— Понравится, не понравится — в данный момент это не имеет значения, — проговорил Дан, вытирая горячечный пот с лица. — Сделай все, что только можно, и пусть никто не заметил, что я болен. Нам нельзя покидать обоз ни в коем случае! Время играет против нас!
— Но...
— Делай все, что сочтешь нужным, — бросил мне мальчишка. — Я согласен на все!
Скажите, пожалуйста, он согласен! Радость-то какая! Сейчас от счастья запрыгаю! Здесь, милый, важно, чтоб была согласна я! Но с вами, двумя хмырями высокомерными, разговаривать об этом мне не хочется.
— Тогда сделаем вот что... Скажите, Марида дала вам с собой золото или драгоценные камни для обмена?
— Да, — светловолосый кивнул головой. — У нас с собой есть и деньги и драгоценности.
— Уже хорошо. Тогда мне понадобится несколько камней из тех, что у вас имеются. Желательно, самые большие. Или же дайте какое украшение, но красивое, и хорошо, если в него вправлены крупные камни. В общем, выкладывайте, что у вас есть!
Вен принялся копаться в кошеле на поясе. Ну, хоть в этом случае поступили правильно! Деньги как раз и должны находиться у охранника, а не у сопливого мальчишки.
— Вот. Это все камни, что у нас имеются с собой. Устроит?
Да кто его знает, устроит или нет? Я пожала плечами, непроизвольно повторив жест парнишки. Взяла протянутые мне камни. Хм... Рубин. Много крупней чем те, что Вольгастр купил для молодой жены. И понравился этот камень мне куда больше. Большой, чистый, хорошо ограненный. Немалых денег стоит. Перстень с изумрудом. Такого цвета у этих камней я еще не видела — как нежная весенняя трава. Редкий цвет. И топаз. Просто золотая осенняя листва под солнцем... Восхитительно! И еще перстень, на этот раз с большим сапфиром, обрамленным мелкими бриллиантами. Красиво, нет слов! Подвеска в форме капли, целиком сделанная из черного граната, вставленная в полированную золотую пластинку. Просто чудо, до чего хороша! Крупная жемчужина в блестящей оправе, которую и жемчужиной-то назвать сложно, настолько она своей необычной формой напоминает дивный цветок...
Какое богатство! И откуда у этих мужчин подобные драгоценности? Ответ ясен — Марида снабдила в дорогу, дала вместе с деньгами. Такие камни много не весят, но по прибытии в Стольград за них у любого ювелира можно получить немало тяжелого золота. А интересно: откуда у деревенской ведуньи такие сокровища? Опять тайны? Ох, Марида, Марида...
Еще раз посмотрела на камни. Да, это действительно стоит того, чтоб рискнуть. Ну что ж, попробуем, может, что и получится.
В камнях я немного разбираюсь. Семья наша всегда была не из бедных, драгоценности кое-какие имелись, еще от прабабок скопленные. Да и в своей работе приходилось сталкиваться с тем, что приезжающие ко мне высокородные, бывало, заказывали одежду именно под имеющиеся у них фамильные драгоценности. Насмотрелась. Я и сама не раз в ювелирную лавку заглядывала — Даю или матушку чем порадовать. К тому же хозяин лавки был очень хороший человек, любую мою просьбу в первую очередь выполнял, как бы сам занят не был. Иногда мне казалось, что ему просто нравилось разговаривать со мной. И рассказчиком он был замечательным. Хотя мне постоянно было некогда, а все же выкраивала время, чтоб его послушать. Бывало, к нам домой заглядывал в долгие зимние вечера, и каждый раз мы заслушивались его историями о подземных сокровищах. Вот он-то как раз мне много чего о камнях рассказал, научил в них разбираться... Вольгастр, правда, его отчего-то даже на дух не выносил... А вот про Вольгастра вспоминать не стоит!
— На привале, Вен, занимайся телегой и лошадьми. И отвлеки людей, чтоб на нас не обращали внимания. А я с Даном отойду в лес.
— Зачем?
— Затем! — огрызнулась я, копаясь в одном из сундуков, в том, где были сложены шитые золотом одежды. — Еще раз повторяю, твое дело — отвлечь обозников, чтоб никто из них не обратил внимания на наше отсутствие. Мы — люди в обозе пришлые, никто не знает, чего от нас можно ожидать, поэтому не исключаю, что кто-то из мужчин может пойти за нами следом. Обычные меры предосторожности. Говорил же тебе хозяин обоза, что сейчас времена опасные. Я б на его месте попросила кого из надежных людей на всякий случай приглядеть за нами.
Через пару часов высокие деревья справа от дороги расступились, и мы съехали с дороги на широкую поляну, вплотную примыкающую к небольшой лесной реке. Как видно, здесь часто останавливались люди: трава была утоптана, да и потухших кострищ я насчитала не меньше десятка. Когда обоз остановился на отдых, наша телега оказалась ближе всех к лесу. Молодец, Вен, хорошо все рассчитал: теперь мы с мальчишкой можем уйти в лес на какое-то время почти незаметно.
Пока Вен, привлекая к себе всеобщее внимание, стал что-то громко рассказывать обозникам, Дан, собрав последние силы, поплелся в чащу. Я, выждав несколько секунд, направилась вслед за ним. Далеко нам уходить не стоило: вдали от поляны я легко могу заблудиться, но и вблизи стоянки обоза находиться тоже нельзя — мало ли кому в голову придет по лесу пройтись или еще по какой надобности отойти! Так, куда же нам пойти...
А, вот и подходящее местечко. Высокая, могучая ель, ветви которой свисают почти до земли. Прямо как по заказу. Спасибо вам за помощь, Пресветлые Небеса! Наверное, это самая высокая ель из всех, растущих окрест. То, что надо...
Без разговоров я приподняла тяжелые колючие ветви и кивнула мальчишке: "Заползай туда!". Вместо того чтоб выполнить то, о чем просят, сопляк стал морщить нос. Не нравится ему, видите ли! Надо становиться на четвереньки, ползти... Ну хватит, надоело смотреть на его кислую физиономию! Схватив неслуха за шиворот, я без разговоров зашвырнула мальчишку под ветви, а затем заползла туда же сама. Еловые лапы опустились за спиной, и мы оказались словно в полутемном шатре.
— Вставай на колени, — сказала я мальчишке, становясь на четвереньки и сама.
— Что-о?
— Что слышал! И давай поскорее, не тяни! Время идет. Делай все, что я тебе буду говорить.
Когда Дан, презрительно скривив губы, все же встал возле меня, я расстелила на усыпанной опавшей хвоей земле яркий, сплошь расшитый золотом платок, и положила на него камни. Сложила руки так, как однажды научила меня Марида, и зашептала:
— Леший-батюшка, кикимора-матушка, к вашей помощи прибегаю, к защите вашей взываю... Не за себя прошу, за других...
Просьба-вызов была долгой. Больше всего я боялась, что никто не отзовется или мне не хватит умения... Пришлось подождать и все время повторять воззвание. Тем не менее, я все же вздрогнула от неожиданности, услышав чуть скрипучий голос за спиной:
— Чего зовешь? Что понадобилось?
Испуганный Дан едва не шарахнулся в сторону, но я удержала его твердой рукой. Заговорила, не поворачиваясь назад.
— Прости, хозяин лесной, что от дела отрываю, да беда у нас. С ней к тебе и пришла. Сам видишь, батюшка, что парень заболел. Прошу, помоги!
— Ты, девка, меня с кем-то спутала. Я ж те не лекарь!
— Я переклада прошу.
— Это ты что, от неразделенной любви, что ли, хочешь голову в петлю сунуть? Неужто заняться больше нечем? — раздался совсем рядом дребезжащий старушечий голос. — Э, да ты, девка, не так проста, как кажешься. На кой тебе оно надо?
— Обещание я дала нашей поселковой ведунье, что позабочусь о парне. А он, видишь, заболел. Как мне теперь ей в глаза смотреть?
— Это твои проблемы, не наши. Помрет — так помрет, а выживет — его счастье.
— Я ж не за так переклад прошу сделать. Плату принесла и тебе, и хозяину.
— Вижу. Хаять не хочу — плата нас устраивает. Да вот только не люблю я с вами, с людьми, связываться. Благодарности от вас не дождешься.
— Ты меня и вправду человеком считаешь?
— А то нет? Кто ж ты еще? Конечно, человек, хотя и... — по голосу лешего было слышно, что он усмехается. — Хозяюшка болотная, ты что скажешь?
— А ты и сам видишь. Не повезло девке. Кто ж тебя из родни так осчастливил, да этак век укоротил?
— Бабушка и тетушка.
— Я всегда говорила, что вы, люди, ничего не цените. Семью ни во что не ставите. И совести у многих из вас нет. Ради своей выгоды никого не жалеете, — в старушечьем голосе слышалось явное удовлетворение. — Да, девка, не долгий ты жилец на этом свете... А знаешь, батюшка, давай сделаем, что она просит. Пусть знает, что мы куда благороднее, чем людской род. Парень-то, глянь, тоже не из простых. Я настоящую породу всегда замечу. Чую, не к худу они пришли.
— Ну, мне-то что... Раз ты не против, то давай.
Хоть бы не передумали! С них станется! Пока им не надоело предложенное развлечение, я быстро закатала рукав рубашки до локтя и себе, и Дану.
— А это что? — корявый палец с когтем ткнул в грубую полосу шрама у меня на руке.
— Один раз уже переклад делали.
— Неужто понравилось? — скрипуче рассмеялся леший. — Смотрю, так и рвешься новый получить?
— Понравиться — не понравилось, а выжить — выжила. Оттого не так и боюсь сейчас.
— Поглядим. Раз такая храбрая и знаешь, что делаешь, то вытягивай вперед руку.
Взмах у меня за спиной, резка боль, пронзившая насквозь, и моя рука оказалась распорота от локтя и до запястья. В ту же секунду кровью окрасилась и конечность Дана, правда, его отметина оказалась куда меньше моей. Я крепко прижала свою располосованную руку к ране Дана, и наша кровь смешалась. Придерживая готового грохнуться в обморок мальчишку, я вслушивалась в бормотанье скрипучего старушечьего голоса, окутывающего нас вязкой болотной тиной. Побыстрей бы все это закончилось! Я просто чувствовала, как из тела Дана уходит болезнь и затягивает свои липкие лапы в мое тело. Где-то в глубине, у сердца, появилась горячая точка. Скоро она разрастется, захватит все тело. Чуть заломило в висках, захотелось пить. Ничего, переживу, не впервой...
Я на какое-то время отвлеклась, а когда после посмотрела на землю, то ни платка, ни камня там уже не было. Бормотанья тоже было не слышно. Лишь негромко шумели деревья, да перекликались птицы. Раны на руках были покрыты чуть подсохшей корочкой — тронь, и хлынет кровь. Быстро нам ее затворили. Не мешкая, перевязала порезы заранее припасенными полосками полотна, распустила закатанные рукава. На наше счастье, кровь почти не попала на одежду, так что подозрений не будет. Ткнула побелевшего мальчишку в бок: "Пошли!". Он не шевелился, сидел, уставившись в одну точку. Такое бывает. Как видно, многовато нежданных событий для него оказалось за последние дни, особенно если до того парень находился в тепличных условиях и не привык к подобным потрясениям. Ткнула его еще раз. Бесполезно! В таком состоянии можно просидеть долго, а у нас со временем и без того туго. Извини, парень, лекаря поблизости нет, так что придется мне лечить тебя старым народным способом. Размахнувшись, от души залепила парню хорошую оплеуху, затем еще, и еще...
Подействовало. Глаза у мальчишки прояснились, приобрели осмысленное выражение. Вместе с тем пришло возмущение.
— Ты...ты... Что ты себе позволяешь?
— Что именно?
— Ну... все это...
— Поторопись, — сказала я, поднимая ветки, — время поджимает.
Выбравшись из-под ели, отряхнулись от налипших иголок. Но не прошли мы и десяти шагов, как встретили одного из возниц. Похоже, я не ошиблась — хозяин обоза послал кого-то проследить за нами. Судя по сальной ухмылке конопатого парня, он видел, как мы вылезали из-под дерева. Понятно и без слов, о чем он сейчас будет рассказывать обозникам. Не возражаю. Для нас это в любом случае куда безопасней, чем подозрение на лихую болезнь.
Когда мы подошли к обозу, я почувствовала как заслезились глаза, стали разгораться щеки, в висках закололи первые иголочки тупой боли... Надо терпеть...
Вен тем временем, выполняя мою просьбу, рассказывал что-то смешное собравшимся обозникам, и наше появление не привлекло особого внимания. Еще раз оглядела Дана придирчивым взглядом. Он все еще был растерян, даже чуть подавлен, но это ничего. А вот, что плохо, так это засохшая кровь на его руке. И у меня она имеется, при чем там ее куда больше. Пришлось и мне, и Дану идти на речку умываться.
Забравшись в телегу, я прислонилась к сундукам и закрыла глаза. Меня начинало заметно потряхивать; серая лихорадка — болезнь серьезная. Заледенели руки и ноги, хотя самой было жарко, пересохло во рту, появилась пелена в глазах. Сердце билось как сумасшедшее, кружилась голова. Жгло и дергало распоротую руку, но это переживу — боль я переношу легко. Главное сейчас — чтоб никто из обозников ничего не заподозрил! Мне надо как-то перетерпеть сутки, а то и меньше — и все наладится. Еще хорошо, что при перекладе болезнь дальше, на других людей, не распространяется, гаснет в том человеке, на которого сделан переклад. Так что Вену, если он не заболел раньше, сейчас уже ничто не грозит.
Дан снова взял в руки вожжи. Вернее, в руку. Вторая лежала обвисшей плетью на коленях. Я его понимаю: сейчас ею даже шевелить больно, но делать нечего — приходилось терпеть. Надо отдать парню должное: по нему незаметно будто что-то сильно болит, а, тем не менее, рука у него должна просто гореть от боли. И выглядел Дан куда лучше, чем до остановки. Хуже выглядела я. Не хотелось ничего: ни есть, ни пить, ни смотреть на залитый безжалостно-ярким солнцем лес. Накрывшись одним их одеял, лежавших в телеге, я закрыла глаза. Ой, худо мне...
О чем-то негромко переговаривались между собой Дан и подъехавший к нам Вен, и разговор шел опять все на том же, незнакомом мне языке. Да ну вас, смотреть на обоих не хочется! Если уж на то пошло, могли бы показать свое хорошее воспитание: при женщинах, как я слышала, людям благородного происхождения положено вести себя так, чтоб присутствующие дамы не чувствовали себя лишними. А эти два хмыря общаются лишь между собой и ведут себя так, как будто на меня можно махнуть рукой. И зачем я Мариду послушалась? Для чего с ними поехала? Обещала же себе, что с заморочками ведуньи больше связываться не буду! Подождала бы еще пару дней, а там, помнится, и наши поселковые в Стольград собирались ехать. Вот с ними бы я спокойно добралась до места, и никто бы из них на меня не косился и не цедил бы снисходительно сквозь зубы редкие слова. А тут не успели от поселка отойти, как уже неприятности пошли. Мне что, больше всех надо?
Сквозь горячечную дрему я слышала, как время от времени к нам подъезжает хозяин обоза или подходит кто-то из обозников, как смеются, шутят. Неплохо их Вен на привале развеселил, понравился людям, раз и сейчас его общества ищут. Не помню точно, но и я при обозниках старалась, как могла, вести себя так, чтоб ни у кого не вызвать ни малейших подозрений. Невероятным усилием воли я открывала глаза: устала баба, разморило ее на солнышке — обычное дело! Затем что-то говорила подошедшим, улыбалась, а когда рядом никого не было, то снова проваливалась в короткий сон. Хорошо еще, что к вечеру и без того жаркое солнышко стало припекать и вовсе без жалости: мой красный, распаренный вид уже никого не мог удивить — многие выглядели не лучше. И Вен, и Дан искоса поглядывали на меня, но ничего не говорили.
