Кирпичи 2.0

Ксюша успешно сдала сессию. Я передал дела Лиде, оповестил заказчиков и партнеров, что буду какое-то время недоступен, получил в бухгалтерии причитающиеся отпускные и поехал домой.

Дома царил хаос. В центре комнаты возвышалась гора вещей, рядом с которой сидела зареванная Ксюша. Под горой я приметил подавившийся чемодан. Возле стены располагался объевшийся второй, с не сходившейся местами молнией.

— Ничего не помещается! — констатировала Ксюша. — Я никуда не поеду.

Все это, по ее мнению, было жизненно необходимо в поездке. Еще несколько коробок с туфлями в чемоданы не поместились.

Здраво рассудив, что если везти с собой два чемодана, то назад мы приедем с шестью, я убедил ее брать только действительно необходимое. Все остальное можно было купить на месте.

Мы снова чуть не поссорились, но я стоял на своем, как бездушная сволочь, и полетели мы налегке.

Первые дни были насыщены впечатлениями, начиная с магазинов Duty Free, где Ксюша долго, облизываясь, ходила вдоль витрин, барселонского аэропорта Эль-Прат и нашего шикарного номера, увидев который, мы долго стояли в онемении, а потом как сумасшедшие стали прыгать на кровати, держась за руки и вопя: "Тагил!".

Еще больше впечатлений мы получили от прогулок по красивейшему городу Испании.

Долго выбирать, куда сходить и что посмотреть, не пришлось: в Барселоне внимания стоили каждый дом и каждая подворотня. Настоящий калейдоскоп архитектурных стилей, фонтанов, памятников и площадей. Куда ни пойди — везде Гауди, красота и дух многовековой истории. Чего только стоил исполинский собор Саграда Фамилия, первые кирпичи которого были заложены самим Гауди в 1882 году. Мы не могли не подняться на одну из его башен, чтобы полюбоваться росписями и фресками на стенах и потолках. Ни одна фотография на свете не может передать эти ощущения даже частично.

Я много слышал о "Поющем фонтане" на горе Монтжуик, обязательной для посещения достопримечательности Барселоны. Мы с интересом изучили гору, прогулявшись по парку у музея искусств Каталонии. Не могу сказать, что фонтан меня сильно впечатлил. Но в вечернее время, в обнимку с любимой, наблюдение за чем угодно — уже приятно.

Еще одна возвышенность Барселоны, которая никого не оставит равнодушным, — гора Тибидабо. С нее виден весь город и все побережье, а на самой верхушке установлен Храм Святого Сердца со статуей Христа. Кажется, оттуда можно достать до облаков.

Каждый вечер мы проводили в уютных ресторанах, проникаясь местной культурой и изучая хваленую испанскую кухню.

Мы ходили везде, держась за руки или обнявшись. Я не мог надышаться Ксюшей и радовался ее радости.

Закончилась первая неделя, и Ксюшу потянуло на шопинг. В первый день я терпеливо бродил за ней по магазинам и бутикам, таская многочисленные пакеты с покупками. Под конец дня чувствовал, что прошел не меньше пары десятков километров, и мысленно порадовался, что успел подготовиться, иначе выдохся бы уже на первом круге.

Вечером Ксюша меряла обновки, после чего бережно укладывала их в чемоданы. Тех, что мы взяли с собой, не хватило. Пришлось купить еще три.

На третий день я принялся слегка выражать недовольство. Все это можно было купить и в Питере, а дни драгоценного отдыха мы тратили на шопинг.

Мы поссорились. В тот вечер мы легли спать, не разговаривая друг с другом, и это была первая ночь, когда мы были не вместе.

Утром Ксюша ушла, не разбудив меня. Проснувшись, я не обнаружил ее в номере и принялся искать. Ее телефон был недоступен, в отеле ее не видели. Весь день я провел в поисках, даже не пообедав и постоянно возвращаясь в номер, чтобы узнать, не вернулась ли она.

Наступила ночь, я решил обратиться в полицию. Спустился на ресепшн и попытался объяснить девушке, чего хочу. Тут вошла Ксюша. Я побежал к ней. Она бессмысленно улыбнулась, отстранила меня и направилась к лифту.

В лифте я почувствовал тяжелый запах алкоголя. Ксюшу слегка пошатывало, и, чтобы не упасть, она уперлась локтями в стену.

Мы молча дошли до номера, я открыл дверь, и Ксюша зашла. Снимая туфли, она чуть не упала, после чего добрела до кровати и упала в нее. По комнате пополз дремучий запах перегара. Скоро раздался храп.

Я смотрел на нее, злился на ее инфантильность и радовался, что она рядом. Меня мучила ревность.

Всю ночь я стоял на балконе и курил найденные у Ксюши сигареты. Накручивая себя все больше, я еле дождался утра. Мне хотелось как можно скорее помириться с ней, а потом выяснить, где она пропадала, а главное — с кем. С первыми лучами солнца я помчался за цветами.

Вернувшись с большим букетом, я тихонько ее разбудил. Она закрылась подушкой.

— Прости меня, Ксюш.

Из-за подушки выглянули ее глаза, внимательно и сурово посмотрели на меня. Я протянул цветы.

— Прости.

— Воды, — просипела она.

— Сейчас, позвоню, скажу, чтобы вазу принесли, — засуетился я.

— Воды. Мне. Принеси. Идиот.

Ксюша снова была мила и нежна со мной. В день примирения мы поехали и купили все, что она хотела. В итоге денег оставалось только на то, чтобы, ни в чем себя не ограничивая, провести оставшиеся дни.

О том, как прошел тот день, Ксюша ничего не рассказала, пояснив, что в следующий раз я должен сто раз подумать, прежде чем обижать свою девушку (и пусть это будет мне уроком). Я снова вскипел, но решил не обострять: не хотелось опять мучиться.

Мы загорали, купались, ели, пили, гуляли по городу. Обсуждали место следующей поездки — в последние дни отпуска мы уже мечтали о следующем. Перебирали варианты — Таиланд, Турция, Эмираты, Франция. Жизнь казалась понятной, а цели — приятными. Я расслабился, выйдя из напряженного ритма последних месяцев.

Поссорились по возвращении. Мы были вымотаны перелетом и резкой переменой погоды. Таксисты ломили астрономический счет, я пробовал торговаться. Вот и поссорились. Ксюша буравила меня взглядом, пока я договаривался с таксистами. Не договорился, и она обозвала меня жмотом. Я плюнул, и мы поехали, больше не торгуясь.

Довольный таксист высадил нас у моего дома, выгрузил чемоданы и уехал. Ксюша пошла наверх, а я остался на крыльце с четырьмя чемоданами и несколькими пакетами из Duty Free, думая, как мне их затащить.

Из подъезда вышел Вася, я попросил его помочь. Сосед задумался. Я вытащил из пакета бутылку вина, протянул ему, и он согласился. Вдвоем мы, чертыхаясь, затащили все ко мне на площадку. Я отдал ему вино, и он, что-то мурлыкая, скрылся в своей квартире.

На следующий день, разобрав чемоданы и ничего не сказав, Ксюша уехала в институт.

Я начинал понимать, как она ведет себя после ссор со мной. Обидевшись, она воспринимала меня как врага. Никаких переговоров — враг должен сначала просить прощения на коленях с цветами в зубах. Никакой готовки — враг должен умереть с голода. Никакой стирки и глажки — враг должен ухаживать за собой сам.

Я бесился, доходил до белого каления, особенно когда в очередной раз пытался с ней поговорить, а она молчала; пытался ее обнять, а она с негодованием меня отталкивала.

И в ответ на всё — только отрывочные фразы "Отвали", "Руки убрал", "Иди к черту" и что-то вроде того.

Пару дней я прожил на положении чужого в своей же квартире, после чего озверел и высказал ей все, что думаю.

— Зачем ты раздуваешь из мухи слона? Я же, черт возьми, старался сберечь наш же семейный бюджет! Таксисты эти охамевшие...

— Ты думаешь, дело в этом? Тогда ты еще больший идиот, чем я думала, — соизволила ответить Ксюша.

— Почему это я идиот? — распалился я.

Мы жутко скандалили — громко, с боем посуды, так, что даже Вася стучал кулаком в дверь, требуя успокоиться и грозясь вызвать участкового.

Ксюша собирала вещи, я кричал, чтобы она катилась куда хочет, потом умолял ее остаться и говорил, что люблю. Она что-то язвительно отвечала, и мы ссорились еще сильнее.

Под утро мы помирились и ознаменовали это безудержным сексом.

Через день я поехал к родителям.

Один.

Глава 23. У родителей

Питер покидал ночью и в смешанных чувствах: тесное купе, незнакомые попутчики, с которыми мне предстояло провести следующие двое суток, категорический отказ Ксюши ехать в мой, как она выразилась, Мухосранск...

Нижнюю полку занял региональный чиновник мелкого пошиба. Он представился Валерием Георгиевичем, назвал все свои регалии, после чего объявил условия проживания на временно вверенной ему территории купе: не шуметь, быть тише травы, ниже воды, не болтать, не хихикать, не ржать как лошади, употреблять пищу в порядке живой очереди, в туалет часто по ночам не ходить, терпеть, дверями не хлопать, с полки без необходимости не слезать.

Валерий Георгиевич был усат, пузат, одет в майку-алкоголичку и широкие брюки на подтяжках.

Первым делом он нацедил себе фляжку коньяка, спрятал ее под подушку и лег спать. Он громко сопел, храпел, да и спал беспокойно. Золотой человек, все о народе думал. На станциях просыпался, делал большой глоток из фляжки, кряхтел, тяжело, с одышкой, вставал и шел курить на перрон.

Вторая нижняя полка досталась его супруге, объемами не уступающей мужу. Тетенька сразу попыталась построить меня и третьего попутчика, коренастого парня моего возраста с обесцвеченными коротко стрижеными волосами. Одет он был в шорты и футболку с изображением Барта Симпсона. Ему и пришлось выполнять поручения тетеньки: бегать за проводником, переставлять чиновничьи баулы и чемоданы. Я наотрез отказался быть мальчиком на побегушках.

— Никчемная молодежь нонче пошла, — возмутилась тетенька. — Ни стыда, ни совести, ни уважения к старшим...

— Ни желания слушать ваше нытье, — перебил я и вышел из купе.

За мной увязался сосед по верхним полкам. Оказалось, тезка. Знакомясь, он представился Сергеем, но попросил называть себя Корбеном.

— Корбен Даллас? — решил уточнить я. — "Пятый элемент"?

— Ну да, — ухмыльнулся он. — В детстве очень любил этот фильм, взял себе такой ник. А потом привязалось, теперь даже родители так называют.

Корбен был родом из Казахстана. Отучившись в Питере, нашел работу системного администратора на крупном предприятии, да так и остался. Как и я, он ехал навестить родных и повидать старых друзей в родном городе.

Мы долго стояли, смотря в окно и общаясь на нейтральные темы: кино, музыка. Пересказали друг другу любимые эпизоды "Симпсонов", "Футурамы", "Южного парка", перешли к играм, после чего переключились на различия жизни в России и Казахстане.

Стемнело. Решили пойти спать.

Я попробовал открыть дверь, но было заперто. Постучался. За дверью раздавался мерный храп.

— Закрылись? — удивился Корбен.

— Не всем дано лицезреть королевские телеса. Видать, переодевается дамочка.

— А может, они того... — захихикал он.

— Полка не выдержит, — констатировал я.

Нам пришлось долго топтаться у двери, тихонько постукивая, чтобы не разбудить соседей по вагону. В какой-то момент мне это надоело, и я замолотил в дверь кулаком. В это время поезд встал на каком-то полустанке, все затихло и нас наконец услышали. Кто-то отпер дверь. Мы вошли.

В купе было душно. Чиновник с супругой делали вид, что спят.

— Добрый вечер, граждане пассажиры! — официально объявил я. — Вашему вниманию — чета вымирающего вида Хомо Чиновникус Бюрократус. Вид отличается повышенным эгоизмом и лицемерием. Много и обильно питается. Живет недолго — слабое сердце.

Корбен прыснул.

— Валера! — зашипела тетя. — Что ты молчишь?

— Что вы себе позволяете? — возмутился Валерий Георгиевич. — Я вас в бараний рог...

— Спокойной ночи, дядя.

— Кошмар, — зашептала тетя.

— И вам доброй ночи, тетя, — сказал Корбен.

— ...сотру, — закончил предложение дядя и заснул.

Мы по очереди расстелили белье, залезли на верхние полки, разделись и легли. Я вытащил смартфон, надел наушники и выучил еще несколько фраз на английском. Закончив, уснул.

Наутро тетенька, грубо пихая мужа в спину, разбудила его и усадила завтракать чем Бог послал. Завтракать они предполагали вдвоем и заняли весь столик, а Бог им послал вареную курицу, хлеб, масло, колбасу, соленья, копчености, сладости к чаю и еще бог весть что, я отслеживать не стал. Вместо этого пошел завтракать в вагон-ресторан, потому что купе наполнилось запахами, а я в дорогу никакой еды не взял. Не хотелось возиться, а Ксюша не стала настаивать.

Мы прошли несколько вагонов, добираясь до ресторана. По дороге остановились в одном из тамбуров. Корбен закурил. Я стрельнул у него сигарету. Переживания последних дней требовали выхода.

Попутчик предложил взять коньяка — весь этот и следующий дни нам предстояло трястись в поезде. Я не отказался.

Коньяк шел легко, за окнами проносилась заснеженная страна, а мы, размякнув, ударились в воспоминания, постоянно прерывая друг друга словами "Во, точно, у нас тоже так было!" и рассказывая что-то свое на ту же тему.

Немало говорили о спорте, перешли к бодибилдингу. Оказалось, что Корбен пару лет ходил качаться, но потом бросил.

— Что думаешь, как лучше себя вести в ситуациях, когда велика вероятность подраться? — спросил я.

Корбен задумался, предложил выпить и рассказал мне историю из своей юности:

— В школе у нас каждый был за себя. Нет, конечно, все мы часто друг с другом общались, помогали по учебе и не только, проводили много времени вместе. Но когда после уроков нас встречала гопота, вся дружба быстро забывалась. Среди нас просто не было лидера, а нам хотелось окончить школу не в инвалидной коляске.

Меня спасало упорство. Когда просили дать "поносить" золотую цепочку — я говорил прямо: "Не дам". Меня били, но я: "Не дам". Меня просили дать денег — я говорил: "Не дам". Я всегда стоял на своем, как бы меня ни запугивали и кто бы передо мной ни стоял. Мне это казалось удивительным: ведь их всегда больше, они всегда сильнее и старше. Но почему-то их мое упрямство вводило в ступор и меня отпускали, слегка подпортив внешний вид.

Особняком стояла пара неразлучных друзей. Один гораздо старше нас и, по слухам, в близком контакте с "общаком", а второй — воспитанник детдома. С малого возраста нас пугали этим общаком и заставляли собирать деньги и чай "на грев". Поэтому тех, кто связан с этим, боялись.

Так мы и проучились последние годы в школе, после чего я поступил в университет и с облегчением уехал от всех этих "традиций" в Питер.

Спустя полгода наступили долгожданные зимние каникулы. Я приехал домой, к родным и друзьям, и не мог нарадоваться нашему воссоединению. Я пытался увидеться со всеми, кого когда-либо знал за все семнадцать лет жизни.

В один из вечеров мы пошли в компьютерный клуб. Через какое-то время туда вошел хорошо знакомый мне детдомовский персонаж. Не подавая виду, я продолжал играть, мысленно отмечая, как он по очереди вызывает на улицу всех, кто сидел в зале, и размышляя, что я ему скажу, когда наступит моя очередь.