Зло побеждает зло (Анизотропное шоссе Ii)

— Снова, я снова сбежал с акта!** Ах, как Борис меня стыдил в двадцать пятом за малодушие с чертовым Мирбахом! Обидел он меня тогда, сволочь, так обидел страшно! Все еще его ненавижу! Но вот сейчас думаю, быть может, он прав? Ведь честно сдайся я тогда, а затем выступи на процессе открыто, плечом к плечу со всей нашей партией, все, все бы в мире совсем по другому вышло! Мы бы подготовились и поднялись против Ленина сразу, дружно, вместе, и Попов с Александровичем, и Саблин, и даже чертов Вацетис!

* * *

И знаешь, Лешка, что думаю? Может я сейчас ошибаюсь, еще хуже чем тогда? Давай мы с тобой рванем в Самарканд, пробьемся к Марии Александровне? Прямо вот так с ходу, пока большевики власть примутся рвать промеж друг-дружки?

— Постой, постой, что за Борис? — я попытался остановить поток незнакомых имен. — Мария Александровна, она актриса, да? Ну та, которая Зарэ играла?

— Савенков, кто же еще! — рассмеялся моей недогадливости Блюмкин. — И товарищ Спиридонова!

Да они тут что, все с ума посходили? Носятся с террористом-романистом, как с писанной торбой! Вдобавок Спиридонова, что-то я про нее читал... кажется, она чуть было не стала председателем первого и последнего в России Учредительного собрания. Авторитетная фигура, и все еще не расстреляна большевиками? Но тогда при чем тут Мирбах и сам Блюмкин?

* * *

— У нас же есть план, сколько времени его утрясали, — осадил я опьяненного успехом партнера. — Переждем первый шмон и спокойно поедем с новыми документами на юг, в твою родную Одессу. А там уж по обстоятельствам. Да ты сам же вчера говорил, что все готово!

— Вот хороший ты человек, — скривился Яков в ответ. — Жаль, ничего не понимаешь в коммунизме!

— Но почему же? — опешил я.

— Эх, Лешка, ведь пожалеешь, да поздно будет!

Махнул рукой, как отрубил, затем резко развернулся к брошенным было поводьям, то есть спиной ко мне. Вытащил откуда-то краюху, жадно вцепился в нее зубами, нет чтоб горячего дождаться. Обиделся, теперь будет молчать до самых Кузьминок. И слава третьему интернационалу! После гибели товарища Сталина без блюмкинских метаний есть о чем подумать.

Старый, хорошо известный мне мир умер; новый родился. Будет ли он лучше?

Раскольниковские прибабахи в стиле "тварь ли я дрожащая или право имею" — жалкий детский лепет против моего кошмара, моего бремени, моего долга. На фоне судеб сотен миллионов пасуют нормальные человеческие чувства. Как в их отсутствии не сделать "один маленький шаг для человека" — принять живых людей за статистику? Дальше все просто, миллион — расстрелять, два — отправить по лагерям, три — уморить голодом. Чепуха, не стоящая упоминания перед лицом сотен лет мировой истории. Тем более, если приглядеться "с особым цинизмом", вокруг все такие. Обносят аккуратным забором бараки Освенцимов, месяцами насилуют и режут мирных жителей Нанкинов, по науке ровняют с землей Дрездены, жгут Хиросимы в пламени новоизобретенного атомного распада.

"Я же все-таки человек, и все животное мне не чуждо", — так, кажется, говорил дон Румата у Стругацких? Придушив чувства, он с прогрессорской снисходительностью терпел Арканарские мерзости, выискивал в навозе смысл и логику, заботился о долгосрочных последствиях. Но после гибели любимой вся шелуха слетела — к чести создателей мира Полудня, их герой оказался живее многих реально живых. "Подобрал мечи, медленно спустился по лестнице"... после Соловков я достаточно "ждал в прихожей, когда упадет дверь".

Осталось оценить результат.

Как пойдет дело социалистических репрессий в новом мире? Ни один супермозг не посчитает всех последствий моего вмешательства. Однако я хорошо помню разноцветные столбики изувеченных судеб на диаграмме из учебника. Первые десять лет, с приснопамятного 1919-го до кризисного 1929-го, они более-менее укладываются в уровень нормального средневекового зверства — для оккупированной вражеской территории. В натуральных, нормированных к году показателях это означает не более тридцати-пятидесяти тысяч сосланных за болтовню и происхождение, не по великой злобе, а для острастки. К ним нужно добавить "всего лишь" несколько сотен приговоренных к расстрелу за реальную борьбу против коммунистов.

Кажется еще немного, максимум годиков эдак пяток, и новая власть окончательно успокоится, сольется в бравурном экстазе с изнасилованной октябрьским переворотом страной. Выцветут синяки гражданской войны, зарубцуются раны. Вчерашние враги вернутся из тайги и займут достойное место в новом обществе. Сакральные слова Василия Шульгина "все как раньше, только хуже" незаметно обратятся в обывательские "все как раньше, как всегда".

Однако не напрасно 1929-й назван "годом великого перелома". За бряцающей медью фанфар формулировкой стоит революция, причем не любимое большевиками слово, а совершенно реальная трансформация государственного масштаба. Застенчивые к советскому периоду историки будущей России замаскировали ее под никчемную реформу кредитной системы: "весной 1930-го введено прямое автоматическое финансирование Госбанком плановых заданий".

* * *

*

Вроде пустяк, формальная бумажка, правительство выпускает такие сотнями каждый год. Ни черта не шарящий в деньгах Рыков все еще продолжает твердить в печати про советский госкапитализм.

* * *

** Победивший гиперинфляцию нарком финансов Сокольников отправлен в почетную ссылку — послом в Великобританию. Никому во всем ЦК ВКП(б) нет дела до "пустяков". И только на днях до меня внезапно дошло — вот она, та самая точка бифуркации, в которой госкапитализм кончился, вместо него начался печально знаменитый социализм. То есть на смену перекошенной в угоду госмонополии, но абсолютно тривиальной по мировым меркам финансовой системе пришел упрощенный эрзац — оригинальная и неповторимая советская экономическая модель. Дорога в один конец, настоящее анизотропное шоссе, по котором СССР шел в моей истории аж до самого своего коллапса в 1988 году.

Выбор сделан, выбора больше нет. Настоящие, совсем недавно свободно конвертируемые в Берлине и Париже золотые червонцы превращены в расчетные единицы, они же безналичные рубли, тупо генерируемые системой прямо на уровне районных филиалов госбанков. Последние низведены до состояния общественных органов, контролирующих организованное движение материальных ценностей. Денежный оборот разделился на два независимых друг от друга контура. Наличный оборот физлиц отделен крепким забором нормативных актов от средств любых предприятий.

Как это выглядит на практике?

Государственный товар как поступает в торговую сеть, так и реализуется покупателям исключительно по фиксированным ценам. Вся наличная выручка до последней копейки сдается в госбанк, то есть магазин... этими деньгами попросту не распоряжается. С другой стороны, зарплата на любой фабрике или совхозе выдается сотрудникам не из расчета прибыли или желания директора, а только по установленным государственным нормативам. Все остальные способы носят отчетливый криминальный оттенок; то есть используются руководством на свой страх и риск.

По-старинке могут существовать лишь самые примитивные структуры — артели старателей и рыбаков, кустари, да мелкие, замкнутые на частников сервисы типа чистки обуви и штопки одежды. Все остальные, чуть более сложные НЭПовские частные, крестьянские и кооперативные производства тупо лишены права распоряжаться собственными деньгами. Ни что-то купить, ни что-то продать, ни заплатить зарплату они самостоятельно не могут; ресурсы под госпланом, наличные деньги под госбанком. Вчерашние артельщики даже назначить директора не могут без согласования с райкомом или горкомом. То есть де-факто — они уже национализированы. Де-юре грабительскую реформу завершат при Хрущеве.

Таким образом мое первое "нет", то что про молох коллективизации, с треском провалилось. Запущенный в Советской республике процесс уничтожения крестьян оказался никаким не живодерским вывертом товарища Сталина, и тем более, не политической уступкой левым троцкистам. Напротив, в его основе лежит простая и циничная цель — загнать сельское хозяйство в рамки безналичных расчетов и ресурсного регулирования. Грубо, цинично, но выбранная экономическая модель попросту не оставляет свободы маневра. Или крупные, насквозь контролируемые сельхозпредприятия, или денежное обращение страны рухнет в гиперинфляцию из-за "продуктовой" дыры между безналичными и наличными деньгами.

Дальше логика событий еще проще. Скрытая от будущих поколений революция 1930 года породит не менее скрытую гражданскую войну; по самую оттепель 1934-го чекисты будут отправлять в лагеря более чем по две сотни тысяч человек в год, расстреляют — многие тысячи. Погибнут несчитанными депортированные в голое зимнее поле крестьяне. Бесчеловечно, безумно расточительно к человеческому ресурсу... коммунисты иначе не умеют.

\*Стих Маяковского.\

\**По кодексу чести эсеров следовало не скрываться с места теракта, но сдаться — выступить на обвинительном процессе и принять кару. Соблюдали это правило далеко не всегда.\

\

Участники восстания левых эсэров. Д.И.Попов — левый эсер, командир боевого отряда ВЧК. Ю.В. Саблин — нач. штаба ЦК ПЛСР. В. А. Александрович — левый эсэр, зампредседателя ВЧК. И.И. Вацетис — командир Латышской стрелковой дивизии, в момент восстания вызывал большие сомнения в лояльности к большевикам.\

\

М.А. Спиридонова — член ЦК ПЛСР. В 1918 году именно она (по сути) дала команду на уничтожение Мирбаха.\

\

*Реально реформа заметно сложнее, да и заняла около пяти лет — с 1928 по 1932 годы. Но ее подробное изложение потребует отдельного романа.\

\

**Г.Я. Сокольников говорил на XIV съезде партии в 1925-м: "Предприятия наши так называемые социалистические — это госкапиталистические предприятия, даже Госбанк — госкапиталистическое учреждение".\

Вмешаться бы мне пораньше, в том самом декабре 1926-го! Ведь мог, мог черт возьми! Но из-за собственной глупости не сумел. Теперь... едва ли убийство генсека развернет вспять экономическую реформу. Приходится надеяться на куда более скромный результат — без демографических потерь пройти мимо безумной мясорубки Большого террора.

Шансы есть. Многоопытный Троцкий пытался подобрать исторические аналогии, в конце концов остановился на декабрьском перевороте Луи Наполеона. Я напирал в сравнениях на "Ночь длинных ножей". Однако как разгром немецких штурмовиков в 1934-ом, так и снос французской республики в 1851-ом, обошлись своим нациям как минимум на три-четыре порядка дешевле.

То есть несмотря на двухмесячный мозговой штурм, нам с бывшим наркомвоенмором ни так и не удалось найти смысл или логику в кошмаре 37-го. Следовательно, в данном процессе напрочь отсутствует исторический детерминизм. Зато невооруженным глазом заметен переизбыток кровавого психиатрического субъективизма, согласно которому Сталин со товарищи за четыре года, с 1935-го по 1938-ой, сослали два с лишним миллиона сограждан на смертельные десяти-двадцатилетние сроки, а еще миллион — подвели под вышку. Говоря другими словами, довели уровень зверства в стране буквально до геноцида.

Блюмкин оборвал мою мысль на самом интересном месте:

— А мне бы только-о любви немножечко-о, да десятка два-а папирос!

Ну вот, добрались до дома. Поскорее бы смыть дорожную пыль, дождаться Сашу, и с чистой совестью за стол!

Вот только с чистой ли на самом деле?!

От неожиданной мысли у меня потемнело в глазах:

— Яша, а ты не заметил случайно... мы точно-точно никого кроме генсека осколками не зацепили?!

— Черт его разберет, — Блюмкин даже не повернул головы. — Не поглядел.

— Бл...ь!!!

— Все нормально, не переживай.

— Ну я же специально тебя просил!

— Послушай, тебе что важнее? — полез в бутылку Блюмкин. — Сталина добить или каких-то там прохожих разглядывать?

С таким аргументом спорить сложно. Да и смысла нет, все равно сделанного не воротишь.

— Чай поставишь? — сменил я тему. — Хочу поскорее узнать последние новости!

— Валяй, — неожиданно охотно согласился заняться кухней Яков.

Не переодеваясь, прямо как есть, я ринулся в свой угол. Привычно вытащил из-под кровати и взгромоздил на комодик лучшее в мире лекарство против сенсорного голода — самодельный радиоприемник-регенератор. Всего одна лампа, намотанные на картонные цилиндры катушки для регулировки ПОС, воздушный поворотный конденсатор, десяток гнутых из толстой медной проволоки проводников, а сколько удовольствия в результате!

Вставил антенну, подсоединил свежую анодную батарею БС-Г-70, замкнул контур обратной связи — сейчас мне без надобности слабые заграничные голоса.* Натянул на голову неуклюжие бакелитовые наушники. Подождал, пока внутри лампы затеплится оранжевая нитка, осторожными поворотами крутилочки настроился на "Новый Коминтерн".**

Голос диктора, тяжеловесный как колесо ломовика, по-одному проталкивал слова сквозь шорох мирового эфира:

... Политбюро ЦК с великим прискорбием извещает партию, рабочий класс и всех трудящихся Союза ССР и всего мира, что сегодня от предательской руки подосланного врагами рабочего класса убийцы погибли выдающиеся деятели нашей партии, пламенные бесстрашные революционеры, любимые руководители большевиков и всех трудящихся, товарищ Сталин и товарищ Киров.

— Есть! Мы смогли! — прокричал я, не отрываясь от приемника.

И снова сосредоточился на далеком голосе, даже глаза прикрыл в старании впитать каждую мелочь.

... Смерть кристально чистых и непримиримо стойких партийцев, большевиков-ленинцев, отдавших свою яркую, славную жизнь делу рабочего класса, является для нас тяжелейшей потерей... Тяжело ранены товарищи Молотов, Ворошилов. Убиты случайно оказавшиеся на месте террористического акта граждане Юсис, Юдин, Рыбин, гражданка Карбышева и подросток, вероятно ее сын. Многие десятки прохожих, в том числе детей, получили ранения...

Дыхание перехватило судорогой. Там столько народа на всей улице не было! Я потянулся поправить воротничок толстовки, но пальцы наткнулись на грубую веревку.

Ехидное пояснение Блюмкина обогнало мой вопрошающий хрип:

— Предупреждал, пожалеешь! Уж извини, что так долго, по старой дружбе тебя надо было бы пристрелить еще там, у болота. Да только Саша мне позарез нужна, должен же я ей как-то твою безвременную кончину обставить.

Скотина болтливая! Он что, так шутит?! Я же намного сильнее! Скорее выдрать из рук идиота конец веревки, впечатать в скулу кулак, чтоб кувыркался до самой стенки! Но бесценные мгновения потеряны в инстинктивной попытке засунуть пальцы под петлю. Подняться с кровати не удалось — пол вывалился из-под ног. Зато я дотянулся до ног предателя.

Чуть-чуть, и дернуть!

— Ну-ну! Не ерепенься, сейчас, оформлю в лучшем виде! Тут такой крюк замечательный! Будешь болтаться на нем заместо керосинки, как положено гнилому интеллигенту.

Страшный рывок за шею откинул меня от такой близкой и желанной цели, скрюченные яростью пальцы ухватили пустоту. В спину саданул чужой сапог. Как же он так быстро?!