— Нет больше мочи-и-и... — испустил дух ефрейтор. И ему вдруг стало легко — он превратился в парящее облачко. Душа солдата покинула истерзанное тело, в то время как майор блуждал среди иных, спотыкаясь о "жмуриков", выискивая "дезертиров", неожиданно натолкнулся на платье.
— Апанасиха... — не знал он: ему радоваться или огорчаться.
Навалился на неё и пожалел об этом сильно. Ему вдруг стало больно. Он пропустил удар в незащищённое место. Уборщица применила против него запрещённый приём, согнув ногу в колене, а затем добавила по голове кулаком. Сама оказалась верхом на том, кто побеспокоил её, застукав в укрытии.
— Ты чего, Апанасиха? Это же я — м-Ай-ор...
Она не реагировала на голос Азаровского.
— Да ты контуженая! — вывернулся он из-под неё, вдобавок уяснив: ещё и ослепла. И не факт что временно. Плеснул в лицо воды из фляжки, охлаждая пыл гром-бабы.
Та сразу унялась, отирая лицо подолом юбки.
— Вот только этого мне не хватало — колорита сельского стриптиза! — не сдержался майор.
— Озорн-Ик... — выдала Апанасиха.
— Я... я это!.. — порадовался Азаровский: уборщица вроде бы пришла в себя, признав его за своего. — Не бойся меня! Идём со мной!
Он указал ей в сторону "Тунгуски".
— Скорей...
Азаровский опасался: сюда с минуты на минуту непременно нагрянут новые силы карателей из числа "жмуриков". Но те почему-то больше не появлялись вблизи хутора, где произошёл ожесточённый бой с применением взрывных устройств, а не только стрелкового оружия.
* * *
— Далече кудысь? — вопросил Онищенко у Азаровского, попутно одарив пристальным вниманием Апанасиху. Приветствовал. Зато она в ответ ему ни слова. Точно обиделась.
— Контуженая... — пояснил майор.
— Ага, по жизни, — заметил в свою очередь прапор.
* * *
— Н-н-никак н-н-наши-и-и!?.. — не поверил Москаленко, уловив на слух эхо скрипящих гусениц вкупе с мощным рёвом двигателя самоходки направляющейся на хутор. И точно — из-за возвышенности показалась "Тунгуска". — С-с-спасен-ны-ы-ы...
Зарыдал. Не он один — горючую слезу пустил и отпрыск Панасюка. А сам хуторянин не выказывал никаких эмоций.
— Н-н-ну т-ты, ч-чего, а? А-а-а... — заорал капитан.
Тело хозяина хутора оказалось каменным, а сам он холодным точно лёд.
— П-П-Панасюк-к-к...
Москаленко никак не удавалось растормошить ушлого хуторянина.
— Н-ну бы-будет т-тебе ды-дуться ны-на м-меня...
Тот и не думал, и вообще был мыслями далеко отсюда, отправившись туда, куда почти десяток защитников хутора. Партизанский отряд уменьшился почти на две трети. Защитники понесли невосполнимые потери.
* * *
— Живо в машину! — крикнул Азаровский, показавшись из башни наверху.
— Ты-толку, — обескуражил капитан. — Жи-живее н-не бы-будем у-у-уже ни-и-кы-огда...
Майору в очередной раз пришлось спускаться на грешную землю, и тащить силком отпрыска хуторянина в "Тунгуску".
— А ты чего тут развалился, аки хряк? — наехал он следом на Москаленко. — Ноги в руки и айда с хутора! Нам здесь больше нечего делать!
— А кы-кто пы-похоронит ег-гы-го...
— Извини, нет времени! Нам ещё необходимо нагнать колонну "жмуриков" при "мудаках" и тех чёрных типах! Или забыл, что они изначально были нашей главной целью!
— Ны-никуда я бы-больше н-не пы-оеду! Ты-тут останусь...
— Я те останусь! — навалился Азаровский на Москаленко. — А кто будет воевать с врагами? Отсидеться в глуши не получиться! Не позволю!
— А я ды-думал: вы-враги... Ги-ги... — не то засмеялся, не то заплакал капитан.
Азаровский сделал вид, будто ничего не заметил. И всё прекрасно понимал — Москаленко впервые попал в переделку — и та у эшелона в лесу не шла ни в сравнение со здешней трагедией.
От хутора не осталось и следа, если не брать воронку на месте избы. Даже сараи исчезли, а частокол и вовсе разметало при навале мощной ударной волны на добрую сотню метров по округе. Впрочем, и тела тех, кто окружил там "партизан". Одно было очевидно: каратели не на тех нарвались. Просчёт был очевиден. На то и "жмурики", чтобы стать ими.
— А что ежели нам в часть нагрянуть? — не удержался Онищенко от данного высказывания вслух. — Чем чёрт не шутит — вдруг обить получиться? Что если там ещё кто уцелел, а?
— Время! — настаивал Азаровский.
— Ты ж пойми, майор, сам — подумай своей головой: одни мы не справимся с целой колонной бронетехники, да ещё при поддержке самоходной артиллерии! Тут дополнительные силы нужны! Знающие люди! Такие как мы с тобой для данной диверсии! А уж боеприпасы и подавно! Иначе расхерячат нас ещё до того, как сумеем приблизиться к колонне на расстояние выстрела из зенитных орудий! ЗУР также нет! Вообще нихрена нет!..
— Я зы-за... — заикнулся к слову Москаленко.
Апанасиха ни слова не сказала, и воздерживаться не думала, впрочем, и отпрыск Панасюка. Пётр просто молчал убитый горем. Он и без того нечасто общался с людьми, а с чужими — и подавно. Совсем одичал на хуторе. А без отца осиротел окончательно.
Азаровский должен был либо согласиться, либо воспротивиться. Всё-таки счёл доводы прапорщика уместными. Куда они одни с таким багажом, больше подобным на груз балластом вместо боевого экипажа, хотя все делом доказали: не стоит никого из них сбрасывать со счёта, и сами открыли его в отношении неведомого противника. На каждом из них как минимум по десятку суррогатов, если не больше. А Москаленко так и вовсе отличился. Ещё надо было суметь при наличии одной ручной гранаты положить более сотни пехов примитивных солдат апокалипсиса. И хоть бы хны. Даже испугаться не успел. Зато начал заикаться. Но опять же проблемы с речью ни в счёт. Одно слово — герой.
Недолго он оставался им. Отпрыск Панасюка накинулся на него с кулаками. Заорал вне себя.
— У-у-уберите ег-гы-го от мы-меня-а-а... — закрылся руками Москаленко от парня.
— Что происходит, Тарас? — вмешался Азаровский.
— Ви-ви... — завизжал тот, как свинья, — ...инит мы-меня в гы-гибели о-о-отца...
— Неужели... правда!?..
— Это он гад, взорвал арсенал! Гранату выронил и нас подорвал в хате вместо карателей! — зашёлся Пётр.
— Тю, Петро... — застопорил Онищенко ход зенитки. — Будя! Ну, будя...
Прапорщик обнял его по-отечески.
— Чай, родная кровиночка — дядько! Нэ брошу! Слышь, Петро? Послухай мини! Отца тоби не вернуты! Ты нужон нам — зде! Опомнись, сынку!
— Дидку... — зарыдал тому в грудь Петро.
— То добре, хлопче, поплакай... Поплакай... — покатилась скупая мужская слеза по суровому лицу старшего прапорщика. — Пробачай, хлопци...
Азаровский и слова поперёк не сказал, притом, что они теряли время.
...Справившись с эмоциями, экипаж собрался с новыми силами на борьбу с суррогатами.
— Шоб ни одного поганца не пропущаты! — запустил двигатель Онищенко.
"Тунгуска" на скорости влетела в расположение разорённой воинской части, пошла по асфальтовому покрытию вдоль разрушенных строений, угрожающе водя стволами зенитных орудий, выискивая цели. Пока не встала колом у раскрытых боксов ангара механической части.
Наружу подались люди.
— Военные... — выдал некто, кто наблюдал за ними, не сдержав эмоций. — Братцы...
— Куды, пес? Лежаты! — лягнул того иной спутник в зад, валя наземь.
Люди у самоходной зенитки замерли, а один взялся за оружие, приложившись к оптическому прицелу, направив ствол в направлении парочки потревожившей их. Заметил обоих, призывая жестом присоединиться к ним.
— Не эти... — не знал дезертир, с кем столкнулись, а до сих пор имели дело.
Те, кто побеспокоил их, оказались людьми, поскольку будь кем-то другими — расстреляли бы, не задумываясь о последствиях. Эти же напротив призывали.
— Мини и зде дюже добре... — отказался сдаваться на милость людей при оружии подельник солдата не ставшего дезертиром. Но по-прежнему оставался безоружным, как и урка при нём.
— Уголовник пусть тоже встанет, — подал голос майор.
— Шакал... — заскрежетал зубами тот.
Деваться некуда, пришлось подняться, но в случае чего не собирался сдаваться.
— Кто такие — и так понятно, — занялся ими Азаровский, продолжая держать обоих на расстоянии, но никак не в прицеле оружия — опустил, не распаляя выживших людей, и, похоже, что из ума. — Вопрос будет другим: вы с нами или...
— Сами по сиби... — ответил поспешно уголовник.
— ФИО...
— ХУЯ...
— Типа шутка?
— Типа... — выдал мрачный тип.
— А твоя фамилия? — обратился Азаровский к солдату.
— Нечипорук...
— Рядовой?
— Та ни, сержант... молодший...
— Вот что я тебе скажу, сержант, — продолжил с ним общение Азаровский по долгу службы и ввиду наличия офицерского звания. — Приказывать я тебе не могу, хотя... Да что скрывать... Нам люди нужны — бойцы! Понимаешь меня?
— Так...
— Геть... — не сдержался уголовник.
— А ты вообще молчи! С тобой будет отдельный разговор и после...
А чего — Азаровский не уточнил.
— Вертухай... — поднял хай зек.
Пришлось приструнить — выстрелить, и не из "СВУ-А", а табельного оружия, сбивая шапку с головы бунтаря. Тот сразу притих, подобрав головной убор с земли, обнаружив на нём входное отверстие.
С майором КГБ не забалуешь.
— Ну, так чего скажешь, сержант? Ты с кем — с нами дальше или с ним?
— Оружие дадите?
— А то, как же без него, сам понимаешь: теперь даже простым людям никуда без ружья нельзя! Кругом же эти... Одно слово — оккупанты!
— Москаль... — оскалился в очередной раз уголовник.
— Бульбаш — и хватит на том! Пора мне разобраться с тобой...
— Вже?
— А чё тянуть-то? Толку от тебя, да и оружие давать себе дороже!
— Трухнул, гражданин начальник?
— Не я — сам! А ещё уголовник!
— Ты мини не стыди! У самого е чым пристыдить!
— Лады, свободен...
— Как? — обескуражил уголовника своим неожиданным заявлением Азаровский.
— Как сопля в полёте.
— А в спину не выстрелишь?
— Да на тя пулю грех тратить, лучше на тех, кого сам видел...
— Звери! У мини свои з ними счёты...
— Вот и иди с Богом...
— А мне с вами — дозволяеты?
— Рискни...
— А як жа...
Пришлось майору поделиться — выдать солдату автомат, а вот уголовнику удружил иной вид оружия — холодное. Тот сам попросил воронёный клинок. Перекинул его в руке — с одной на другую.
— Для сельской местности сойдёт, — ухмыльнулся Азаровский.
— Спецназ?
— Прямо в глаз...
— Алмаз... — догадался уголовник. — Комитетчик!
— Не без того — квиты, — подвёл черту под общением с двумя новобранцами Азаровский. И переключился на иных представителей экипажа. Они также порадовали, обнаружив помимо солярки, кое-что, на что суррогаты не обратили внимания.
— Тож мой любимый цветок! — обнял ствол орудия Онищенко, целуя.
Уголовнику почему-то показалось: прапорщик сейчас ещё и отымеет его в дуло. О чём не забыл сообщить сержанту.
— Разговорчики! — напомнил Азаровский: он тут командир и у него не забалуешь.
— Это ж "Василёк", — решил произвести короткий инструктаж Онищенко. — Основное назначение: 82-мм автоматический миномет, предназначенный для огневой поддержки и сопровождения пехоты, а также уничтожения живой силы и легкой техники противника. Является единственным автоматическим представителем этого вида артиллерийского вооружения в мире. Дальность стрельбы составляет 800 — 4570 метров. Практическая скорострельность выстрелов в минуту от 100 до 120. Время перевода миномёта в боевое положение 1,5 минуты. Масса 450 килограмм. Расчёт — 4 человека. Возимый боекомплект — 228 снарядов. Углы возвышения, град, мин. (— 1,10...+85). Углы горизонтального обстрела, град (-30...+30).
— Ф-ф-фантастика... — фыркал довольно Москаленко.
— А я про что! И техника для транспортировки найдётся, — продолжил прапорщик. — К "Тунгуске" прицепим сзади — и нет проблем!
— А боеприпасы? — напомнил Азаровский.
— Найдём, коль этим оккупантам чем-то не приглянулся "Василёк", — вновь не удержался Онищенко, проведя рукой по лафету, проверяя всё ли в порядке с оружием — покрутил ручку наводки, лихо, разбираясь в устройстве миномёта. — Не "Поднос", но нам такое орудие сам Бог велел подобрать! Не кидать же, в самом деле!
— Что, правда, то, правда, — согласился Азаровский.
Придав Онищенко новичков, он сам отправился с Петром побродить по части, являя собой разведку. Паренёк порадовал майора, оказавшись шустрым малым не в пример ему самому — видел лучше и подмечал всё, что пропускал ненароком уставший глаз старого волка.
Удача сова улыбнулась им — удалось разыскать съестные припасы, а там, на складе целый отряд мародёров. Дать дёру, они не позволили им, устроив пальбу в воздух. На неё живо откликнулись те из экипажа "Тунгуски" с "новобранцами", что остались подле самоходки с автоматическим миномётом, и очутились тут как тут, перекрывая дополнительно пути отхода мародёрам.
— Ща разберёмся, кто тут у нас, а попался... — заявил Онищенко, врубив фары, слепя противника.
— Никому не двигаться, всем оставаться на своих местах! — разошёлся на не шутку Азаровский, на раз приструнив разбушевавшуюся толпу, среди которой выделились большей частью уголовники, нежели "дезертиры". — Иначе я не ручаюсь за своих людей! Порешат здесь всех нахрен без разбора — и суда, и следствия с соответствующими неутешительными для вас последствиями!
Перечить никто не помышлял — не тот случай. Хотя и не "жмурики". Те бы сразу пустили всех в расход, либо заставили бы их уподобиться им.
Голос военного был грубым и по-командирски злым. С таким не забалуешь и не поспоришь — враз жизнь проспоришь.
— Дозволь, начальник... — выдал прибившийся к ним уголовник.
— Ха... — признал некто из мародёров знакомый до боли голос. — Халява!
— Не обломиться! — предупредил в очередной раз для острастки Азаровский.
— Тож я, начальник! Моё погоняло!
— Хреново...сть...
Майор КГБ в два счёта разобрался с мародёрами на складе.
— Выходить по одному в порядке живой очереди с поднятыми руками над головой и раскрытыми ладонями вперёд! Первого кто дёрнется — пристрелю лично!
— Сука-А-А... — не сдержался некто, выкрикнув из толпы мародёров. Зря. В их направлении развернулось орудиями самоходная зенитка. — Твари...
— Мы — люди, а не нелюди, как сами! На выход...
Для убедительности Азаровский ещё раз выстрелил.
— Пошли, ухари...
Халява принимал всех на выходе, обыскивая своих же сородичей по несчастью. Те высказывали ему всё, что думали про него прямо в лицо. Один даже плюнул, за что и получил в зубы от Азаровского.
— Для тех, кто не понял: мне вас проще пристрелить, чем возиться! И вы либо с нами, либо...
— Сами по себе! Не принадлежим тебе, мусор!
— Пшёл прочь, мразь... — избавился поспешно Азаровский от привередливого уголовника.
— Вот вам, суки-и-и... — показал тот неприличный жест руками, сгибая одну в локте, сжал кисть в кулак. Куда ему угодила пуля. — А-а-а...
— Я б его у-у-убил, гы-гада... — прибавил к слову Москаленко.
