Волчьи судьбы

— Не волнуйся ты так, Марго, — как можно ласковее проговорила я. — Что-то опять случилось?

— Н-нет, — я чувствовала полусмазанную ложь, но не стала акцентировать на этом внимания, а сказала:

— Не волнуйся, все будет хорошо. Я вчера говорила с подругой по твоему вопросу. Все разрешилось наилучшим образом.

— Как это?

— Оборотни местной стаи помогут тебе в твоем первом перевоплощении. Мы выбрали уединенный лесной уголок вдали от людей. Там нам никто не помешает, ты будешь в кругу своих.

— Своих?

— Да. Оборотней того же вида, что и ты.

— А разве ты знаешь... моего зверя?

— Это волк. Что подтверждено еще и тем, что не я первая его узнала. Подобное тянется к подобному.

Девушка задумалась, даже нервно дрожать перестала. Похоже, эта новость ее ошеломила. Наконец, она сказала:

— Мой зверь — волк. Но почему?

— Я уже говорила, что ты рожденный оборотень. Твой зверь перешел к тебе от матери.

— И скоро я его увижу...

— Да, скоро. Завтра уже.

— Завтра?

— Да. Все соберутся ради тебя завтра при почти полной луне.

Сначала я предлагала Иветте подождать до полнолуния, но та мне ответила, что, если все пройдет удачно, в полнолуние Марго как раз примут в стаю. Главная волчица никогда не любила волокиты. Да ее никто не любит. Меня так просто бесит!

— И... много их будет? — все-таки спросила Марго, поежившись.

— Ну, не вся стая, это точно. Только доверенные волки вожака, ну и из моих некоторые. Не думаю, что в итоге больше десяти человек. Некоторых ты уже знаешь, так что не волнуйся. Да, и подготовь себе завтра запасной комплект одежды.

— Зачем? — удивилась девушка.

— Оборотни не всегда успевают раздеться перед тем как перекинуться. А возвращаться домой голышом весьма неприятно. Так что лучше позаботиться обо всем заранее.

— Понятно, — кивнула Марго.

— Ну, а объяснять еще что-то... Да ты сама все увидишь. Но если есть вопросы — ты спрашивай.

Девушка на некоторое время задумалась, и робко спросила:

— А как... как меня заставят это... перекинуться?

— Тебя никто не будет ни к чему принуждать, — уверила я. — Мы просто попытаемся выманить на поверхность твоего зверя. Он выйдет, если его соблазнит голос стаи. Но никакого физического насилия. Тебе, наоборот, нужно будет расслабиться, снять все запреты и барьеры, которые ты сама себе установила.

На лице Марго отразилось облегчение, но видно, что где-то в глубине души у нее остаются сомнении и настороженность. Но больше она ничего не спросила. А я напоследок сказала:

— Так что завтра мы уйдем из клуба пораньше и поедем.

— Хорошо.

Что-то мне подсказывало, что она вряд ли сможет сегодня спокойно заснуть. Но тут я уж ничего поделать не могу. Эх, нужно завтра созвониться с Иветтой и уточнить диспозицию.

Диспозиция оказалась простенькой, но со вкусом. На церемонии ожидалось присутствие Инги, Криса, Реми, Филиппа, конечно же Глории с Иветтой, нас с Марго и Жанны. У последней это входило, так сказать, в культурную программу. Итого девять человек, точнее оборотней.

Жанну на место отвезет Крис, Иветта с Глорией заедут за нами, остальные сами доберутся. Ехать одним табором казалось нецелесообразным и неудобным.

И все равно жизнь внесла свои коррективы в наш скромный план.

Крис уже уехал за Жанной на моей машине, когда прибыла Иветта. Одна. Выяснилось, что Глория задержалась в институте, но сейчас уже дома. Исходя из расстояний, главная волчица решила сначала заехать за нами, а уж потом заскочить за Глорией и в лес, все в лес.

Ну что ж... не сказать, чтобы я огорчилась такому раскладу. Я сообщила новый план Марго, которая как раз бегала звонить кому-то. Она восприняла эту идею с какой-то странной настороженностью, но ничего не сказала.

Мы все погрузились в джип Иветты и двинулись в путь. Когда мы прибыли к дому главной волчицы, Глория носилась по нему как заведенная. Чуть притормозила при виде нас, чтобы чмокнуть Иветту и бросить нам:

— Сейчас-сейчас. Я уже почти готова. Секундочку.

И вот когда уже свершилось, она-таки собралась и спускалась к нам с объемной сумкой наперевес, в дверь позвонили. Мы переглянулись. Иветта фыркнула: "кого там черт принес?", и пошла открывать. Мы трое маячили в коридоре за ее спиной.

— Вы?! — выдохнула главная волчица, открыв дверь.

Следующим звуком был удар сумки об пол. Глория не удержала. На пороге стоял ее отец.

Глава 42.

Не сказать, что этот человек показался мне сильно вменяемым. Запавшие щеки и круги под глазами, а сами глаза горят диковатым огнем. Он заявил сухим, надтреснутым голосом:

— Я пришел забрать свою дочь!

— По какому праву, интересно знать? — холодно спросила Иветта, глаза ее злобно сузились.

— Я ее отец! — с таким вызовом, будто он, по меньшей мере, прЫнц на белом коне.

— Мне казалось, что мы уже выяснили, что вы утратили всякое право называться отцом Глории.

— Я не позволю ее развратить! — ну вот, снова здорово.

— Меня никто не развращает, — вдруг подала голос Глория. — Мне здесь хорошо, как нигде!

— Глупости! Ты погрязла в грехе и блуде! — он попытался схватить девушку за руку, но та поспешно отпрянула с тихим шепотом:

— Не смей меня трогать!

— Разрешите поинтересоваться, а с чего вдруг после стольких лет приступ такого чадолюбия? — не выдержала я.

— Я не могу позволить ей опуститься на дно еще глубже. Достаточно этого! — и он что-то швырнул к нашим ногам.

Это оказалась газетная вырезка где-то полугодовой давности. Там была фотография: Иветта, Глория и я. Заметка посвящалась выступлению какой-то звезды в нашем клубе, и про то, кто это устроил, про нас то есть. Про Глорию лишь строчка, что она подруга Иветты. И все.

Мы с Иветтой одновременно с недоумением посмотрели на него, а я еще и спросила:

— Ну, и что из этого?

— Как что? Моя дочь скоро станет шлюхой! И все с вашей подачи!

— А с вашей подачи она оказалась на улице, без гроша, обреченная выживать самостоятельно, как нищенка. Чудо, что с ней ничего не случилось! — напомнила Иветта.

— Я не думал, что она осмелиться уйти, — буркнул он.

— Не стоило недооценивать собственного ребенка. К тому же вы ее потом даже не искали. И вот теперь такие претензии!

— Она моя дочь и обязана мне всем!

— Это чем же? — усмехнулась я.

— Я ее поил, кормил, одевал! — блин, он бы еще пальцы загибал, честное слово! Я хотела возмутиться, но Иветта меня опередила:

— Простите, но она была вашей дочерью, ей не было восемнадцати, да ей и пятнадцати не было. Вы обязаны были заботиться о ней! А она вам ничем не обязана. У нее не было выбора, кто о ней бы заботился.

— И все равно ты, Глория, ответила мне черной неблагодарностью!

— Я? — едва слышно прошептала девушка, уже начиная спадать с лица.

— Да, за то, что вы выгнали ее из дому, угрожая оружием — за это она вам памятник должна воздвигнуть?! — возмутилась я.

— Моя дочь уйдет со мной! — упрямо бубнил отец Глории. — Ей не место в этом разврате!

— Здесь моя семья! — подала голос Глория, и голос внезапно обрел уверенность. — Я никуда не уйду от Иветты. Никогда!

— Твоя семья — я!

— Нет, — возразила девушка. — Я даже не хочу называть тебя отцом. Ты мне никто. Улица, где я оказалась по твоей вине, жестокий учитель. Я была словно не я, пока не встретила Иветту. Потом у меня появились друзья. Я стала жить полной жизнью, я обрела свою настоящую семью. Я люблю и любима. А ты... для тебя нет места в моей жизни.

— Ах ты, маленькая дрянь!

Он все-таки ударил ее. Сильно, наотмашь, так что Глория отступила, схватившись за щеку. Но уже в следующий миг обе его руки оказались заломлены назад — мы с Иветтой действовали до ужаса синхронно. Нажим чуть сильнее, и вот он уже на полу, на коленях. А мы рядом, как две разъяренные гарпии. Странно, что мы ему руки сразу же не сломали. Искус был велик. Наверно, лишь его сдавленный стол нас немного отрезвил.

Глория ничего не сказала, лишь держалась за щеку, ошеломленная. Под ее пальцами пылало красное пятно. Будь на ее месте человек, лицо было бы разбито в кровь. Эта мысль лишь прибавила нам ярости. Мы и не собирались ослаблять хватку.

— Как ты посмел! — едва не рычала Иветта.

— Немедленно отпустите меня! — он обрел-таки голос.

— Ага, щаззз! — усмехнулась я. — Чтобы ты еще что-нибудь выкинул? Ну уж нет! К тому же тебе просто жизненно необходимо извиниться перед Глорией. Иначе спать спокойно не сможешь.

— Это почему? — нахмурился он.

— А тяжело спать с двумя сломанными руками.

— Да как вы смеете угрожать?

— Запросто! Тебе же это не мешает, — называть такое на "вы" решительно не по мне.

— Я подам на вас в суд!

— И что же вы там заявите? — вступила в нашу милую "светскую" беседу Иветта. — Что вломились в чужой дом к беззащитным женщинам? Ударили и оскорбили его хозяев? Наши действия расцениваются исключительно как самооборона.

— Я заявлю, что вы похитили мою дочь и растлевали ее все это время! Она вернется ко мне.

— У, какие мы оптимисты, — фыркнула я, а Иветта ответила:

— Ну-ну, хорошая попытка. Но, во-первых, суд сразу же заинтересуется, почему прошло пять лет, прежде чем вы заявили о похищении, во-вторых, Глории уже есть восемнадцать, и она вправе сама решать где, с кем и как ей жить. Ну и, в-третьих, по этой же причине она может выступить в суде. Еще года два назад у вас был бы шанс, но теперь нет.

— Не забывайте, я ее отец! И могу подать на алименты.

— Что??? — я просто задохнулась от возмущения. Нет, надо ему руку сломать!

— Как ее родитель, я имею на это право! И, если Глория будет хорошей девочкой, я, может, никому и не скажу, что она за тварь на самом деле.

Глория как-то шумно вздохнула. Я заметила, что она вся побелела. Но Иветта не дрогнула и холодно проговорила:

— Говорите. Вперед. Не думаю, что этим кто-нибудь заинтересуется. Разве что дешевые бульварные газетенки, и то вряд ли. Куда быстрее это привлечет внимание братьев в белых халатах. И вы остаток жизни проведете в чистенькой белой палате. Мы, может быть, вам даже передачи носить будем.

Мужик явно опешил, но потом кое-как подобрался и выдал:

— Это вы сейчас так говорите! Посмотрим, что вы будете петь, когда все все узнают!

— Да кто тебе поверит? Пара бабулек во дворе? И то, те скорее сериалы будут обсуждать, чем новость такой сомнительной свежести.

— Вы еще пожалеете! Вы все горько пожалеете обо всем, что сделали!

— Мы уже жалеем, что впустили тебя.

Где-то во время этой милой беседы мы его выпустили. Как видно — зря. Воспользовавшись паузой, он схватил Глорию за руку, почти прорычав:

— Идем со мной. Ты больше не останешься здесь ни минуты! Ты вернешься домой и будешь там жить тише воды ниже травы.

Он дернул было девушку за собой, но не учел одного: Глория все-таки оборотень, а не человек. Легче было утянуть слона за хвост. Девушка даже не пошевелилась, словно вросла в пол, потом резко выдернула руку и отошла подальше за спину Иветты, которая уже не сдержалась:

— Что ты себе позволяешь, мерзавец!?

— Это из-за вас она стоит как вкопанная! — запальчиво воскликнул отец Глории.

— Да, из-за нее, — впервые я услышала в голосе Глории грозные нотки, которые тут же смягчились. — Я люблю ее! Она моя семья, которая не бросит меня, что бы ни случилось. И Лео тоже моя семья. А ты... Есть вещи, которых я не в силах простить. Прошу, уходи и больше не возвращайся. Ни к чему это. Я не твоя вещь, ты не можешь мной распоряжаться. Больше нет.

— Неблагодарная дрянь! Гореть тебе в аду!

Он бы, наверное, даже плюнул в собственную дочь, если бы я, в конец не выйдя из себя, не схватила его за шкирку и не тряхнула. Грозно зарычав, от чего его глаза расширились, и появился запах страха, я проговорила:

— Вали отсюда! Еще хоть раз увидим возле Глории — и ты горько пожалеешь! К сожалению, мой зверь так легко не передается, — я выразительно улыбнулась, продемонстрировав звериные клыки, — но уверена, что Иветта мне поможет.

— С радостью, — отозвалась главная волчица, положив руку на плечо отцу Глории. На его глазах ногти стали когтями, и он как-то сразу побелел. А Иветта кровожадно продолжила, — Всего лишь одно мимолетное движение, одна царапина, и ты приобретешь шикарную волчью шубу. Тогда посмотрим, кто тут проклятый.

Конечно, главная волчица немного лукавила. Одной царапины вряд ли будет достаточно, особенно если это вожак, который гораздо лучше себя контролирует. Но отец Глории не стал подтверждать или опровергать слова Иветты. Ему оказалось вполне достаточно развернувшейся демонстрации. Он коротко высоко вскрикнул, скорее взвизгнул, и так рванулся к двери, что у Иветты на когтях повис клок его рубашки с плеча. А мужик уже был далеко. Как вместе с дверью не убежал — удивительно!

Закрыв злосчастную дверь, я со смехом сказала:

— Он, наверное, поседеет, когда увидит, что часть одежды осталась у тебя, Иветта.

— Да уж! А я ведь его даже не царапнула.

Понимающе переглянувшись, мы повернулись к Глории. И тут же смех умер, так и не родившись. Девушка так и стояла, а все ее лицо было мокрым от слез, которые продолжали течь по щекам. Иветта тотчас кинулась к своей возлюбленной, обняла и спросила, целуя:

— Что такое, солнце? Он не сможет тебя увести. Никогда!

— Все будет хорошо, Глория, — я тоже подошла к ним. — Все будет хорошо, — не самом деле фиговый я утешальщик, мне всегда сложно подобрать нужные слова.

— Я и сама не знаю, почему плачу, — всхлипнула Глория, теснее прижавшись к главной волчице и сжав мою руку. — Но внутри так пусто...

— Он все-таки твой отец, — вздохнула Иветта. — А предательство близких, кровных родственников переноситься тяжелее всего и оставляет самые тяжелые шрамы. Со своей стороны я могу обещать, что этот человек больше никогда не приблизиться к тебе, пока ты сама не захочешь обратного.

— Вряд ли я когда захочу этого, — вновь всхлипнула Глория.

— Во всяком случае, у него больше нет власти над тобой, — проговорила я.

— Лучше просто забыть о нем, — вторила Иветта. — А мы всегда будем рядом, и готовы помочь, если нужно, и если не нужно тоже.

— Я знаю, — сквозь слезы проговорила девушка. — Но почему он так меня ненавидит?

— Некоторые недалекие люди ненавидят все то, что им непонятно, — осторожно заметила главная волчица, гладя девушку по волосам. — Легче ненавидеть, чем разобраться в сути вещей.

— А они всегда идут по простому пути, — подтвердила я. — Из таких выходят хорошие религиозные фанатики. А уж если они в принципе деспотичны — то все, туши свет. Просто готовый инквизитор. Так что даже хорошо, что он ушел из твоей жизни.

— Видеть его не хочу, — почти прошептала Глория. — Я стала счастлива только здесь, с тобой, — и она уткнулась в грудь Иветты.

Слезы постепенно оставляли ее, возвращалась уверенность в себе. Только тут мы вспомнили, что у всей этой сцены есть один невольный зритель.