал. А говорит — я гвардеец. А гласные тянет, как в армии тянуть любят, не в гвардии. Так забавно — и почти незаметно. Или вот бабушка Нико, совсем настоящая, даже островитянка...

— Я островитянка!

— Молчу весь.

— Я островитянка! И гласные — не тяну! Говорю, как островитяне говорят, кто в плавнях живет-поживает!

— Как островитяне — но не только. И если б знала, насколько сильно "не только"...

Профессор покосился на замолчавшую убийцу и виновато повел пальцами, мол, больше не буду.

— И сильно "не только"? — неловко спросила бабушка.

— Несильно, — вздохнул профессор. — Но несильные факты тоже должны складываться в картину, они же факты. А не складываются. Ты большая загадка, бабушка Нико. Знаешь экзотизмы Руфеса из тех, что в плавнях давно забыли. Забыли еще до твоего рождения, Нико, вот как. И танцевать любила красотка Нико — и сейчас любит. И видны в танцах островитянки следы школы. Хорошей школы, так специалисты по танцам отметили. Только специалисты факты складывать не умеют, вот и не поняли ничего специалисты.

— А если я...

— И Яна Хэка ты не хоронила, — жестко сказал профессор. — Ян Хэк погиб, правильно знаешь. Балахонник застрелил, тоже правильно. Чего не знаешь — четверо их было, Хэков. Ян Хэк — голос народа, убивают таких. Но знамя борьбы кто-то должен держать, и кто-то должен озвучивать требования профсоюзов. Падает один — на его место встает другой. Тоже — Ян Хэк. И еще кто-то, но кто, уже неважно. Я — пятый Ян Хэк, Нико. Пятый. Но ни одного ты не хоронила. Потому что... орден Насмешников создал я. Я и преемников выбирал. Я же оплакивал и хоронил, и сердце обливалось кровью. Я их всех отправил в посмертие, не забыть того вовек, Нико! А как кончились преемники — самому пришлось встать голосом народа. Вот так-то, большая загадка красавица Нико.

— Я...

— Ты хороший профсоюзный боевик, Нико. Лучше не пожелаешь. Я тебя с юности знаю. Загадочная островитянка с очень высоким образованием, выше не бывает! Тогда ты еще сложнее говорила, сейчас-то научилась простоте, от плавней не отличить. Ты говорила и танцевала, а я неявно рядом стоял — и все видел. И запоминал, факт к факту. Меня тайна хранила, а тебя...

— А меня? — неохотно шевельнула пальцами убийца.

— А тебя я. Живи, красавица Нико, островитянка Нико-Пяолян. Мне дела нет до твоих тайн, только любопытство ученого, прости его. Плавни принимают всех, так Руфес говорил!

— Руфеса не было, — привычно сказала убийца.

— Факт к факту, Нико, факт к факту. И не складываются факты-то, красотка Нико. С тобой не складываются — и вот еще с Руфесом, которого не было...

— Но я действительно глава службы собственной безопасности профсоюзов! — упрямо сказала убийца. — И я хоронила Яна Хэка, помню точно!

— Глава службы безопасности — факт, — спокойно отозвался профессор. — И что Яна Хэка хоронила — непонятный,но факт тоже. Факт к факту, Нико. Служи плавням, как и прежде служила, нет тебе упрека. Плавни принимают всех. Вот что даже скажу: профсоюзное движение вовсе не белхалаш организуют, не по силам это белхалаш. Не по силам и не по уму. Организуют выходцы из господарей, те, кто приняли плавни в свое сердце. Такие, как гвардеец-не гвардеец Чень, как боевой пилот Крылатых властителей Робкая Весна... или вот как большая загадка красавица Нико. Плавни в сердце твоем, ничего больше от тебя не нужно, королева островитянских людоедов Нико!

И профессор так заразительно рассмеялся, что бабушка смущенно убрала дыродел. Впервые за все время разговора.

— Но и в тебе множество загадок, Хэй Син, — заметила она. — Или все же Ян Хэк? Или...

Она задумалась. Потом побледнела. И вытащила дыродел.

— Ты не Ян Хэк, — сказала она тихо. — Ты и не Хэй Син. Я догадалась. Вот только что, вот два вдоха назад.

— Убери оружие, — обеспокоенно сказал профессор. — Аборигены смотрят.

— Смотрят, да не видят. Скажут, бабаи стоят посреди прогулялки, всем мешают, больше ничего не скажут — и не поймут. Возьми дыродел, мой извечный враг-друг. Ты прав: только тайна тебя и хранит. Выстрели в ту, которая догадалась, пусть и дальше хранит тебя тайна.

— Нико, — вздохнул профессор. — Я не знаю, за кого ты меня приняла-догадалась. Но я не он.

— Мой извечный друг, — мягко улыбнулась бабушка Нико, и профессор сквозь морщины внезапно увидел ту юную красотку, которая поразила его когда-то в плавнях. — Плавни действительно в сердце моем. Да хранит тебя тайна. Тайна — и я. Чем ни займется мой извечный друг, последую покорно.

— Ох и загадка ты, Нико, — хыкнул профессор. — И всегда такой была. А займусь я... новый мир — новые возможности, Нико. А я так устал убивать. Хорошо, что назад дороги нет, пока что нет. Жить в мире хочу, ни о чем больше не мечтаю! А займусь я проверкой теории некоего Яна Хэка — знаешь его? Утверждал он когда-то, что без убийц Аспанбека не выжить цивилизации. Но жил-то он на Арктуре и слаще мира не видал. И вот передо мной новый мир, и ох как много к нему вопросов! Есть здесь убийцы Аспанбека — или нет их совсем? Как думаешь, Загадка Нико? Ответ — он и на Арктуре ох как откликнется, важней нет для меня работы!

— Думаю, идти надо, Хэк-не Хэк! Да куда подальше идти. А то вот-вот догонит талантливый администратор Мэй Мао да как начнет руководить! И кончатся твои исследования, не начавшись. День — он длинный, но у бродяг много дел, дня не хватает. Ночлег найти — важное дело, очень сложное. Еще — дюньгу для пропитания. Для пропитания и для исследований. Или для работы только ум нужен, такой, как у профессора Хэй Сина?

Профессор усмехнулся, согласно свел пальцы и зашагал по дороге-прогулялке. Он успел сделать несколько шагов. Привычно отметил, как отстала бабушка Нико, совсем как профессиональная телохранительница. Или как убийца. Успел осознать странность фактов — а сложить не успел. Хорошо стреляла глава службы собственной безопасности профсоюзов, метко и быстро. Мир качнулся и завалился набок. И погас.

Бабушка Нико постояла над телом. Вытерла слезы.

— Старый осторожный Хэй Син. Плотно держал под прицелом, шевелиться боялась. Но вот упустил — и выстрелила. Пфух — и нет профессора. Не о тебе плачу — о мечте юности. Разбила ее вот только что. Думала, Ян Хэк — свет и пламя! Думала, он — смелость и воля, и голос народа! Думала, он — как Руфес сам! Боготворила Яна Хэка, даже любила его. А оказался — выдумка. Так больно. Хэй Син, ты не Ян Хэк. Ян Хэк — он бы не сдался, он бы и в мире ином орден возродил! Кошка Мэй больше на Яна Хэка похожа! А ты — ты усталый профессор, ты жить хочешь мирно, факты складывать...не бывать тому! Ян Хэк — свет и пламя, им и останется! Песенки его останутся, ученики! А тебе лежать на прогулялке безвестным, мирно, как и мечтал. Никто не посмотрит, не подойдет. Скажут — валяется бомж, еще скажут — пьяный лежит, а больше ничего не скажут. И останутся тайны Нико лишь ее тайнами. Умный профессор, мудрый даже, а ошибся. Не всех принимают плавни. А если ошиблась Нико, и ты тот, про кого подумала с надеждой, то смерть тебе не страшна, полезна даже. Тот, про кого подумала — он смерти неподвластен. Как и Загадка Нико.

Она вздохнула, оглядела холодными узкими глазами улицу. И пошла легким шагом обратно. Если плавни в сердце, всегда понятно, куда идти. В единстве сила, так Руфес говорил! Значит, надо найти братьев. И восстановить орден. Так просто все. Мэй Мао — талантливый администратор, она справится. Когда не мешает старый трусливый профессор — справится точно. А бабушка Нико будет рядом, грозной тенью, зубами плавней, судьей и палачом, и тайной правительницей ордена. И если ослабнет Мэй Мао...

Простой абориген, непростые дела

... Толстяк Мень как упал, так и лежал неподъемной тушей. И надо было что-то делать. А он стоял. Не потому что тупил, а скорее наоборот — слишком много мыслей. Одна, острая и болезненная — с чего это по родной земле гуляют с автоматами бойцы китаянки Тан?! Или она тогда не китаянка, а... а кто? И откуда она берется, ночная девочка с побрякушками на груди? Она, и бойцы ее, и вот еще Толстяк Мень — куда он уходил и откуда вернулся? Боец сказал — пуля в сердце. Серьезно сказал и деловито, как ему не поверить. А поверить — возникает вопрос: вот Толстяк Мень с пулей в сердце — как? Говорил только что, ходил даже... как? Сказал — имплант. А разве такие бывают? Или в Китае бывает все?

Стукнула дверь.

— Разрешения спрашивать надо! — зло сказал он, не оборачиваясь. — Задолбали китайцы, приветил на свою голову!

Робкая Весна стремительно пробежала мимо и упала на колени перед здоровяком.

— Ты дурак! Не стоит любовь императорского пилота твоей жизни! Жизнь Меня — драгоценный цветок! А таких, как Робкая Весна, много, еще найдешь себе по сердцу! Вставай, дурак!

— Кстати о сердце, — разозлился он. — Боец госпожи Тан сказал, у Меня пуля в сердце. И что-то я ему верю. Так что твои крики...

Нюйка подскочила, словно ее пнули сзади.

— Что стоишь, лоботомник? — зашипела она. — Или не знаешь, что пуля в сердце — очень-очень больно? Лечить Меня надо, быстро-быстро лечить! Есть у вас где Меня лечить?

— А не хоронить? — прищурился он. — И я — не лоботомник. Поняла?

Робкая Весна вспыхнула дикой злостью, словно готовясь кинуться в драку — и вдруг погасла.

— Виновата вся, — пробормотала она. — За дурачка моего боюсь, от страха за словами не слежу. Прости Робкую Весну. Лоботомник — господарское ругательство, очень-очень плохое, очень несправедливое. Лоботомников две эпохи как не делают, в плавнях — не делают точно. Помоги Меня лечить, очень благодарна будет Робкая Весна, проси у Робкой Весны чего хочешь тогда.

— И любви у Робкой Весны просить можно будет? — ляпнул он, сбитый с толку сообщением, что лоботомников, оказывается, две эпохи как не делают. Уже. А он и не знал.

С другой стороны, когда стоит перед тобой крохотуля-красотка, изумрудные глаза горят от волнения, упругая грудь вздымается под облегающей тканью — вот как не ляпнуть необдуманно? И мысли о лоботомниках не очень-то помогают, глаза ведь не оторвать от...

Нюйка опустилась перед здоровяком, пальцами показала, чтоб помог перевернуть на спину. Тело оказалось ожидаемо тяжеленным, тягучим и непослушным, еле справились.

— Просить можно, и не откажет благодарная Робкая Весна, — сказала нюйка спокойно. — Только Мень тебя потом убьет. Даже выздоравливать не станет, на импланте убьет. Любовь нюйки вымогать — зло, нарушение законов Аркана самого. Но просить — можешь, почему нет?

И она осторожно отвела руку здоровяка от раны. Кровь не текла.

— Укупорка, — облегченно вздохнула она. — Хороший боец у госпожи Тан, отличный даже. На само сердце укупорку поставил, не побоялся!

Она легко поднялась. У него получилось гораздо медленнее, и колени чуть слышно хрустнули. Проклятая работа.

— Мень выживет, у него имплант. Я про воинов ордена динго много чего слышала-помню, воины ордена динго с боевым железом сильно-сильно дружат! Чтоб точно выжил, не ушел в свое посмертие или куда так дураки уходят, отдам ему байсина, пусть лечит дурака байсин. Сама без защиты останусь, и не пропадет Робкая Весна, если воевать не придется — не пропадет. Но есть проблема.

Нюйка смотрела жалобно и упрямо.

— Пуля в сердце?

Ему все еще было очень неуютно после слов Робкой Весны. Вымогать любовь нюйки — зло... Он — вымогатель. Противно.

— Пуля в сердце, — согласно сплела пальцы она. — Надо удалить, а как? Имплант не сможет, даже байсин не сможет. Есть у вас кто пули из сердца удаляет?

— Патологоанатомы... — начал он язвительно — и осекся.

Робкая Весна смотрела с надеждой, а он стоял и мучительно размышлял. Факты все никак не хотели укладываться в ясную картину, и это раздражало. Пуля в сердце, загадки госпожи Тан, байсин еще этот непонятный, законы Аркана, которые все знают, кроме него... потом он плюнул и убрал из головы лишнее. И сразу стало легче думать. Настолько легче, что, собственно, и думать-то не надо. Наверно, именно так и живут тупицы — в простом и понятном мире, состоящем из одной, максимум двух мыслей.

— У нас на улице вообще-то живет главврач, — сообщил он.

— Главврач? Это кто пули из сердца удаляет?

— Нет... Да. Он командует теми, кто что угодно удаляет. Наверно, и пулю из сердца достанут. Если просто достать, то это вроде не так уж сложно. Особенно если сердце не бьется. Оно ж не может работать с пулей внутри, так ведь? М-да... Вот если с главврачом договориться, заплатить там, еще как-то...

— Заплати! — решительно сказала Робкая Весна. — Вижу, у тебя дюньги много-много. А не согласится господарь, скажи, убьет его Робкая Весна, пусть лучше соглашается. И тогда не согласится — убью и пойду другого искать, кто из сердца пули удалять умеет, побегу даже!

— Как просто устроен мир! — криво усмехнулся он.

Помялся, пожал плечами, покосился на неподвижного Меня — и пошел уговаривать врача-господаря. Ситуация представлялась дикая и почему-то смешная. Вот подойдет он к главврачу... к которому, кстати, не так-то просто подойти. Два ротвейлера во дворе — не шутка. Ну, допустим, достучится он. Если бить ногами по забору — хозяин точно выйдет, забор пожалеет. С собаками, ага, и с травматикой в руке. А он к нему — этак приятельски хлопнет по плечу да и брякнет, мол, а не примешь ли ты в стационар жмурика с огнестрелом? Мол, у него пуля в сердце, но это ничего, гуляет он с пулей запросто, но лучше б пулю вытащить. А дальше он типа сам. Ага, и еще органам — ни-ни... М-да. То-то лицо будет у главврача. Только ради этого стоит поговорить. Правда, что будет потом... как бы не скорая из психушки.