Примите искупительную жертву от несчастной матери, чье сердце
разрывается от горя. Пощадите ребенка моего, кровь и плоть мою!
О Великие боги! Сделайте так, чтобы сын мой не умер! Оставьте
на земле душу его. Не дайте угаснуть дому нашему. — Шеми
принесла углей из очага и, разведя у ямы костер из сухих трав,
бросила в огонь отсеченный острым камнем сустав мизинца своей
левой руки. — О Владыки прощения! Примите кровь и живую плоть
мою в жертву за сына моего. — Костер вспыхнул и боги преисподней
соизволили принять дар. — О сыночек, о дорогой мой! Ты не умрешь!
Ты увидишь новую весну, и бог твой еще долго будет хранителем
дня и ночи души твоей!
С рассветом жар спал, и Гаур, открыв глаза, попросил пить. К
полудню Мешда привел лекаря. Жрец, поднимаясь по лестнице к
больному, рассказывал хозяину дома о том, какой он редкий знаток
воды и масла; что он сведущ в целебных травах и искусен в приготовлении различных зелий и снадобий; а лечение его всегда успешно.
Поставив курильницу у ног больного, лекарь возжег ладан,
тщательно исследовал тело мальчика, его кровеносные сосуды, и
в нескольких местах проверил пальцами температуру кожи.
Потрогав пульс на правой руке, он предсказал близкий конец
болезни. Служитель бога врачевания ощупал живот, спросив болит
ли, и посмотрел язык больного.
— Ну что же, господин мой, — обратился он к Мешде. — Больной
не кашляет и воспалений нет, но немного бледен и лоб его покрыт
испариной. Будем лечить. — Повернувшись лицом к храму Владыки
судеб, лекарь воззвал к Асаллухи, богу-целителю, сыну Энки, дабы
снизошла на больного благодать божья и сила его, исцеляющая
немощь телесную. Жрец достал из сумки флакон с крепким пивом
и протер тело Гаура.
— Здесь, — показал он хозяину дома другое снадобье, — толченый
панцирь черепахи, побеги растения нага, срезанные на рассвете
медным серпом, соль и горчица. Это — очень сильное средство,
оно обязательно выгонит хворь. Лекарь растер приготовленным
составом грудь и спину больного и, подождав, пока кожа
покраснела, смазал ее мазью из смеси растертых в порошок игл
пихты и растительного масла. — К началу вечерней стражи омоете
тело больного горячей водой, — предписал жрец. — Здесь
укрепляющее питье, — передал он Шеми маленький кувшинчик. —
Будете давать по семь капель перед каждой едой, а кормить нужно
четыре раза в день. Предупреждаю, питье горькое, но его
необходимо принимать, ибо лекарство создал бог, и отвергать его
— грех. Завтра я вновь приду к вам перед полуднем.
Постепенно молодой организм победил недуг, Гаур поправился
и окреп. Чтобы окончательно очиститься от скверны болезни,
Шеми настояла котел воды на ветвях ясеня и омыла выздо-
ровевшего сына, а Мешда принес храму Энки благодарственный
дар — четырех овец.
Однажды, когда Гаур остался с матерью наедине, он поведал
ей о странном виденье, посетившем его во время болезни.
— Помнишь, мама, ночь, когда я долго лежал в забытьи? — Шеми
кивнула головой и бросила быстрый взгляд на свой искалеченный палец. — К утру я пришел в сознание, но вскоре почувствовал себя
особенно плохо. На меня опустилась какая-то серая, плотная дымка,
и мне почудилось, что меня вынесло из моего тела. Я как бы
поплыл по воздуху, затем оглянулся назад и как бы увидел всего
себя внизу на постели. Я вначале не понял, кто же лежит на моем
месте, но когда узнал себя, то не испугался, хотя и не осознавал,
что умираю. Вскоре я ощутил, что не один в комнате. Вокруг меня
под потолком плавало множество людей. Рядом со мной находился
Нанмар. Я сразу узнал его, несмотря на то, что он был в каком-то
светлом теле. Я увидел лицо бабушки; какую-то женщину, похожую
на тебя, других людей. Я чувствовал, что все они пришли помочь
мне. Когда Нанмар сказал, чтобы я вернулся в свое тело, а иначе
умру,— я послушался и вернулся, а потом уснул. Интересно, что среди
них не было никого, похожего на страшного демона Намтара.
Шеми трижды, с молитвой, окропила сына водой.
— Слава богам, сыночек, все это позади, сжалились над нами
Пресветлые. Постарайся больше не вспоминать о своей болезни.
Дни проходили за днями, близилось окончание дождливой и
ветреной зимы. Все чаще и чаще люди вспоминали, что вскоре
грядет Новый год, с приходом которого всегда связывалось
ожидание перемен, упование на новую, лучшую долю, мечта о
светлой и счастливой судьбе. За месяц до пришествия новогоднего
праздника Мешда прикрепил к калитке зажженный светильник и
сообщил сыну, что настало время его посвящения в мужчины, и
завтра он пойдет в храм Энки. Гаур давно ожидал наступления
этого одного из самых важных событий в жизни шумера, но долгое
ожидание притупило остроту радости, и он сдержанно, по не без
удовольствия, воспринял сообщение отца. Очень повзрослевшему
после событий истекшего года Гауру уже не хотелось, было
неприятно, считаться мальчиком. За последние месяцы он заметно
продвинулся в мастерстве горшечника и неплохо освоил кирпичное
дело, — глина слушалась его пальцев. Отец редко попрекал его за
нерадивость или неумение, но и хвалил не часто.
Приготовив чистую одежду, Шеми вымыла сына и прослезилась:
— Больше мне уже тебя не мыть, сынок! Завтра ты уйдешь из дома маленьким, а вернешься взрослым, мужчиной, другим человеком!
— Ты, Гаур, только не женись сразу после Нового года, —
засмеялась Пэаби, — погуляй немного.
— А мне, вроде бы, и не на ком, — улыбнулся он. — Не стану же я
жениться на трехлетней, как ослы!
— Возмужай вначале, войди в тело, а потом и женись! — заметил
отец. — Невесту мы тебе быстро найдем!
— Хочешь, сыночек, лепешку с медом? — спросила мать и
заспешила в подвал. — В храме тебя завтра никто не покормит.
Когда Гаур с отцом вошли в украшенные ветвями кедра ворота
храма Энки, у лестницы стояло довольно много мальчиков, родившихся
в год спуска на воду ладьи "Горный козел Абзу", и их отцов. Ровно
в полдень к собравшимся спустились из святилища эн, главный
жрец храма Инанны, главная жрица храма Наннара и старейшины
Города. Подбодрив подростков, они тепло и торжественно
поздравили сверстников и их отцов, пожелали всем успешно пройти
таинство посвящения и выйти из храма мужами.
Осененные благословением эна, родные мальчиков, празднично одетые и оживленные, испив крепкого жертвенного пива, покинули храм без обычных напутствий детям.
Среди трех дюжин посвящаемых Гаур знал по имени лишь
половину, а некоторых из пригородов вообще видел впервые. Мальчики держались спокойно и невозмутимо, как и подобало настоящим мужчинам. Никто не зубоскалил, не толкался и не задирал другого. Хотя они и осознавали, что с сегодняшнего дня им предстоит четырехдневный пост, глаза их светились блеском радости и надежды.
Эн лично очистил каждого посвящаемого огнем и серой, окропил
маслом. У священного источника Энки мальчики, в знак начала
поста, осушили по бокалу святой воды. После этого их всех окурили
ладаном и поставили перед ликом бога, восседающего на троне
во дворе храма. Посвящаемые пали на колени перед Владыкой и
вознесли мольбу о даровании им благой судьбы в будущей взрослой
жизни. Мальчиков отвели в комнаты-кельи, где им предстояло
провести в одиночестве четверо суток на одной воде.
После того, как дежурный жрец со стуком запер дверь на засов, Гаур, стоя у порога кельи, осмотрелся. На полу маленькой комнаты с
крошечным оконцем под потолком, рядом с кувшином и чашкой,
лежала новая циновка. Гаур, сняв юбку и оставшись обнаженным,
улегся на свое прохладное, немного шершавое ложе и закрыл глаза,
вслушиваясь в душную, сумрачную пустоту кельи. Знамения во
время поста, вещие видения и озарения, которые ниспошлет ему
Владыка судеб, навсегда запечатлеются в его памяти и определят
всю его последующую жизнь. Гаур двигался мало, он или сидел,
или лежал в полузабытьи, а его мысли непрерывно текли тихим,
прозрачным, неглубоким ручейком. На третью ночь после поста,
когда мальчик перестал различать, спит он или бодрствует, Гаур
неожиданно увидел себя в раннем детстве, и прожитая жизнь
прошла перед его внутренним взором, год за годом, вплоть до
последних дней. Гаур видел себя маленьким мальчиком, играющим
около работающего отца черепками разбитого горшка. Вот он, уже
двухлетним ребенком, бежит по песчаной косе вслед за матерью
к месту гибели ее отца. Затем он увидел себя более взрослым,
когда отец подарил ему на Новый год первую удочку. Сцены и
образы, яркие, живые и отчетливые, разворачивались в
хронологическом порядке и так, что Гаур смотрел на себя со
стороны.
Перед ним проплывали картины прожитой им маленькой,
короткой, но такой дорогой жизни. Вот его в первый раз побили
мальчишки, и он в слезах пришел домой. Вот перед глазами
возникла картина первой встречи с Нанмаром, когда у того не
ловилась рыба, и Гаур дал ему свой крючок. Вот они пекут свежие
черепашьи яйца. Появлялись и другие картины того времени,
соседи, различные места, где он побывал. Он увидел горы,
Аннипада с медведем; себя, катящегося под откос от удара воина-
хаммури; Урбагара, гибель друга и соседскую девушку, которая
ему нравилась и для которой он собирал красивые ракушки на бусы.
Когда образы прошедшей жизни погасли, Гаур с огорчением
отметил, как мало доброго и хорошего он успел сделать, а все то,
чего он хотел или к чему стремился — одни шалости. Юноша сел,
медленно, глотками, выпил полкружки воды, облизнул запекшиеся
губы, снова улегся и, предавшись размышлениям о том, какой бы он хотел видеть свою будущую жизнь, забылся в неспокойном,
тревожном сне. И вновь перед ним замелькали картины. Вот его
рослого юношу, связанного веревками вместе с Аннипадом,
Урбагаром и Энметеном, подгоняя уколами копий, незнакомые
воины гонят куда-то.
Потом он увидел себя высоким, атлетически сложенным
мужчиной, на корабле, подплывающем к причалу в незнакомой
гавани. Он стоит на носу корабля и держит в руке жезл кормчего.
Перед внутренним взором Гаура возникло видение невиданного
доселе города. Когда он сошел на берег, из толпы встречающих к
нему бросилась красивая, стройная, рыжеволосая, как и он,
женщина с мальчиком на руках. Гаур во сне рванулся к ней, но
неожиданно ударился ногой о стенку кельи. Пальцы ноги заныли
от боли, и виденья пропали. Юноша поднялся в волнении, прошелся
по комнате, припоминая дарованное ему Энки прозрение будущего,
затем опустился на колени и долго молился, благодаря бога за
ниспосланный ему счастливый жребий, за воплощение в жизнь его
самых смелых мечтаний.
Утром, в день завершения поста, эн поздравил подростков с
окончанием первого испытания и предостерег их:
— Многим из вас Владыка судеб, мудрый Энки, послал
откровения; и вы кое-что узнали о своей судьбе. Однако запомните
дети, что видения свои, свои благие надежды на грядущие годы,
вы должны хранить в глубокой тайне, не открывая их никому. Ни
единого слова не должно быть произнесено, ибо слова эти станут
пылающим углем во рту вашем и сожгут язык ваш. Душа ваша
будет страдать и возропщете против бога. И особенно осте-
регайтесь творить зло, ибо Всемогущий в гневе своем изменит
жребий ваш.
Затем подростков подвели к алтарю подземных богов,
воздвигнутому у террасы, с противоположной стороны от
центральной лестницы святилища. У массивного валуна, в круглой
и глубокой яме гудел огонь огромного костра. Острые языки
жаркого пламени, низко простираясь над землей, лизали края ямы
и жадно тянулись к ногам посвящаемых. Здесь, в багровом свете
подземного огня, впервые обрили головы подростков, а волосы вложили в ладони их левых рук. Эн, возлив на валун мёдом, водой и пивом, маслом и молоком, громко воззвал к подземным богам:
— О Нергал! О Эрешкигаль! Боги великие, владыки подземные!
Примите в дар тела детей этих беспорочных! О Намтар, унеси их
чистые младенческие души в Страну без возврата! И да будет
им хорошо там! И да обретут они мир и вечный покой во владениях
ваших! — И эн помазал миррой голову каждого умирающего.
Скучившиеся мальчики, пугливо сбросив свои детские юбки,
кидались к яме, словно прыгали в пропасть, и под негромкий рокот
барабана бросали в огонь преисподней свои детские амулеты и
волосы, заменяющие самого человека. В то мгновение, когда
волосы вспыхивали и исчезали в пламени, Намтар уносил детскую
душу, и трясущийся от страха, обессиленный мальчик, отступив
на несколько шагов от ямы, валился на холодную землю, не
чувствуя себя живым. Воины храма осторожно переносили
посвящаемых к алтарю Энки и усаживали их на кошму. Эн тут же
снимал с воинов скверну прикосновения к трупам. Наконец, хор
жрецов истово вознес молитву всеблагому Энки, прося его оживить
посвящаемых, возродить их тела и вдохнуть в каждого новую душу,
душу мужа. Жрецы под руки подводили подростков к алтарю, дабы
они, отпив полкубка жертвенного пива, совершили остатками благо-
дарственное возлияние на алтарь Всемогущего.
Каждый подросток, называя себя по имени, данному ему
личным богом при рождении и в обиходе не произносимом,
возносил Всевышнему благодарность за благодеяние, за
дарованные тело и душу мужчины. И ничьи слова не остались
без ответа, ибо каждый ощутил прилив бодрости и силы. Жрецы
здесь же, у алтаря, в гимне возвеличивая божью благодать,
облачили молодых мужчин во взрослые, одинаковые, темно-синие
юбки с бахромой и поясом и торжественно повели на трапезу в
центральный дворик святилища. За узким, длинным столом
юношей рассадили по родам, ибо они должны были вкусить от
плоти своего предка — родового бога, дабы слиться с родом
воедино; вкусить пищу, приготовленную из их тотемного животного,
в котором воплощена сущность личного бога, — рыбы, козы, овцы,
гуся, быка, скорпиона, змеи и других. Когда юноша поедал свой тотем, в его душу и тело вливался поток свежей жизненной энергии, которой род наделял его.
Закончив трапезу, молодые мужчины совершили возлияние
кумирам своих личных родовых богов, расставленных в нишах
стен дворика, и вознесли им благодарственные молитвы. Главный
управитель храма Гишани показал посвящаемым святилище,
проведя по всем его помещениям и рассказав об их назначении.
Святая святых — покои владыки Энки, мужчинам племени
дозволялось увидеть лишь раз в жизни — в день обретения
мужественности. Юноши с робким любопытством жались у
