Заклинатель

В спортзале собралась вся секция — и два гостя, Вестар и Полли. Ребятишки разобрали угольные карандаши и бумагу, которая, кстати, уже заканчивалась, и приготовились слушать очередную сказку.

Сегодня я собирался рассказать им историю, выдуманную мной лично и лишь слегка стилизованную под сказку. Уж не знаю, как воспримут её Вестар и Полли...

— Жила-была одна девочка. Звали её... — Я запнулся, вспомнил книжку детства и продолжил: — Звали её Бекки. Родители очень любили Бекки, потому что девочка она была славная — добрая и внимательная к людям. А ещё она имела одну особенность: у неё были удивительные, почти волшебные руки. Если Бекки держала в руках семена, которые её мама собиралась посадить, то растения вырастали быстро и очень сильными. Если Бекки видела человека, у которого что-нибудь болело, она гладила больное место, и человек сразу выздоравливал. Ещё у девочки была удивительная улыбка: когда Бекки начинала улыбаться — смеялся весь мир, и люди вокруг были счастливы. Но однажды о волшебных руках девочки узнали нехорошие люди и похитили её. Их не интересовали прекрасные растения и счастливые люди. Этим дурным людям хотелось, чтобы девочка выполняла только их желания. И для этого они посадили её в закрытую комнату, а главный, самый страшный колдун, напоил её своим самым страшным колдовским зельем, которое лишает человека памяти.

На этот раз я рассказывал медленнее обычного: сочинял сказку на ходу и более тщательно, чем обычно, подбирал слова. Ребятишки сначала удивлённо взглядывали на меня, но постепенно привыкли к необычной манере повествования. Только Лиз... Лиз слушала сказку с задумчивым вниманием. Я всё пытался, изредка бросая на неё взгляд, определить, посветлели ли её глаза... Вестар и Полли уставились на меня с момента, когда я заговорил о волшебных руках девочки. Остальные дети тоже время от времени поднимали на меня глаза — особенно в тех местах, когда сказка повествовала о странном.

И — воздух серебрился от внимания. Почему я и знал, что дети-призраки тоже здесь. Теперь-то я видел их незримое присутствие отчётливо.

— Главный злой колдун лишил Бекки памяти и сказал ей, что она его дочь, а значит, должна подчиняться ему во всём. Ещё он сказал Бекки, что она тоже злая волшебница — ведь не зря же она его дочь. Однажды Бекки спросила злого колдуна: "Почему у меня есть только ты? Где моя мама?" А колдун загоготал мерзким гоготом и сказал: "Ты убила и свою маму, и всех своих друзей, потому что ты такая же злая, как я!" Девочка больше не думала про маму, ведь чувств у неё тоже не осталось. Уж злой колдун позаботился, чтобы она больше никогда и ничего не чувствовала.

— И она поверила? Но ведь она ничего такого не сделала! — возмутился Коста.

— Не забывай, что Бекки выпила зелье, которое лишает человека памяти. Она просто не знала, убила или нет, и поэтому поверила злому колдуну. А скоро колдун и его злые слуги увезли Бекки и спрятали её в чёрной пустыне. Там они сделали из неё злую страшную колдунью, которая ненавидела людей. Они готовили её к страшным делам. Они одели девочку в чёрную одежду, и колдун, который назвался её отцом, дал ей ещё одно зелье: оно убивало глаза человека и заставляло видеть только чёрный цвет и чёрные дела.

Пространство буквально дрожало от напряжения. Некоторые из самых чувствительных ребятишек подняли головы тревожно осмотреться. Лиз продолжала сосредоточенно рисовать. Зато Алекс сдвинул брови, словно чего-то не понимая. Я знал, что его забеспокоило в моей сказке. И ждал, когда же он задаст вопрос. Поэтому специально сделал паузу, откашливаясь.

— Столько зелий заставили её выпить... — задумчиво сказал он. — И ради того, чтобы она перестала быть человеком? А почему она выпила зелье — то, которое стирает память?

— Она была очень послушным ребёнком и никогда не думала, что кто-то может причинить ей вред или горе. Верила людям. А злой колдун надел личину доброго человека и пришёл к гости к ней и её родителям в дом. И первое зелье, которое она выпила, было зельем послушания. После чего она послушно пила и другие зелья... Когда девочка начала видеть вокруг только чёрный цвет, колдун снял кожу с её рук, чтобы они стали сильнее и начали нести смерть всему живому. И очень скоро чёрная пустыня стала ещё больше и поползла, расширяясь, чтобы захватить весь мир. Девочка в чёрном обходила границы своих, как она думала, владений, а злой колдун хвалил её за умение приносить смерть и подсказывал ей, как лучше убивать всё живое на земле.

Я замолчал. Пространство вокруг меня как будто притаилось. Дети привычно сидели, рисовали. Но вот они начали поднимать глаза на меня, не понимая, почему я оборвал повествование. Алекс понукнул первым:

— Ну, и что дальше?

— А чего только я должен рассказывать сказки? — усмехнулся я. — Я придумал вам начало. Почему бы вам не придумать вторую половину сказки, чтобы все были счастливы, а чёрная пустыня перестала уничтожать мир?

Теперь дети, забыв о рисовальных принадлежностях, сели так, чтобы видеть меня.

— Хм, интересно, — протянул Коста. И наморщил брови. — Пустыню-то создаёт чёрная девочка. Значит, её надо убить.

Чего-то в этом роде я ожидал. Ребятишки всегда сначала ищут самый лёгкий путь решения проблем. И я осторожно сказал:

— Но девочка-то не виновата. Она же не знает, что она не убийца. Её обманули.

— И не получится сказки с концом про то, что все счастливы, — заметил Алекс.

Когда отговорили своё активисты секции, остальные принялись за работу. Чего только ни предлагали. Спрятать девочку в клетку. Ага, а как её поймать? Она же убивает! Подсунуть ей зелье, которое глаза открывает! Ну-у, и кто пойдёт в чёрную пустыню, где всё мертво? А если... А если...

— Брис, а девочка помнит своих друзей, про которых злой колдун сказал, что она их убила? — как ни странно, это спросил Коста.

— Наверное, да. Хоть памяти у неё не осталось, она же вспомнила про них, когда спросила. Так что, скорее всего, — помнит.

— Тогда легко. Надо будет узнать, где она в следующий раз будет расширять чёрную пустыню, и всей компанией пойти к ней. Когда она увидит, что у неё есть друзья, которые её любят, она сразу всё вспомнит.

— А друзья смогут разглядеть в ней прежнюю девочку — хорошую и добрую? Она ведь теперь страшно выглядит — настоящая злая колдунья. А вдруг не узнают?

— Почему не узнают? Они же будут знать, что чёрная колдунья — это она! — даже удивился Коста. — И тогда им будет легче. Они напомнят, какая она была, расскажут про её маму, которая, наверное, до сих пор плачет по пропавшей девочке, — и девочка сразу всё вспомнит. Как в "Снежной королеве", когда Герда напомнила Каю про розы.

Коста как-то выпустил из виду несколько моментов: героиня сказки могла выглядеть совсем не так, как представляют её друзья; допущение, что она помнит друзей, тоже довольно слабое. Но я тихо, про себя обрадовался, что Коста придумал именно такую развязку истории — и не просто придумал, но говорит о ней убеждённо, отчего лица других детей просветлели. Ребятишки засмеялись, загомонили, обсуждая, каким образом можно было бы собраться в поход к чёрной пустыне.

Детали меня больше не интересовали. Главное Коста сказал, и дети согласились с ним. Теперь дело за детьми-призраками. Поверят ли они, что никогда ни один из них не убивал? Напряжение в пространстве спортзала продолжало звенеть...

Мельком глянув на Вестара и Полли, внимательно приглядывавшихся к происходящему, я встал и тихо подошёл к Лиз. Её угольный карандаш быстро и резко скользил по листу бумаги, хотя сама она смотрела на рисунок почти отрешённо. Из прерывистых линий, которые она теперь уже уточняла, появлялось круглое из-за отсутствия волос, очень сосредоточенное девчоночье лицо. Рядом бесшумно встал Вестар, приглядываясь к возникающему портрету. Наконец он спросил:

— Лиз, ты кого рисуешь?

— Это Таис. Чёрная девочка из сказки Носатого.

На Носатого он даже не хмыкнул насмешливо. Всё так же серьёзно глядя на бумагу, он снова спросил:

— А почему ты думаешь, что она выглядит таким образом? У тебя она даже без волос. А я как-то представлял, что у неё чёрные страшные волосы.

— Таис — девочка-призрак, — объяснила Лиз. — Она сама сказала. У детей-призраков волос нет. — Её застывшие глаза ожили, она посмотрела на меня. — Носатый, а мы с Таис дружим. Вот! Она сказала, что ей со мной интересно.

Она протянула мне рисунок и побежала к позвавшим её Алексу и Косте.

— Никогда не думал, что девочка так умеет рисовать. — Вестар взял у меня лист и, нахмурясь, присматривался к портрету.

— Она и не умеет, — сказал я. — Это называется автоматическое письмо. Разве ты не видел её глаза в момент, когда она рисовала Таис? Она даже на бумагу не смотрела.

— Подожди. Ты хочешь сказать, что Таис действительно существует? И что она...

— Угу... Призрак.

Полли поднырнула под руку Вестара и отобрала у него портер Таис.

— Я помню её. Брис, ты в самом деле думаешь, что эти дети не убийцы?

— Думаю.

— А почему ты придумал такую сказку? Хочешь заранее настроить детей платформы на нормальное восприятие маленьких призраков? Но Вэл не даст общаться своим подопечным с нашими детьми!

— Проблема в том, что дети-призраки тоже должны думать, что они не убийцы. Я рассказал сказку, чтобы они поверили мне. А они, кажется, начинают в это верить. Во всяком случае, я ощутил, как изменилось настроение их ментального присутствия, после того как наши дети высказали свою точку зрения на друзей чёрной девочки.

23.

Вестар осторожно посмотрел на меня, машинально взлохматил тёмные волосы. Полли успела встать рядом с ним, чтобы он привычно её обнял, и он заговорил:

— Ты хочешь сказать... дети-призраки слышали твою сказку?.. Чёрт, я и забыл, что ты говорил об этом Шерифу. И... Они сегодня тоже были?

— За прошедший месяц я только раза два не чувствовал их присутствия.

Где шуткой, где кратким "спокойной ночи, малышня!" я повыгонял детвору из спортзала. Наконец, когда в комнате не осталось никого, кроме меня и молодой пары, я закрыл дверь и подошёл к Вестару и Полли.

— Ну, говорите.

— Э-э... О чём?

— Да ладно, я же понял, что вы пришли не просто так. Выкладывайте.

— Брис, я не впервые прихожу слушать твои сказки — с того момента, когда узнал, что дети бегают к тебе. У меня такой вопрос: откуда ты столько их знаешь, если у тебя амнезия? Если ты не помнишь иногда самых обычных вещей? И даже самого себя? То есть, если ты не помнишь вообще ничего из своего прошлого?

— Ну почему совсем не помню. Драться-то я не забыл — как надо, — улыбнулся я.

— Откуда я знаю, дерёшься ли ты как надо или нет, — проворчал Вестар.

— Проверим?

— Эй, эй! — выскочила вперёд на моё вызывающее предложение Полли. — Мы поговорить пришли, а не больно там чего! Мы хотим сказать вот что. Ты забыл свою жизнь киллера — это, в общем-то, хорошо. Но откуда ты знаешь все эти сказки?

— Я думаю о реинкарнации.

— Реинкарнация — глупости, — решительно отрезала Полли. — Мы подумали о другом: а если ты — это вообще не Брис?

— То есть?

— Ну, может, тот, настоящий киллер Брис Кроу, был, как это называется, на прикорме у кого-то из высокопоставленных или богатых? И те обменяли его в суде на кого-то другого? Сам посуди. Ведь это легко: сделай любому маску-тату на лицо — и вот тебе осуждённый Брис Кроу. Как тебе эта теория?

— У меня вещи Бриса.

— И что? Подсунули для вящей убедительности.

— На видео, которое ты видел, Брис — точка в точку я.

— Под маской.

— Но дерусь я, как он.

— На это сказать нечего, — признал Вестар. — Стиль подделать трудно.

— А почему вам так хочется, чтобы я не был тем Брисом? — полюбопытствовал я.

— Потому что не хочется, чтобы амнезия у тебя прошла.

"Лишь бы она не прошла до момента, когда дети-призраки будут здесь", — чуть не сказал, но вовремя опомнился. Кажется, становлюсь суеверным...

Неподалёку из камеры вышла женщина, покрутила головой и при виде Полли замахала ей, призывая. Девушка строго оглядела нас и, сказав:

— Не подеритесь тут без меня! — поспешила к женщине.

— Без меня... — пробормотал я. — А при ней, значит, можно?

— Что? — недослышал Вестар.

— Нет, ничего особенного. — Не объяснять же ему, что сработала моя давнишняя привычка при работе с сочинениями учеников: видя недочёты в содержании, я ставил рядом язвительные замечания, продолжающие их размышления и часто представляющие их в абсурдном виде... Как сейчас среагировал на реплику Полли, придираться к которой, в сущности, смысла нет. Речь-то разговорная. — Ну, что, Вестар, слушаю тебя.

— Так очевидно?

— Когда научишься видеть не только очертания ауры, поймёшь меня.

— Брис. По поводу сегодняшней сказки... Ты уверен, что правильно сделал? Я ведь понял, что это ненастоящая сказка, что ты хочешь сказать детям-призракам, что они не убийцы. Но ведь это общеизвестно, что на полигоны других планет привозят только тех детей, которых заставили убить человека. Зачем ты убеждаешь их в обратном?

Я прислонился к двери в бывший бокс и прочувствовал-просканировал пространство. Никого постороннего. Дети-призраки "ушли".

— Вестар, ты никогда не задумывался о том, с чьих слов общеизвестно, что эти дети — убийцы? И кому выгодно, чтобы дети себя такими считали? Несмотря на амнезию, я успел многое узнать, пока полазил по мировой паутине. Взрослые призраки — это люди опасные во всех отношениях. Чистой воды матёрые киллеры (не чета мне), обученные драться в одиночку и полностью преданные тому подразделению армии, к которому причислены. Обрати внимание на это. Преданны не родине в общепринятом смысле, но армии — а значит, определённому человеку. Главная составляющая их смысла жизни — убийство врагов или просто убийство. Почему главная? Тоже просто. Они не могут жить без стимуляторов. И это замкнутый круг: стимуляторы они получают, чтобы быть сильней, быстрей — и не чувствовать угрызений совести или каких-то других чувств, когда убивают, в то время как сам процесс убийства становится для них мощным наркотиком. То есть они получают стимуляторы, чтобы убивать, а убивают, чтобы получать стимуляторы... Вестар, за время тренировок ты научился видеть ауру. Жаль, времени маловато, чтобы развить это свойство. Я видел ауру с момента появления... С момента прихода в сознание после клинической смерти. И тот же месяц дал мне многое. Понимаешь, я твёрдо знаю, что эти дети не убийцы. В их ментальном пространстве нет смерти от их же руки. Поэтому я и придумал эту сказку.

— Но почему ты не сказал им напрямую?

— Из семнадцати оставшихся только один соображает нормально. Остальным мозги настолько замутили наркотой, что они воспринимают сказки на уровне детсадовских малышей.

Вестар озадаченно посмотрел на меня.

— Ты имеешь в виду эту девочку Таис?

— Да. Сказка и была про неё.

— Но ведь мы точно знаем...

— Вестар, ну сам подумай: зачем возиться с убийствами, поставляя жертв каждому из команды детей, когда их проще пси-запрограммировать, внушив, что они уже убийцы?