Чего не скажешь обо мне: моей душе всегда было ближе дерево. Железа я не любил. Принимал, конечно, как вещь нужную и в хозяйстве необходимую, но до любви дело не доходило.
Форма общения с окружающим миром носила у Пашки особый вид насмешки, насмешки язвительной, но лично на меня её яд никогда не изливался. Отношение его ко мне носило дружески-покровительственный характер, но без претензии подавлять и возвышаться. Проще говоря, мы чувствовали себя братьями по духу.
Он частенько наведывался ко мне в любое время дня и ночи, и никогда я ему в этом не отказывал. Даже и мысли не возникало. Мы чаёвничали, "хавали музон", как он выражался, и вообще, нам было приятно находиться вместе, даже просто помолчать, тем более, когда звучала музыка.
Он полностью разделял моё убеждение в том, что если Бог с нами говорит языком Гармонии, всё остальное должно благоговейно умолкать. На эту тему мы с ним частенько беседовали, и, хотя у него к Творцу были свои претензии, в этом вопросе мы с ним были едины.
Однажды я записал на кассету новый в то время фильм Аркадия Райкина "Люди и манекены". Мы с ним заслушали её до дыр и многие фразы оттуда стали частью нашей обыденной речи. И вопрос насчёт "слесаря", с которым он обратился ко мне, едва я распахнул дверь перед его носом, был из той же оперы.
— Ты что, не один?! — страшным шёпотом зашипел он, удивлённо вытаращившись на вешалку, где висела Настина шубка. Он совершенно точно знал о моей нерешительности относительно прекрасной половины человечества и для него это явилось поразительным открытием. Сам-то он уж полгода, ка был женат, и мои комплексы казались ему просто надуманными.
— Да... Ты знаешь... — Я в нерешительности переминался с ноги на ногу, первый раз в жизни не предложив ему войти.
Но он сразу же оценил обстановку:
— Всё понял! Зайду как-нибудь попозже! — и повернулся к выходу.
У меня сразу отлегло на душе: не надо ничего объяснять и оправдываться. Чтобы хоть как-то подавить остатки неловкости, я спросил:
— А ты чего приходил-то? С утра пораньше?
— Ты на часы-то смотрел? — хохотнул он уже на выходе из подъезда, и эхо гулко разнесло его слова. — Давай! Увидимся!
Так я и не понял, чего ему надо было? Скорее всего, визит был обычным: потрепаться, расслабиться под "музон". А чего тогда так трезвонил?
Часы, действительно, показывали без двадцати одиннадцать. Ого! Вот это мы даванули! Но после ночи, проведённой, мягко говоря, в активном режиме, это было и не удивительно. Хоть мне и не требовалось теперь времени на восстановление сил (браслет чётко нёс службу), но привычка подольше поспать брала своё.
— Я уж думала, что ты его впустишь! — Настя сладко потянулась, выгнув спину, отчего одеяло сползло с неё и во мне вновь заиграли черти.
— Ну и чего ты сидишь? — Она потянула меня к себе и томно улыбнулась: — Давай ещё поваляемся...
Мы "повалялись". Потом ещё. И ещё. Я удивлялся выносливости моего, совсем ещё недавно хилого организма. Стоило Насте лишь бровью повести и я опять был в полной боевой готовности. Да и сама она, чем дальше в лес, тем становилась всё ненасытнее и изобретательнее. Пламя любовных утех кружило нам головы и мы никак не могли насытиться друг другом.
* * *
**
Когда страсти улеглись, Настя встала и нетвёрдой походкой подошла к зеркалу.
— Я упала с сеновала.... Она погладила низ живота и чуть поморщилась: Котик мой, — её изображение виновато улыбнулось. — Давай это дело как-то... регламентировать, а? Ты только не обижайся! — И она попыталась расчёской навести на голове подобие порядка.
Я в ответ только улыбнулся и, не торопясь, стал одеваться.
— И чем же мы сегодня займёмся?
— Ну, во-первых, — не отрываясь от своего занятия сказала Настя, — не мешало бы всё-таки пополнить наши запасы. — Она мельком взглянула на часы. В Штатах сейчас полночь — самое время. А потом... Есть у меня одна идейка...
— Выкладывай. — Я рассеянно блуждал взглядом по её округлостям.
— Ты ещё не забыл, к чему тебя обязывает обладание браслетом?
— Нет, конечно.
— Ну и как ты себе это представляешь?
— Да как тебе сказать? — замялся я. — Сама видела — начал с Саньки да Игоря, и то всё вышло через пень-колоду...
— Насчёт того, чтобы облагодетельствовать твоих друзей, я ничего против не имею, но согласись — это не совсем то?
— Возможно, — неуверенно пожал я плечами, не совсем понимая, к чему она клонит.
— Ну ты сам подумай, кто из людей на Земле больше всего нуждается в твоей помощи?
Я промычал что-то неопределённое, поскольку голова у меня в этот момент никак не желала работать в нужном ей направлении.
— Ты помнишь тех двух малышей, что в луже копошились перед тем, как ты хулиганьё начал раскидывать?
— Н-ну...
— Что "ну"? Дети — вот кто должен стать объектом наших с тобой забот. Ну и чего ты так смотришь? — спросила она, видя мой тупой взгляд. — Да-да, именно дети, самые обездоленные и беззащитные существа на свете. Взрослые ещё как-то могут приспособиться в этом жестоком мире, в конце концов, они же его и создают ежеминутно. А дети? Они вынуждены в нём жить и расплачиваться за ошибки взрослых. Ещё ладно, когда у ребёнка есть родители, хорошие или плохие, но они есть. А сколько на свете бездомных детей? А сколько голодных? А сколько даже и понятия не имеет, что такое красивая игрушка или интересная книжка? Вот как раз те два малыша и натолкнули меня на мысль, что никто, кроме нас не сможет облегчить существование детям всего мира.
— Ну уж, так-таки и всего...
— А что? Ну вот смотри, — распалялась Настя всё более, — конкретный пример. Скоро Новый год. Берём с тобой любой детский дом, каких по стране немало. одеваемся с тобою Дедом Морозом и Снегурочкой (ну, это я так, к примеру) и приходим к детям этого дома с огромным мешком подарков. Ну, а чтобы подарки не кончались, это уж твоя забота. Я надеюсь, — чуть насмешливо произнесла она, — ты не только деньги размножать умеешь?
— Не только...
— Ну так вот. Мы устраиваем им такой праздник, чтоб запомнился надолго. Родителей при всем нашем желании мы дать им не можем, на это даже браслет не способен, но красивые яркие игрушки, огромные кульки со сладостями — это ведь в наших силах?
Ослепительная молния сверкнула у меня в голове.
— Вот она! — вскрикнул я так резко и неожиданно, что Настя вздрогнула и опустилась на постель. — Вот она та самая мысль! — продолжал я восторженно разоряться. — Помнишь, ты как-то интересовалась, что меня гложет и я тебе ответил, что пока не родил ничего путного, так только, на уровне интуиции? Так вот, докладываю, — радостно приложил я руку к виску. — Родил!
Настя смотрела на меня в замешательстве, совершенно не понимая, отчего это я пришёл в такое неистовство.
— Мы с тобой устроим грандиозное шоу! — Мысль нравилась мне всё больше. — С участием героев мультфильмов! С музыкой! С танцами!
— Да что ты кричишь, как на митинге? — осадила меня Настя. — Ты толком объясни.
Но меня уже несло и остановиться я был не в состоянии.
— Я объяснять ничего не буду! Я лучше покажу! Смотри!
И я "показал".
Для пущего эффекта я прищёлкнул пальцами, и практически мгновенно прямо перед нами посреди спальни возникла фигура Волка. Да-да, того самого Волка из "Ну, погоди!", вечного разгильдяя и неудачника. Ростом он получился с пяти-шестилетнего ребёнка и совсем не оставлял сомнений в реальности своего существования: дышал, двигался и разговаривал. В последнем мы имели честь убедиться в первую же секунду его появления.
— Где Заяц?! — грубо осведомился он, подбоченившись и многозначительно помахивая хвостом из стороны в сторону.
Настя взвизгнула и моментально юркнула под одеяло.
— Там... — махнул я неопределённо, растерявшись от неожиданного напора. — На кухне...
— Смотри у меня! — зыркнул он своими глазищами и исчез в указанном направлении.
— Ты ненормальный!!! — трагическим шёпотом прошипела Настя, вытаращив из-под одеяла испуганные глаза. — Я же голая!!!
В пылу азарта я как-то и не подумал об этом.
— Убери его сейчас же! — тем же голосом потребовала она, с ужасом прислушиваясь к погрому, учинённому моим "произведением": на кухне звенели бьющиеся тарелки и падающие кастрюли.
Я сосредоточился и мгновение спустя объявил:
— Сделано!
Несколько секунд она ещё прислушивалась к воцарившейся тишине, потом резво выпрыгнула из-под одеяла и стала быстро и сердито одеваться.
— Киска, — я протянул к ней руку. — Ну ты чё, испугалась, что ли?
— Да ну тебя! — отмахнулась она. — Это ж надо такое удумать: чужого мужика в спальню пустить! Совсем крыша поехала? Экспериментатор несчастный!
— Какой он тебе "мужик"? — искренне удивился я.
— Смотрите на него! — хлопнула Настя себя по бокам и подбоченилась. — "Какой мужик"! Да самый натуральный! От него даже перегаром нанесло! Милый мой, у тебя не в меру живое воображение!
— Это что, плохо? — уже откровенно валял я Ваньку, скрывая смущение.
— Да хоть бы предупредил! — продолжала она возмущаться. — А то: "Смотри!" Колдун мне нашёлся! А обо мне и не подумал!
— Я не знал, что это тебя так разозлит...
— Интересно! А как же я должна была вести себя, если ты меня голяком перед чужим мужиком выставил?
— Ну извини...
Она ещё долго выступала, подыскивая мне самые изысканные определения. Я глотал всё безропотно, смиренно потупив очи. То, что я дурака свалял, мне уже и самому стало ясно. С того самого момента, как Настя нырнула в укрытие. Оставалось терпеливо дожидаться, пока она выпустит весь пар.
Наконец она утихла и я взял её за руку:
— Киска, честное пионерское, я больше не буду!
Лукавая усмешка тронула её губы:
— И чего только я в тебе нашла? А вообще, надо признать, идея неплохая. И выглядит убедительно. Даже слишком.
— Ну вот видишь! — обрадовался я. — А ты на меня накинулась!
— И правильно сделала! Ты свою хвалёную идею преподнёс поспешно и бесцеремонно.
— Говорю же: больше не буду. Только с твоего разрешения.
— Зарекалась коза в огород не ходить! — иронически произнесла она, придирчиво оглядывая себя в зеркало. — Ладно! — подвела она черту под неприятным разговором. — Пора и выяснить, что там у нас от кухни осталось. — Она прошла по пути, проделанному Волком, и оттуда раздался её возмущённый возглас: — Мама родная! Ну-ка, иди сюда, колдун ты мой доморощенный!
Я покорно последовал на зов. То, что я увидел, не поддавалось описанию! Всё, что можно было сбросить, валялось на полу вперемежку с едой. Тарелки целой — ни одной! Работа была проделана качественно, на совесть и в малые сроки.
— М-да... — Больше и сказать-то мне было нечего. — Кажется, ты недавно здесь убирала?..
— Ладно уж! — смилостивилась Настя. — Субботник мы устроим чуть позже, а пока — давай ко мне: уж больно есть хочется. Там-то уж точно волки не водятся.
19. Лопоухий Мессия
А там нас ждал очередной сюрприз.
На столе с надменным видом сидел Лори. Столбиком. Полуприкрыв глаза, сложив задние лапы кренделем, на узбекский манер, и скрестив на груди — передние. Задница его покоилась на каком-то возвышении, накрытом цветастой тряпкой. С кончиков ушей и буквально до самых пяток он был увешан теми самыми драгоценными безделушками, которые перед этим стянул у нас, пока мы прохлаждались на море.
— А это что ещё за Новогодняя ёлка?! — возмутилась Настя, едва завидев "драгоценного" нахала. — А ну, марш отсюда! — И она замахнулась на него.
— Не сметь! — предупреждающе поднял тот лапку и, звеня безделушками, стал медленно сползать со стола.
— Ты посмотри, как он со мною разговаривает! — Настя даже покраснела от негодования и залепила ему смачный подзатыльник. — Стручок!
Громко вереща и рассыпая по полу украшения, Лори откатился к своей двери, и принял боевую стойку, выставив перед собою микроскопические кулачки.
— А ты говоришь, что волки здесь не водятся! — улыбнулся я.
Настя схватила с дивана подушку и запустила ею в Лори. Тот ловко увернулся и скрылся за дверью, нарочито громко хлопнув ею.
— Скотина! — Настя сверкнула глазами ему вслед и, подойдя к столу, брезгливо подхватила двумя пальцами тряпку, накрывавшую возвышение, где покоилась благословенная задница маленького воришки. — И где он только её откопал?!
У меня сердце ёкнуло, когда я увидел, из чего было сооружено это самое возвышение: из моих пластинок!!!
— Твою мать! — непроизвольно вырвалось у меня.
— Ну? — Настя всё ещё держала на отлёте тряпку, не зная, что с ней делать, и вопросительно смотрела на меня: — И что прикажешь мне с ним делать?
— Гнать к чёртовой матери! — Я кинулся к столу, и настроение моё круто покатилось вниз. — Ты посмотри, что он натворил!
Настя отправила тряпку в мусорное ведро и стала собирать драгоценности, в обилии рассыпанные по полу.
— Мне этот индейский вождь со своими выбрыками уже изрядно надоел! — заявила она, складывая "игрушки" на стол. — Не пора ли его домой отправлять?
Я пропустил её слова мимо ушей, удручённо перебирая пластинки. Некоторые из них съехали набок и оказались раздавленными. Настя подошла сзади и положила мне руку на плечо:
— Уж я бы на твоём месте из-за этого не переживала: стоит тебе только пальцем пошевелить...
— Да разве в этом дело? — покачал я головой. — Это же... Я и слова-то не подберу...
— Кощунство? — подсказала Настя.
— Именно! — Я с благодарностью покосился на неё.
— Ну ты тут колдуй, — сказала она, заметив, что при напоминании о моих теперешних возможностях у меня отлегло на сердце, — а я на кухню. Не то мы сегодня с голоду помрём.
Мы уже заканчивали трапезу под аккомпанемент одной из восстановленных пластинок, когда дверь, за которой так поспешно скрылся Лори, скрипнула, и из образовавшейся щели показалась виноватая физиономия с печально повисшими лопухами ушей.
— Можно?.. — еле слышно прошелестел их обладатель.
Настя хмыкнула:
— Видал? Голод-то не тётка!
Я, предупреждая новый взрыв страстей, положил руку ей на колено:
— Погоди. Поговорить надо.
Я взглядом заставил проигрыватель умолкнуть, отчего глаза Лори едва не выпрыгнули из орбит, а уши вспорхнули над головой, и спросил:
— Чего изволите?
Тот, переминаясь с ноги на ногу и нерешительно поглядывая на готовую вспыхнуть хозяйку, пролепетал:
— Будет ли мне дозволено?..
— Будет-будет! — нетерпеливо перебил я его. — Выкладывай. И погромче, пожалуйста!
— Я это... приношу...
— Чего ещё? — окрысилась Настя, но я погладил её по коленке и бомба не взорвалась.
— Я извинения свои приношу, вот чего... За ущерб... Я это... В общем, не назло.
— Ишь ты! — искренне восхитилась Настя. — Вот таких слов я от него ещё не слыхивала! Даже интересно!
Он мельком взглянул на неё и опять уставился на меня:
— Я тут медитировал...
— Надо понимать: "шкодил"?
— Я тут медитировал, — с нажимом повторил он, не моргнув. — И принял решение...
Он замолк. То ли для того, чтобы мы прониклись важностью предстоящего откровения, то ли просто подыскивал подходящие слова.
