Тонкая, тонкая нить

Кто не дошел и в землю лег —

Тем Бог судья.

Среди непройденных дорог

Одна — моя...

На пути сюда мне удалось сломать далеко не все аварийные затворы, уцелевшие падают вниз многотонными глыбами керамической брони — еще часть меня поймана в ловушку. Отбрасываю ее, как ящерица хвост...

Я почти у цели. Остался один уровень. Но вход намертво перекрыт аварийным затвором, а за ним... Там ждут враги. И только безумец пойдет здесь. А я? Да я безумен, но у меня свои пути! Ну-ка, штурмовики! Не зря я берег вас до конца! Приземистые, массивные машины опускаются на пол, разбрасывают в стороны членистые ноги со стальными клиньями фиксаторов. Горбы брони раскрываются, выпуская решетчатые рыла арткомплексов. Залп! Под двумя штурмовиками проваливается перекрытие, огнедышащие пауки рушатся вниз, но остальные дают второй залп. Должно быть, снаружи это выглядит как извержение вулкана — земля проваливается в десятке мест, грохочущие воронки выплескивают фонтаны огня, а вслед за ними — изрядно поредевшую стальную армаду.

Восстанавливаю связь с флотом и понимаю — дела идут плохо, очень плохо. Значительная часть флота денгов уцелела, на орбитах — тяжелые бои, и преимущество отнюдь не за мной. В черном небе умирающей планеты рассыпаются пучки крохотных искр. Отсюда они кажутся слабой пародией на роскошные огненные астры фейерверков, нестрашной и неубедительной. Но в сознании пробегают сухие числа отчетов, гигаджоули извергнутой орудиями и поглощенной броней энергии, и мне нет нужды полагаться на визуальные рецепторы. Мы проигрываем.

На максимальной скорости двигаюсь к десантным капсулам. Мое тело составляют сорок восемь машин, 209,236% от минимума, необходимого для выживания личности. Резерва почти нет. Расстояние до ближайшей капсулы — 5345,694 метра. Мне нужно 315 плюс-минус 40 секунд. Если не помешают...

Тактические дисплеи покрываются красными оспинами вражеских целей. Впереди, отрезая меня от капсул, выдвигается цепь "Яваков". Мерно шагают громады "Ланселотов", у них под ногами суетятся "Галахады", чуть сзади топают тяжелые приземистые "Гавейны". Интересно, кому пришло в голову окрестить многоногие чудища именами рыцарей Круглого стола? В оптических сенсорах — мельтешение ног, граненые плиты брони. Еще немного — и их сканеры захватят цель. Меня.

Разумеется, я еще могу загрузиться обратно на корабль и дать деру из системы. Возможно, у меня получится. Даже наверняка — ледяной сферы больше нет. Но бросить здесь Наташу, обречь на гибель второй раз, теперь окончательно...

Нет. Никогда.

Это нелогично и необоснованно, ради своей цели я оставил за собой страшный и кровавый след, убивал врагов и друзей, я только что обрек на гибель целую цивилизацию...

Что рядом с этим одна жизнь?

К черту расчеты!

Выстраиваю тело атакующим клином. Машина с драгоценным грузом — в центре. При направленном прорыве вражеской цепи она доберется до капсул с... 12%-й вероятностью. По тем же расчетам, 93 шанса из ста — как личность я буду мертв.

Признать данную вероятность несущественной. Подтвердить приоритеты.

Концентрирую огонь на вырвавшемся вперед "Галахаде". Тот красиво взрывается, конечности разлетаются в стороны лепестками ромашки. "Любит — не любит...". Поднимаю темп восприятия до максимума, закрываю каналы орбитальной связи. Сейчас мне понадобится вся мощь процессоров.

На самом деле "ускорение времени" дает не так много. Механизмы связаны физическими законами, в том числе инерцией. Выигрыш весомее при борьбе с живым противником, но "Яваки" — машины, это сводит преимущество к нулю. А точнее — шансы доставить голову Наташи к челноку повышаются на 2,344%. Что ж, я сделаю, что смогу. А дальнейшее... Похоже будет уже не моей заботой.

В таком темпе восприятия бой напоминает странный балет. Медленно, как снулые рыбы, плывут "Ланселоты", почти неподвижны "Гавейны", и только вспышки выстрелов и попаданий высвечивают сцену безумным стробоскопом. Враги смыкают фланги. Еще немного — и я окажусь в окружении. В моем положении — не более, чем досадная мелочь. Лишенный всех ног справа, "Ланселот" тяжело рушится на землю и судорожно скребет оставшимися конечностями. Оказавшееся под выгодным углом лазерное орудие упорно продолжает огонь. Затыкаю его ударом силового копья. Четыре оставшихся штурмовых машины, обрушивают на денгов ливень огня. Им удается накрыть три вражеские машины и уцелеть самим. Будь меня хоть чуть-чуть больше! Самую малость... На тактических дисплеях уже высвечиваются отметки капсул — они невредимы, до них рукой подать, но... Похоже, я и вправду исчерпал лимит удачи... Что ж, старое, как мир, правило Ллойда — "Без спасения нет вознаграждения". Неважно сколько усилий ты потратил, неважно, сколь близок ты от заветной цели — одна ошибка, и все идет прахом...

150% от лимита...

140...

120...

Сразу несколько "Ланселотов" взрываются, обломки тонут в лужах расплавленного камня. "Яваки" рассредотачиваются, пытаясь избежать новой угрозы. Снижаю темп, перефокусирую сенсорные решетки.

Двенадцатый!

Огромный корпус Комиссара висит над местом битвы, чуть вибрируя от несогласованной работы планетарных двигателей. Орудийные порты распахнуты, и батареи рентгеновских лазеров ведут беспощадно-снайперский огонь по мечущимся внизу машинам.

Одним стремительным рывком вспарываю поредевшую цепь противника и несусь к капсулам.

110% лимита...

105...

102...

101...

Капсулы стартуют под прикрытием Двенадцатого, но я не спешу покидать избитое тело. Есть еще "неизбежные на море случайности". Денги, похоже, задались целью не выпустить своего убийцу с планеты. Отстреливаю ложные цели, обманки, ставлю помехи. Две капсулы все же взрываются, несмотря на могучее прикрытие Комиссара. К счастью, они пусты.

Уцелевшие корабли сдвигаются теснее, прикрывая меня. Потери растут — это не самая выгодная стратегия. Ничего, осталось совсем чуть-чуть...

Челнок со стасис капсулой — под надежной защитой брони корабля. Не дожидаясь оставшихся, начинаю загрузку. 10-50-80%.... Какой-то сумасшедший корвет денгов, прорвав защиту, в упор расстреливает замыкающую капсулу. Оплавленные тела десантников метеорами рассыпаются по космосу. Через 0,465 секунды мой главный калибр превращает врага в раскаленный пар.

Мой?

Мой. Загрузка закончена. Похоже, я весь здесь.

—  Главное, я на месте, — хмыкает Протей.

—  Да уж, от тебя так просто не избавиться, — отвечаю в тон язвительному "Альтер эго".

Выхожу на связь с Двенадцатым. Таким я его еще не видел. Теперь это кто угодно, но только не кабинетный ученый. Массивная фигура скрыта рыцарскими латами, глаз не разглядеть под забралом, но и так видно — Комиссар в ярости.

—  Твою мать! — рычит он, отмахиваясь громадным двуручником от наседающих кнехтов, — Ты опять сунул голову в задницу! Причем в чужую!

—  Согласен! — весело ору я в ответ, подхватывая с земли лабрис. — Надо было дать мне больше войск!

—  Ты псих, Георгий! — взмах меча сносит голову неосторожного противника, и она людоедским орехом катится по траве, болтаясь в шлеме, словно ядрышко в скорлупе.

—  Х-ха! — выдыхаю я вместо ответа, срубая чью-то руку с зажатым в ней палашом.

Плечом к плечу мы с Двенадцатым прорубаемся к воротам замка. Длинная полоса синеватой стали сверкает молнией — залюбуешься! Комиссар то бьет на всю длину клинка, то перехватывает за лезвие, резко сокращая дистанцию, тут же проламывает кому-то висок массивным яблоком рукояти и снова отступает назад, работая клинком, словно копьем. Красивый стиль — стиль мастера. Но мне привычнее секира. Она описывает широкие взмахи, и вскоре оба лезвия покрыты кровью по самую рукоять. Где-то рядом дерутся наши солдаты. Пробиться к нам они не могут — но, по крайней мере, отвлекают часть врагов на себя. А мы упорно ползем вперед, прикрывая спины друг друга, и кровавая мясорубка медленно-медленно смещается к воротам замка.

Вокруг меня и Двенадцатого — зоны верной смерти, побольше радиусом у него, поменьше — у меня. Но безумцы снова и снова лезут под потускневшие от крови лезвия, прямые и слегка изогнутые клинки жалами рассерженных пчел вьются вокруг, время от времени лязгая о броню, оставляя на ней шрамы и зарубки...

Все кончается как-то сразу. Битва исчезает, отрезанная несокрушимыми стенами цитадели, мы с Двенадцатым сидим, привалившись к нагретым солнцем гранитным глыбам и курим, даже не сняв доспехи.

—  Блин, — Двенадцатый щелчком отбрасывает в сторону окурок. — Называется, зашел посмотреть, что творится. Хорошо еще, войска с собой взял кое-какие, иначе вообще кирдык пришел бы. Минус два комиссара, хе...

Я сосредоточенно вожусь с застежками панциря.

—  Молчишь? — Двенадцатый щелкает зажигалкой, прикуривая новую сигарету. — Правильно. Бля, опять из боя только вдвоем вышли! Тенденция... Что с тобой делать, ума не приложу!

—  Но система-то наша? — скидываю наплечники и кирасу, блаженно потягиваюсь, щурусь на тусклое оранжевое солнце.

—  Да уж конечно наша, после того, что ты здесь устроил. Сейчас туда Первый и Восьмой подтягиваются. Ну, наделал ты шороху... — он затаптывает едва начатую сигарету, подается вперед, упираясь руками в колени, взгляд становится внимательным и цепким.

—  А начерта тебе, собственно, понадобился этот дурацкий рейд? Что ты забыл в этих долбаных катакомбах?

—  Голову бывшего командира, — отвечаю мгновенно, ни секунды не колеблясь, не меняя расслабленной позы, — Будет мне сувенир, на память. Так сказать, начало коллекции...

Двенадцатый молчит. Похоже, мне удалось вызвать у него легкое замешательство. Наивно округляю глаза:

—  Ты, кажется, против?

Двенадцатый возмущенно фыркает:

—  Да ради бога! Коллекция так коллекция. Хуже о тебе думать не станут. Только....

Взмах ресниц — исчезает залитый теплым солнечным светом двор замка, исчезают окровавленные железки на булыжной мостовой, взамен распахивается окно в безбрежное голубое небо с легкими мазками перистых облаков. И усталый ученый, по случайности надевший военную форму, проводит рукой по стеклянной плите, смахивая несуществующие пылинки:

—  Что-то гонит вас вперед, Георгий. Что-то жжет изнутри, и не дает остановиться. У наших противников, с которыми вы по известной причине столь схожи, только два настолько сильных чувства.

Любовь и ненависть.

Я не могу определить, что ведет вас вперед, и очень боюсь ошибиться. Если ненависть — мне не о чем беспокоиться. Возможно, вы будете безрассудны. Возможно, погибнете. Но в любом случае будете нам полезны.

Но вот если любовь...

Двенадцатый чуть заметно качает головой:

—  Боюсь, в таком случае все окончится глобальной и губительной для нас катастрофой.

Внутри у меня все леденеет, но улыбка на лице выглядит естественно и беззаботно.

—  Вы пришли к выводу, изучив романтическую литературу землян? Уверяю вас, там масса преувеличений...

Двенадцатый склоняет голову набок и смотрит на меня изучающе, словно птичка на червячка:

—  Сейчас я не буду спорить — это бессмысленно. Просто знайте — я внимательно наблюдаю...

Комната для совещаний рассеивается серым дымом.

—  С мечом в руках он мне нравился больше, — комментирует Протей.

—  Потому что главное его оружие — разум. Смотри и учись, парень. Смотри и учись...

Машинально отвечаю на подначки Протея, но мысленно я в другом месте. Там, в лаборатории, стоит капсула. Там, за легким дымком стасиса — опахала ресниц сторожат уснувшие озера синих глаз. Там шустрые дройды колдуют над расставленными вокруг капсулы приборами. Вот-вот спящая красавица поднимет веки.

Что скажем мы друг другу?

Глава VII. Песня сирен.

Темнота и тишина обрушились на Джузеппе, словно нокаут. Только что на обзорных экранах разворачивалась сверкающая вакханалия, надрывались сирены тревоги, Оса препиралась с командиром "Кобры" — внезапно все обрезало, как ножом. "Похоронен заживо, — усмехнулся юноша, — Но вечный покой мне точно не светит". Едва заметная дрожь пола и отдаленный гул напомнили — штурм завода продолжается. Джузеппе включил шлемную рацию, но в наушниках раздавалось только собственное дыхание. С отключением энергии трансиверы, разбросанные по коридорам "Дюрандаля", сдохли а без них рацию спокойно можно выкидывать. Джузеппе вскочил с кресла, мертвые экраны безучастно уставились на мечущегося инженера. Тишина...

"И сколько это продлится? Сидишь, как в мышеловке. В этих катакомбах полно мест получше, вот только как их найти? Лентяй! Была же в компьютере трехмерная модель "Дюрандаля", что стоило побродить!"

Что-то царапнуло двери операторской.

"А вот и кот" — вздрогнул Джузеппе. Он прижался спиной к стене у двери и застыл. Царапанье затихло, скрипнули раздвигаемые створки. Сердце екнуло, мышцы напряглись. "Как только дроид войдет — прыгнуть в коридор и бежать!" Но вместо чужой машины в комнату влетела сверкающая змея разряда. Разбрызгивая искры, метнулась от стены к стене, изогнулась дугой — и впилась в грудь Джузеппе. Тот рухнул на пол, не в силах пошевелить и пальцем. Дройд навис прямо над ним — щупальца из тонких дисков, пронизанные нитями псевдомускулов, черный бриллиант воспринимающего блока... Кристалл провернулся в оправе, за сверкающими гранями шевельнулись тени...

Дройд явно не знал, что делать дальше, шарил единственным глазом, застыв между створок полуоткрытой двери. Джузеппе ощутил покалывание во всем теле. Паралич проходил... Попробуем пошевелить пальцами... Осторожно, осторожно, не дай бог чертова машинка заметит...

Коридор озарился ослепительной вспышкой, дройд пылающей кометой пролетел через комнату. Упрямая железяка проворно подобрала уцелевшие щупальца, приподнялась — короткая очередь из коридора, превратила ее в абстрактный барельеф на стене. Джузеппе вцепился слабыми руками в заклинившуюся створку, подтянулся, напрягая все силы... И уперся носом в широкую двупалую стопу, попирающую вытертый пластик коридора. Джузеппе скосил глаза на ее хозяина. Глубокая чернота стоящего в нейтрали мимикрида растворялась в полумраке коридора, без остатка глотая тусклое свечение фотофоров. Массивное горбатое туловище, утопленная в широкие плечи полусфера шлема, штурмовая винтовка пристегнута снизу к правому предплечью... "Огр", — сообразил Джузи. — Наши!". И потерял сознание.

— Кого это мы спасли от злобного дройда, интересно знать, — услышал Джузеппе, придя в себя. Голос определенно женский и приятный.

Юноша поднялся на четвереньки, опираясь о стену, выпрямился во весь рост.

— Д-д-джузеппе Матуччи, с-с-с-тарший оператор, — губы слушались плохо.