Сыщик с Титаника

Дверцы шкафа уступили молоту и зубилу нанятого за трешницу сельского кузнеца -но Нольде был разочарован. Ни хоть сколько то денег ни фамильных драгоценностей (если такие и были они давно оказались у рижских и ревельских евреев-ростовщиков). Всякие аттестаты со службы, несколько дагерротипов родни, и акты о продаже и залоге родовых владений. И еще несколько писем аккуратно перевязанных лентой и увесистый сверток шелка с арабесками.

Нольде взялся за письма покойного (как Ростовцев сейчас за дневник Нольде — нервно поежился сыщик) — и был поражен до глубины души. Письма касались его находки привезенной из туркестанского похода -того самого свертка.

О ней и и пережитом он рассказывал в письме некоему доктору Крупову — возвращенному с пометкой "адресат скончался".

...В Туркестане Берлихгаузен быстро стал опытным бойцом и получил под командование одну из разведывательных партий -благо он сносно освоил местную речь... Им не повезло — на них налетела шайка каких-то приблудных басмачей громивших мелкие киргиз-кайсацкие кочевья в поисках рабов и скота... Полдюжины казаков и проводник из местных полегли на безымянном степном увале, изрядно впрочем проредив нападавших огнем новейших ружей Бердана и Горлова -а вот поручик фон Берлихгаузен ушел в степь на ахалтекинце застреленного им атамана.

Поручик укрылся в семье бродячих сартов, отдав им перстень и часы, затем присоединился к каравану идущему в Кульджу — но снова был вынужден бежать -ибо караван-баши решил без затей продать одинокого безродного чужака в рабство... Одинокий он скитался по Такла-Макану и урочищам зайсана Алтаю ища пути назад в Россию. И вот однажды в отрогах Гобийского Алтая он и увидел это...Его конь — пойманный на месте вырезанного кем то кочевья — утомился, а тут была чахлая травка, и бил такой же чахлый родник -а следы говорили что тут водятся зайцы и тарбаганы. И вот ищя место для отдыха, в узкой долине на краю сухого пустынного плоскогорья с редкими деревьями стояло с полдюжины древних каменных идолов а за ним сложенная из огромных ледниковых валунов стена возле которой притулилась глинобитная хижина наподобие маленького караван-сарая.

Вблизи кладка была еще величественнее, а вот туземная постройка — еще более старой и жалкой. На камнях вокруг были разложены старые бараньи и волчьи черепа... Такое он уже видел. Но вот стена... Перед ними возвышалась мегалитическая кладка, сложенная из блоков в человеческий рост высотой и два-три роста длиной . Пришельцу вдруг показалось, что это лишь основание какой-то уж совсем великанской постройки, съеденной временем.

Глинобитный дувал жилища почти обрушился -пахло пылью и нежилью.

Явно это капище было покинуто много лет или даже десятилетий назад. Что здесь случилось? Голодная зима-джут, от которой, случается, вымирают целые племена степняков?

Эпидемия заразной болезни? А может, просто старые шаманы умерли, не оставив наследников?

Между двумя блоками-глыбами была трещина или расщелина. Приглядевшись, Альберт понял, что это вход в подземелье, а грубые каменные ступени ведут куда-то вниз...

Несколько минут он потратил на то, чтобы сделать факелы из ветвей чахлых елей и двинулся вглубь пещеры. Место куда он пришел как стало ясно с первого же взгляда, было сокровищницей капища.

Каменные полки были заставлены подношениями, истлевшими туесками и горшочками с иссохшей едой -видимо -жертвами для местных духов. Рядами лежала масса всевозможных вещей: ножи, курительные трубки, костяные и медные фигурки, истлевшие шкурки соболя и белки. Грубая каменная плита в середине пещеры тоже была завалена дарами.

Были тут медные и серебряные блюда, с отчеканенными бородатыми царями, воинами, со львами, драконами и костяные чаши-чороны из клыков моржа и бивня мамонта из северной тайги, россыпи монет разных времен и народов. Едва тронутые ржавью кольчуги — монгольские, китайские, бухарские и русские, такие же слегка ржавые мечи, рассохшиеся луки и копья. Китайские краснолаковые шкатулки — в сухом воздухе пещеры они ничуть не испортились. Нефритовые безделушки. Несколько черных от времени серебряных рублей времен Екатерины Второй и Елизаветы Петровны. Тут же скалился череп с ошметками плоти в разъехавшемся дырявом маньчжурском шлеме с золоченым шишаком, видать, знатный был человек, раз его голову преподнесли здешним неведомым богам. А вот темная закопченная икона. Веками сюда в это черное зловещее место приносили дары — а уж каким богам здесь молились — может лучше и не знать... Золота поручик не заметил почти — может здешним богам его не полагалось -а может быть его просто хранили в другом месте(производить розыски и раскопки в этом месте его решительно не тянуло).

"И вот в этот момент среди потемневшего бесформенного хлама и истлевших мехов что-то ярко блеснуло в пламени смолья,— гласило письмо. А через несколько мгновений я взял с алтаря небольшое, вершков пять, каменное зеркало в металлической оправе с извилистой вязью восточных письмен. И невольно вскрикнул...

Свет факела, отражаясь в нем, вдруг породил завораживающую игру света — магическую, удивительную и необычайно притягательную. Отражения лучей, дробясь, вспыхнули радугой желтого, синего, зеленого и красновато-пурпурного оттенка. Сияние, казалось, вызывал не факел, а какой-то внутренний огонь. Думалось еще миг, и оно взорвется светом, затопив мрак пещеры... Миг прошел и чудесный отблеск угас...

"Но за этот миг я вдруг ощутил удар некоей силы, которая таилась здесь во мраке невесть сколько веков. Темный зеркальный круг показался дырой в языческую Преисподнюю, а может быть в Нижний мир всяких диких азиатов, монголов и индуистов — клубящийся мраком и населенный адскими чудищами..." Берлихгаузен ощутил внезапную тяжесть в груди, словно со стороны увидел свою руку, опускающую каменный круг в заплечный мешок.

На то чтоб дойти до пограничных российских постов у него ушло еще три месяца.

К тому времени Черняев уже взял Коканд — поэтому наверное ободренное победой начальство выслушав рассказ поручика даже представило его к ордену святого Владимира с мечами не обратив внимание на рассказ про какие-то руины. Но один из выживших и взятых в плен его раненных подчиненных рассказал что сидя на цепи у кокандцев видел как человек похожий на Берлихгаузена о чем то разговаривал с беком Намангана...

Оттого не было ни наград ни продвижений по службе а вскоре его уволили в отставку по ранению. Он вернулся домой чтоб через тридцать с лишним лет умереть, завещав похоронить себя в одной могиле с женой.

В отставке он увлекся спиритизмом, читал оккультные книги, переписывался с разными знатоками тайных наук — вызывал к себе цыганских гадалок, знахарок и сомнительных личностей -даже выписывал из за границы. Отчего и заработал репутацию помешанного и окончательно расстроил дела.

Нольде вкратце рассказал как прочел другие письма — и в них часто говорилось о привезенном с востока зеркале. Там было мало вразумительного -судя по всему многие письма были уничтожены. Из уцелевшим писем было непонятно -хотел ли старый Берлихгаузен с помощью загадочной штуки воссоединиться с утерянной супругой или еще что. Было ясно разве что один из неведомых корреспондентов расшифровал куфический шрифт на зеркале — оно носило имя "Авард аль Амар".

Не удивительно что Нольде не удержался и развернул старый самаркандский шелк...

И в глубине шлифованного камня ощутил Силу. Или так ему показалось. Сила не была ни злой, ни доброй, но могучей и темной. И словно бы нечто, вырвавшееся из зеркала, скользнуло в его душу, оставшись там...

А через три месяца день в день — Нольде увидел странный сон.

Первый из череды странных снов...

Высокие скалы и древняя зеленая тайга кругом. Он идет по каменистой тропе через уступы и расщелины поднимаясь в гору. А высоко над головой — на вершине слышаться глухой стук бубна и гортанное высокое пение, с нелюдскими обертонами — чудовищ, воистину нечеловеческая музыка сгинувших эпох, рождающая в душех невыразимую тоску. И вот он поднимается наверх — и видит среди циклопических руин горящий костер вокруг которого мечутся и пляшут почти обнаженные девичьи фигурки -прикрытые несколькими лоскутами замши и ожерельями множества разноцветных бус. Первая из шаманок бьет в большой бубен и в странном изломанном танце кружит возле вокруг костра, поет и колотит в бубен, вторая -тоже поет и взмахивает факелами. Музыка казалось гудит под сводами черепа — все быстрее и быстрее бьет в свой бубен шаманка, быстрее и быстрее факельный танец второй. И в такт им начинает биться его сердце...

* * *

"Все быстрее и быстрее бьет в свой бубен шаманка, быстрее и быстрее танец, все грознее и мрачнее пение, все стремительней мечутся факелы. И в такт им бьется мое сердце...

И вот уже я ничего не вижу, кроме этих причудливых огненных ручьев, перетекающих один в другой, а пение становится торжественным и зовущим куда-то... Резко отбросив одеяло, я зажег свечу и взял в руки зеркало -боясь и одновременно желая втайне увидеть в его глубине мечущиеся тени и узкие зеленые рысьи глаза давно умершей дикарки-колдуньи...

Такой же сон я видел за день до того, как Б-ский рассказал мне о том, что нашел на Колыме, и это стало лишним подтверждением...

Я выбрал свою судьбу, когда взял Черную Луну — так звучит арабский перевод Его Имени из тайника предка. Я глядел на знаки времен халифов Багдада, еще не зная, что они говорят и не понимал -что гласят египетские гиероглифы на торце. Сглотнув ком в горле, Ростовцев отложил дневник.

Думал он сейчас не о странных снах и безумии, или как знать, прозрении мертвого уже как четвертые сутки барона. Он узнал зеркало, о котором говорилось в дневнике. И за один миг понял все. Точнее, понял, кто убийца...

Загадочное "ЧЛ" — Черная Луна... Как просто!

Боже мой!

Он кого только не подозревал! Жадовского, Вацека и его соратников-боевиков, аферистов, международных жуликов, шпионов, и чуть ли не какого-нибудь новоявленного профессора Мориарти, охотившегося за золотом русского Севера. Даже Элизабет! А оказалось, что барона убили из-за какой-то древней безделушки!

Глава 11.

— Не могла бы ты мне помочь? — как можно спокойнее спросил Ростовцев.

— Я... готова, конечно... — встрепенулась Елена. — А что надо делать?

— Мы вместе сейчас сходим к... одному человеку. Он пассажир, как и мы, — зачем-то уточнил Юрий. — Я хочу с ним кое о чем поговорить...

За прошедшие четверть часа он обдумал с десяток вариантов как ему разоблачить чертова француза. В сущности ему оставалось лишь пойти к Исмею или капитану с дневником барона и разъяснить дело с проклятым зеркалом. Но, в конечном счете, он и пришел к выводу, что закончить всю эту историю нужно ему самому, тем более не стоит давать лишних шансов убийцам. Все же, кривая усмешка тронула его губы, с преступниками он наверняка больше общался, чем англичане.

— Это касается твоих дел? — спросила между тем девушка.

— Дел...э-э-э... — замялся стряпчий.

— Hу, я же вижу, что тебя что-то сильно беспокоит, милый, — улыбнулась девушка. — Я ведь не слепая и не глупая... Я не хочу спрашивать, что и зачем ты ищешь. Hо, милый, я сделаю, что смогу!

— Hо это может опасно! — растерянно произнес Ростовцев, признаться огорошенный ее самоотверженной готовностью.

— Милый, — пролепетала она. — Где ты, там и я, что бы я без тебя делала? Я с горя готова была за борт!

Ее чистые глаза светились преданной любовью и наивной отвагой существа, не знающего, как может быть страшна жизнь.

И вдруг ощутил вину перед этой девушкой, которая по-детски влюбилась в спасителя, и которой он беззастенчиво воспользовался — и как наложницей и вот сейчас. Даже мелькнула мысль: может, все же идти одному?

Hо он тут же ее отбросил. Двое — это больше одного ровно в два раза. Монпелье, конечно, может быть опасен. Hо даже будь он отпетым головорезом или чемпионом мира по французской борьбе, уж полторы-две минуты Ростовцев его всяко удержит, а за это время Елена успеет выскочить из каюты и поднять тревогу.

Стряпчий одернул смокинг и машинально распахнул чемодан, как будто искал там оружие.

Вопреки тому, что он сказал накануне господину Лайтоллеру, Юрию в своей работе доводилось использовать не только мозги.

И оружие у него тоже имелось.

Шестизарядный револьвер "бульдог" 332-го калибра, приобретенный на распродаже невыкупленных закладов в ссудной лавке по соседству за пять рублей с полтиной. Старый четырехствольный датский "пеппербокс", оставшийся от деда. И дамский браунинг, можно сказать, трофей.

Когда он год назад распутал дело о наследстве хлеботорговца Мирона Бугасова, уличенный им перед лицом родни покойного в подделке завещания личный врач купца — доктор Тутаев — мирный на вид интеллигент в чеховской бородке и пенсне вдруг выхватил этот пистолет и пообещал застрелить и его и всех присутствующих. Hе раздумывая, Ростовцев кинулся на не ожидавшего такой прыти Тутаева и вывернув ему руку, выдернул браунинг из ладони, так что тот лишь подин раз пальнул в потолок гостиной. Медикус все же вырвался и, вопя от ужаса, сиганул в окно второго этажа. (Со сломанной ногой его увезли в больницу, а откуда — прямиком в "Кресты"). А Юрий обнаружил, что в суматохе сунул браунинг в карман, лишь вечером у себя дома.

Увы, все три образчика огнестрельного оружия остались в его петербургской квартире. Да он и не думал брать их в Америку, не ковбоев с команчами ловить отправлялся, в конце концов! И впервые пожалел, что не принял предложение старшего помощника. Хороший револьвер сейчас бы не помешал. Взгляд его упал на сиротливо лежащий на дне чемодана скромный перочинный ножик с перламутровой рукоятью — в разложенном виде чуть длиннее мизинца. И стряпчий решительно захлопнул крышку. Что может быть нелепее, чем такой нож в качестве оружия?

— Дорогой, я готова, — он поднял глаза на Елену, отложившую свой крошечный ридикюль. — Пойдем?

— Да, конечно, — кивнул стряпчий.

* * *

В коридоре им встретилось лишь двое пассажиров, на Юрия и его спутницу внимания не обративших. Может, приняли за горничную, сопровождающую мужа хозяйки, а может, их мысли были заняты предстоящим балом. Так что путь до каюты Монпелье они преодолели беспрепятственно.

Уже перед самой дверью Ростовцев вдруг задержался. Странно думать, что разгадка все эти дни была совсем рядом. На одной палубе. Вот и не верь после этого в судьбу!

Он коротко постучал.

— Кто? — послышалось из каюты.

К счастью, Монпелье на месте.

Юрий решительно толкнул дверь и перешагнул порог; Елена неслышно проскользнула за ним. Негромко щелкнул замок.

Парижский чудотворец и слуга вдовствующей императрицы всероссийской, облаченный в пижаму и халат, сидел в кресле и листал какой-то журнал. Хозяин каюты не привстал при их появлении и как будто не удивился, словно ждал...

"Ждал?!"

Досадно, но маг бы не один. У высокого зеркала прихорашивалась Стелла Марис, даже не обернувшаяся в их сторону. У стены стоял раскрытый кофр, на диванах и столах валялись всевозможные предметы дамского туалета. Дама готовилась к завтрашнему балу.