Елене, сначала, показалось, что он обвинял Леди Ульму во всем произошедшем, потому что она упала под ее тяжестью.
"Вы все знаете этот тип рабов, о котором я говорю — она из тех рабов, которым лишний раз и муху лень отмахнуть, летающую перед глазами," он вопил, обращаясь к толпе, которая ответила новыми оскорблениями и возобновила забрасывание Елены всем подряд, так как Леди Ульмы не было рядом, чтобы наказать и ее.
Наконец, Младший Дрозне закончил перечислять, как эта наглая девица (Елена), носящая брюки как мужчина, схватила практически хорошо работающего раба его брата (Ульма) и унесла эту ценную собственность далеко (что, прямо-таки сама? С иронией подумала Елена), и привела ее к дому очень подозрительного целителя (Доктор Меггар), который теперь отказывается вернуть рабу назад.
"Я понял, когда услышал это, что больше никогда не увижу своего брата или его рабу снова," кричал он, с пронзительным воплем, который так или иначе сопутствовал всему его рассказу.
"Так если рабыня была настолько ленива, вы бы радовались," пошутил кто-то в толпе.
"Однако," сказал довольно полный человек, голос которого безумно напомнил Елене Альфреда Хичкока: траурная манера произношения и те же паузы перед важными словами, нарочито создавали мрачную атмосферу и придавали еще большую серьезность происходящему.
Этот человек обладал властью, поняла Елена.
Грубости, забрасывания, даже отхаркивания и фыркание затихли.
Этот крупный человек был несомненно местным эквивалентом "крестного отца" среди бедных жителей трущоб.
Его слово было определяющим в судьбе Елены.
"И с тех пор," говорил он медленно, на каждой фразе похрустывая какими-то конфетами золотого цвета, которые лежали в чаше, приготовленной специально для него, "Молодой вампир Дамиан привнес компенсацию — и стоит заметить, довольно щедрую — материального ущерба."
Здесь он сделал длинную паузу и пристально посмотрел на Младшего Дрозне.
"Поэтому, его раб, Алиана, которая начала все это неподчинение, не будет схвачена и вынесена на общественный аукцион, но выразит свое скромное почтение и сдастся сейчас здесь, и по собственному желанию понесет наказание, которое она знает, она заслуживает."
Елена была ошеломлена.
Она не знала, было ли это от все из-за дыма, который распространялся перед ее носом, прежде чем развеяться, но слова, " вынесена на общественный аукцион ", повергли ее в шок, практически достаточный, чтобы потерять сознание.
Она понятия не имела, что это могло произойти — и картины, возникшие в ее голове при этом напоминании, были весьма неприятны.
Она также заметила свое и Дэймона новые имена.
Это было в действительности весьма удачно, подумала она, так как будет хорошо, если слухи об этом небольшом приключении не дойдут никогда до Шиничи и Мисао.
"Приведите к нам рабу," заключил полный человек и вновь сел на большую груду подушек.
Елену подняли и грубо потащили вверх пока перед ее опущенными как у послушного раба глазами не оказались позолоченные сандалии и безупречно чистые ноги.
"Вы все слышали?" Мужчина "а ля крестный отец" все еще жевал свои деликатесы и дуновение ветра принесло этот небесный запах к носу Елены, и внезапно вся так необходимая ей раньше слюна нахлынула к ее сухим губам.
"Да, сэр," сказала она, не зная, как к нему обратиться.
"Обращайтесь ко мне: "Ваше Превосходительство".
У вас есть, что добавить в свою защиту?" спросил он к удивлению Елены.
Ее непроизвольная реакция: "Зачем меня это спрашивают, если все и так спланировано заранее?" застыла на ее губах.
По какой-то причине этот человек показался ей значительнее, чем кто-либо иной, кого она встречала в Темном Измерении, да и в принципе за всю ее жизнь.
Он прислушивался к людям.
Он бы послушал меня, если бы я рассказала ему все о Стефане, внезапно подумала Елена.
Но затем, вновь придя в чувство, она подумала, что он мог поделать с этим? Ничего, если только он не мог сделать доброе дело, так чтобы из этого всего можно было извлечь какую-то выгоду — либо набрать немного силы, либо сломить врага.
Но все же, он мог бы стать хорошим союзником, когда она вернется, чтобы навести порядок в этом месте и освободить рабов.
"Нет, Ваше Превосходительство. Нечего добавить", сказала она.
"И Вы желаете преодолеть себя и попросить моего прощения и прощения господина Дрозне?"
Это было первой подготовленной заранее фразой Елены.
"Да", сказала она, сумев произнести подготовленное извинение достаточно ясно, лишь раз запнувшись в конце.
Вблизи ей были видны пятна золота на лице большого человека, его коленях и бороде.
"Очень хорошо.
Этот раб приговорен к десяти ударам ясеневой плетью в качестве примера для других мятежников.
Наказание будет осуществлено моим племянником — Клодом."
20
Поднялась суматоха.
Елена, приподняла голову, не зная, стоит ли ей продолжать изображать раскаивающуюся рабыню и дальше.
Старейшины переговаривались друг с другом, показывая в их сторону пальцами и вскидывая вверх руки.
Дэймон удерживал "крестного отца", который казалось, считал, что его роль в церемонии окончена.
Толпа свистела и аплодировала.
Все выглядело так, будто вот-вот начнется еще одна драка, на этот раз между Дэймоном и людьми "крестного отца", в частности с тем, кого звали Клод.
У Елены кружилась голова.
До нее долетали лишь обрывки фраз.
" ... только шесть ударов и обещали мне, что исполнителем буду я ...", — кричал Дэймон.
"... действительно думаешь, что эти мелкие сошки говорят правду? "— кричал в ответ кто-то другой, вероятно, Клюд.
А разве не является сошкой сам крестный отец? Более значительной, более пугающей и, несомненно, более способной шестеркой, докладывающей кому-то наверх и не затуманивающей свои мозги курением травки? подумала Елена, а затем поспешно опустила голову, так как толстяк посмотрел в ее сторону.
Она вновь услышала Дэймона, на этот раз более явно среди этого гула.
Он стоял около "Крестного отца ".
"Я полагал, что даже здесь существует некоторое уважение к достигнутым договоренностям", — по его голосу было ясно, что он больше не думает о продолжении переговоров и собирается напасть.
Елена замерла в ужасе.
Она никогда не слышала такой открытой угрозы в его голосе.
"Подожди,
произнес вялым тоном "крестный отец", но, несмотря на это, мгновенно наступила тишина.
Убирая ладонь Дэймона со своей руки, толстяк обернулся к Елене.
"Что касается меня, я откажусь от участия моего племянника Клода.
Дайрмунд, или как тебя там, ты волен наказать свою рабыню сам."
Старик вычесывал золотистые крошки из бороды и вдруг неожиданно обратился непосредственно к Елене.
Его глаза были древними, усталыми и удивительно проницательными.
"Знаешь, Клюд — мастер порки.
У него есть собственное маленькое изобретение.
Он называет его "кошачьими усами", одним ударом можно содрать кожу от шеи до бедра.
Большинство людей умирают от десяти ударов.
Но, боюсь, сегодня его ждет разочарование"
Затем "крестный отец" улыбнулся, обнажив удивительно белые и ровные зубы.
Он протянул ей чашу с золотыми леденцами, которые ел.
"Ты можешь попробовать один перед наказанием.
Ну же. "
Боясь попробовать, и боясь отказаться, Елена взяла один из неровных кусочков и положила его в рот.
Последовал приятный хруст.
Половинка грецкого ореха! Так вот что это за таинственные сладости.
Восхитительная половинка грецкого ореха в каком-то сладком лимонном сиропе, с крошечными кусочками острого перца или чего-то в этом роде, покрытая съедобной глазурью золотого цвета. Пища богов!
В это время "крестный отец" обратился к Дэймону:
" Приступай к наказанию, парень.
И не забудь научить девчонку скрывать мысли.
Она слишком умна, чтобы позволить ей пропасть в одном из борделей трущоб.
Но почему же я думаю, что она совсем не собирается стать известной куртизанкой?" — Прежде, чем Дэймон смог ответить, и прежде, чем Елена успела поднять взгляд, его унесли на паланкине к единственному виденному Еленой в трущобах конному экипажу.
К этому времени спорящие и жестикулирующие старейшины, подстрекаемые Младшим Дрозне, пришли к зловещему соглашению.
" Десять ударов. Ей не нужно раздеваться, и ты можешь сам исполнить наказание" — сказали они.
Однако, наше последнее слово — десять.
У человека, с которым ты договаривался, не осталось аргументов. "
Один из них как будто случайно поднял руку, держа за волосы отрубленную голову.
Украшенная блеклыми листьями в честь пиршества, которое должно было состояться после церемонии, она выглядела нелепо.
Глаза Дэймона вспыхнули настоящим бешенством, которое заставило завибрировать предметы вокруг него.
Елена ощущала его Силу, словно это была пантера, рвущаяся с цепи.
У нее было такое чувство, будто она говорит против ветра, который каждое произнесенное ею слово заталкивал обратно в горло.
"Я согласна."
"Что?"
"Все кончено, Дей... Господин Деймон.
Больше никаких споров.
Я согласна."
И теперь, поскольку она сама пала на ковер перед Дрозне, внезапно послышались причитания женщин и детей и началась стрельба дробинками направленными, иногда неудачно, в ухмылявшихся рабовладельцев.
Шлейф платья развевался за ней, словно у невесты, и его жемчужный цвет окрашивался мерцающе-бордовым под вечно красном небом.
Ее волосы, не затянутые в узел,свободно спадали на плечи словно облако, так что Деймону пришлось убрать их.
Он дрожал.
От ярости.
Елена не смела взглянуть на него, зная, что их разумы устремились бы друг к другу.
Она была единственной кто не забыл сказать свою официальную речь перед ним и Младшим Дрозне, так что вся эта комедия не должна была опять воспроизводиться
Говорить нужно с чувством, ее учитель драмы Мисс Кортленд, всегда резко критиковала их.
Если в вас нет чувств, никто и слушать не будет.
"Господин!" Елена повысила голос до крика, чтобы он перекрыл причитания женщин.
"Господин, я всего лишь рабыня, не достойная, чтобы обращаться к вам.
Но я перешла границу и я с нетерпением приму свое наказание — да с нетерпением, если это вернет вам былое уважение которое оказывалось вам до моего непозволительного злодейства.
Я прошу вас наказать опозоренную рабыню, которая лежит словно грязные отбросы на вашем благородном пути."
Речь, которую она кричала ровным тоном человека точно знающего каждое сово, фактически должно было быть лишь четыре слова, "Господин, я прошу прощения."
Но никто казалось не заметил иронии, которую вложила Мередит?, и не нашел это забавным.
Крестный отец принял это; Молодой Дрозне уже слышал это однажды, и теперь настала очередь Деймона.
Но Юный Дрозне ещё не закончил.
Ухмыляясь на Елену он произнес: "Сейчас ты узнаешь свое, малышка.
Но я хочу взглянуть на ясеневый прут прежде, чем ты воспользуешься им! "— обратился он к Дэймону.
Несколько раз ударив со свистом плетью по окружающим его подушкам (из-за чего воздух наполнился рубиновой пылью) он был удовлетворен — это было именно то чего он и хотел.
Его рот наполнился слюной, и он развалился на ярко-желтом диване, окинув взглядом Елену с головы до пят.
И наконец время настало.
Деймон больше не мог оттягивать.
Медленно, как будто каждый шаг был частью игры, которую он не отрепетировал должным образом, он обходил вокруг Елены, чтобы занять удобную позицию.
Наконец, когда толпа начала проявлять нетерпение, а женщины чуть не падали в обморок, он нашел нужное ему место.
"Я прошу прощение, мой господин," сказала Елена голосом без эмоций.
"Если бы он забылся — подумала она — он бы даже и не вспомнил о потребностях".
Теперь, и в самом деле, пора.
Елена знала то, что Дэймон пообещал ей.
Он так же знала, что сегодня было нарушено много обещаний.
Во-первых, десять, это почти в два раза больше шести.
Она не рассчитывала на это.
Но когда первый удар обрушился на ее спину, она знала, что Деймон своего обещания не нарушил.
Она почувствовала слабый порыв ветра, онемение, и, затем, как ни странно, влагу, которая заставила ее взглянуть вверх, сквозь решетчатые своды подмосток, в поисках облаков.
Её привело в замешательство осознание того, что влажность — это её собственная кровь, пролитая без боли и стекающая по ней.
"Заставь ее считать," невнятно прорычал Младший Дрозне, и Елена автоматически произнесла "Один", прежде, чем Деймон устроил бы драку.
Елена продолжила считать тем же ясным безучастным голосом.
Разумом, она была не здесь, не в этой, ужасной, отвратительно пахнущей, сточной канаве.
Она лежала,оприаясь на локти и поддерживала лицо руками и смотрела вниз — в глаза Стефану — те древесно-зеленые глаза, которые никогда не состарятся, в независимости от прошедших столетий.
Она мечтательно считала для него, и десять будет их сигналом для того чтобы подпрыгнуть и начать гонку.
Шел дождь, но Стефан давал ей фору, и скоро, скоро она бросится от него и побежит через густую зеленую траву.
Она хотела бы сделать эту гонку честной и действительно вложила бы в нее все свои силы, но Стефан, конечно, поймал бы ее.
А затем они вместе опустятся на траву и будут смеяться, смеяться будто у них истерика.
Что касается расплывчатых, далеких звуках подобных волчьему, злобному и пьяному рыку, то даже они постепенно изменялись.
Все это было связано с глупым сном о Деймоне и ясеневой трости.
Во сне Дэймон бил достаточно сильно, чтобы удовлетворить самых придирчивых зрителей, и звуки, которые Елена расслышала в нарастающей тишине, заставили ее почувствовать тошноту, когда она поняла, что это были звуки ее собственной лопающейся кожи, хотя она при этом не чувствовала ничего, кроме легких хлопков по спине.
И Стефан притянул её руку к себе чтобы поцеловать!
"Я всегда буду твоим," сказал он.
"Мы будем вместе каждый раз, когда ты в мечтах."
Я всегда буду твоей, сказала про себя Елена, зная что он услышит ее.
Я не в состоянии мечтать о тебе все время, но я всегда с тобой.
Всегда, мой ангел.
Я жду тебя, сказал Стефан.
Елена заслышала собственный голос произносящий,"Десять", после чего Стефан поцеловал ее руку и ушел.
Моргающая с недоумением и смутившаяся внезапно наплвшим на нее шумом, она осторожно, озираясь по сторонам, села.
Молодой Дрозне весь сгорбился и съежился, ослепленный яростью, разочарованием и большим количеством ликера.
Стенающие женщины уже давно благоговейно молчали.
Дети были единственными, кто издавал хоть какие-то звуки, они забирались, а потом спускались с подмосток, перешептывались друг с другом и убегали, стоило Елене взглянуть в их сторону.
И затем без каких либо формальностей все закончилось.
Когда Елена сделала первый шаг ее ноги подкосились и мир закружился вокруг нее.
