После Пламени. Ангбанд

— Вот что... — нолдо направился к выходу. — Пойдем в кабинет, там удобнее разговаривать.

Мори, увлеченный их разговором, настолько потерял осторожность, что не успел ни сделать вид, что занят делами, ни даже отскочить с дороги, когда дверь мастерской внезапно распахнулась.

Два или три мгновения, которые Мелькор смотрел на юношу, показались тому вечностью. Судя по взгляду, Восставший никак не мог выбрать, что лучше: обратить нолдо в пепел на месте, отдать его на забаву оркам или скормить волколакам. То ли Властелин Ангбанда затруднился принять решение, то ли внезапно сжалился над Мори, а только в конце концов отвернулся и пошел дальше. Не тронул, даже не сказал ничего.

7

Я прошмыгнул в мастерскую, пробормотав что-то насчет уборки. Закрыл дверь и привалился к ней, переводя дух.

Обошлось. А думал — убьют. Странно: даже по эту сторону льда я сохранил способность пугаться. Сколько раз повторял себе, что давно мертв, что не случится со мной ничего худшего, чем уже произошло. А вот же — не отдышусь никак. Очень уж взгляд у Мелькора был злой. Ну, в точности, как у Моргота, каким я представлял себе его в детстве.

Странно: несмотря на страх, мне приятно, что Вала так разгневался. Хотя — почему странно? Для Феанора-то я вроде инструмента. Кто станет сердиться на инструмент? Ну, можно немного подосадовать, если тот не подходит для задуманной работы, и все. А Мелькор — он смотрел как на личность. Хоть и готов был стереть меня в порошок. К счастью, не тронул. Может, сообразил, что рассказывать его тайны мне все равно некому.

Интересно, а что получилось у Феанора? Что Восставший хотел сделать вместе с ним?

Я взглянул на стол и замер. Не от восхищения, хотя творение Мастера было невероятно красиво. От ужаса.

Ларец не просто выглядел сделанным изо льда — от него отчетливо веяло холодом. Не бодрящим, к которому я успел привыкнуть, живя на Севере. Таким, от которого застывает все внутри и останавливается дыхание. Мертвенным холодом Хэлкараксэ.

Я невольно попятился, обхватив себя за плечи. По изящной крышке ларца медленно скользила сиреневая искорка. Очень знакомая.

— Не исчезай, — прошептал я, подходя ближе. — Я отнесу тебя маме, чтобы она согрелась. На этот раз ты не убежишь от меня.

Искорка больше не двигалась, и я осторожно накрыл ее ладонью. Холод пополз от пальцев к локтю, потом выше, обручем сдавил грудь. В глазах потемнело.

— Мори, вина!

Мори? Кто такой Мори? И откуда во льдах вино?

— Мори!

Я вздрогнул, избавляясь от наваждения. И бросился к двери, еще плохо соображая, кто меня зовет и почему. Главное — этот резкий голос освободил меня.

Я едва не разлил вино, наполняя кубки: руки тряслись. Впрочем, Феанор не смотрел на меня, а Мелькор, скорее всего, решил, что это я его боюсь.

Как ты мог создать такое, Мастер? Это ведь уже не других — собственную душу наизнанку вывернуть надо было.

Что ты спрятал в этот страшный ларец? Память об Амане? Или свое сердце?

8

— Алаг! — возмутилась Таринвитис, чуть не врезавшись в стену угловой башни.

- Найди уже себе какое-нибудь дело! — сердито подхватил Талло.

Их можно было понять. Тарис выписывала в небе замысловатые фигуры на глазах у восхищенного приятеля — и тут как налетит ветер, как выкрутит крылья, как швырнет снег в лицо... то есть, в морду. Мышиную.

Ну... не удержался я. Раньше-то мы вместе развлекались, закладывая виражи, чертя узоры в воздухе. И я, между прочим, был лучшим. Хотя Саурон никогда не признал бы этого.

А теперь...

Слишком дорого обошелся тот бой с майа на небесной ладье. Властелин, конечно, помог, но ждать, пока новое тело наберет силу, все равно придется долго. А ждать я не люблю. Хотя — кому бы это понравилось из остальных? Им просто повезло тогда, в отличие от меня.

* * *

— Приказ Властелина, — Саурон пристально посмотрел на нас, и я увидел в его глазах радость. И азарт. Азарт, который переполнял нас всех с того момента, как мы услышали новую мелодию. Чужую. Ненавистную. Аманскую. Азарт с легкой, почти не заметной примесью страха. О страхе мы, конечно, предпочитали не думать. Как и о войне, когда-то проигранной Западу.

Ладью, потерявшую управление, несло прямиком ко Второй Южной: Саурон рассчитал верно. Только вот справиться с мелодией такой силы без Мелькора у нас не было шансов. Глор попытался, впрочем. Прыгнул, чтобы ухватиться за борт и забраться внутрь. Да только даже коснуться ладьи не смог, вниз рухнул. Ральтагис потом долго злилась, что не успела остановить его. Прочие-то отделались легче. Облик сохранили, по крайней мере.

9

Мори закончил разливать вино и замер, словно в нерешительности. Мелькор недовольно покосился на юношу: вести сколь-нибудь серьезные разговоры при слуге он не собирался

— Ступай, — нетерпеливо приказал Феанор.

Требование Валы выгонять мальчишку поначалу казалось ему безобидной причудой, но теперь все чаще раздражало.

— Да, Мастер, — Мори моментально скрылся.

Только не в мастерской — за входной дверью.

— Куда это он? — удивленно спросил Мелькор.

— За фруктами, — отмахнулся Пламенный. — Или еще за чем-нибудь — какая разница? Ты же сам не хочешь, чтобы он тут вертелся.

— Ты что-нибудь поручаешь ему? Я имею в виду, кроме уборки.

— Ему? — нолдо рассмеялся. — Да он змеевик от малахита не отличит!

— Научи.

Мастер хмыкнул.

— Пустая трата времени. Мальчишка неуклюж и бездарен. Я проверял, не спорь.

Он пригубил вино и поставил кубок на стол.

— Мы собирались поговорить о тебе. Что с твоими руками?

— Пока не знаю, — теперь Мелькор выглядел отстраненно-сдержанным, и Феанор вздохнул про себя. Разговаривать с Валой становилось все сложнее, былое взаимопонимание казалось сном.

— Впрочем, это не так уж важно, — Восставший посмотрел в глаза другу. — Понимаешь, мы ведь теперь снова сможем работать вместе. Иногда. Это ведь — главное!

Вопрос? Просьба?

— Главное, — подтвердил Феанор.

— Так попробуем? — Вала тут же поднялся.

— Идем, — согласился мастер.

Почему-то он не чувствовал радости — только смутную тревогу. Словно происходящее могло оказаться иллюзией. Чьей-то злой шуткой.

10

— Вот, выбирай.

Феанор поставил передо мной три шкатулки разного размера, доверху наполненные необработанными камнями. Предоставил мне одному принять решение за двоих. Сам, значит, собрался работать как подмастерье. Хотя прежде мы обсуждали любой замысел, иногда яростно спорили, порой наоборот — без слов понимали друг друга, захваченные общей идеей. На равных: я никогда не делал поправок на то, что Феанор — Воплощенный.

А теперь он демонстративно уступает мне. Совсем как во время игры с мечами, перешедшей в нелепый поединок. Значит, то, что произошло тогда, не было случайностью. Зря я все это время пытался убедить себя в обратном. Впрочем, не убедил, так что неуместная снисходительность Пламенного уже не вызвала у меня вспышки гнева. Просто еще одна связывавшая нас нить оборвалась, еще одна нота умолкла.

Я помедлил, ожидая, что Феанор отойдет. Займется чем-то еще. Хотя бы просто отвернется. Мне предстояло прикоснуться к своей прежней Музыке и совершенно не хотелось делать это при нем. Но он стоял рядом и смотрел.

Я постарался повернуться так, чтобы Феанор не видел моего лица. И закрыл сознание. Сосредоточенность мастера, обычное дело.

Камни. Мелодии, созданные до Войны. До поражения и плена. Эхо прошлого. Отражение меня — тогдашнего. Слишком многое изменилось с тех пор. Настолько, что даже оглядываться тяжело: не вернешься ведь, не изменишь то, что уже случилось. Но других мелодий нет. И не будет. Долго еще не будет.

Я перебирал их. Черные, полупрозрачные, с мерцающими в глубине искрами — синими, фиолетовыми, пурпурными. Алые. Ослепительно-белые. Серые — разных оттенков, с затейливым рисунком прожилок. Золотистые. Исчерна-зеленые. Ярко-синие. Мне всегда нравились контрасты. И разнообразие. Некоторые камни меняли цвет, когда я касался их. Иные начинали блестеть. Или тускнели.

Камни. Мелодии, пришедшие в мир, когда я пел Эред Энгрин. А некоторые — еще раньше. Тогда я если и задумывался о возможной войне, то лишь как о далеком будущем. У меня еще было время. Так много времени. И так мало.

Мелодии-игра. Творчество ради творчества. Ради того, чтобы украсить Эндорэ. Мое Эндорэ. Ради того, чтобы воплотить силу, требующую выхода.

Когда я в последний раз пел так? Не пытаясь защитить себя и свои земли, не стремясь добиться чего-то. Просто для удовольствия. Для красоты. Ради Музыки.

Слишком давно.

Я брал камни в ладони, проводил по ним пальцами — и откладывал. Один за другим. Я боялся убить их мелодии. С ними мог бы работать я прежний. Но прежнего меня больше не было. А Феанор ждал.

Может быть, отказаться? Выдумать повод и отложить работу? На неопределенный срок. То есть — навсегда, нечего себя-то обманывать.

Спрятаться? Струсить? Мне?!

Я невесело усмехнулся про себя и, не глядя, запустил руку в шкатулку. Сомкнул пальцы вокруг одного из камней. Вытащил. Показал Феанору.

— Этот.

11

Мелькор выбрал агат.

— Что это будет? — спросил я, разглядывая камень.

Он был словно разделен на две равные части, зеркально повторяющие друг друга. Черная прожилка на сером фоне, похожая на росчерк молнии. И серая — на черном.

Вала ответил не сразу, и я удивленно взглянул на него. Ничего похожего на прежнюю увлеченность работой. Замкнутое, сосредоточенное лицо. Почти хмурое. Словно он не творить собрался — сражаться. Я едва не сказал, что не стоит в таком настроении браться за дело. Камень ведь не виноват, что у мастера болят руки. Ему нужно понимание и любовь.

— Подвеска, — сказал Восставший.

Я кивнул, вздохнув про себя. И занялся оправой, стараясь не смотреть в сторону друга. Впервые мне не хотелось видеть, что и как он делает. Не видеть-то получалось, а вот не чувствовать...

Закрыться от меня полностью Вала сейчас не мог: для воплощения замысла требовалась слаженность действий. Так что я против воли улавливал его напряжение, неуверенность и, что еще хуже, растущее раздражение. И ответную недоверчивость камня, которая быстро сменила радостную податливость.

Мне очень хотелось схватить Мелькора за руку, остановить. Сказать ему: вслушайся, не спеши, не пытайся навязывать свою волю, вспомни, как было раньше. Но я отлично знал, что вмешательства он не потерпит. И не простит.

12

Вот и всё. Мелькор помедлил немного, словно это могло что-то изменить. Потом обтер камень — не спеша, очень тщательно. И положил перед Феанором. Рядом с оправой, которую нолдо только что доделал.

— Закончишь?

Пламенный молча кивнул. Он тоже старался не встречаться взглядом с другом.

Камень послушно лег в ажурную оправу. Искусно обработанный, полностью подчинившийся мастеру. И безвозвратно утративший мелодию, что дремала в нем, ожидая того, кто поможет ей зазвучать.

Красиво получилось. Очень красиво. Для тех, кто не видел прежних общих творений Мелькора и Феанора. Аманских.

Вала взял готовую подвеску, повертел в пальцах, аккуратно положил на стол. Посмотрел на нолдо, который по-прежнему старательно избегал его взгляда.

— Нам стоит поговорить, — суховато предложил Мелькор. — Лучше прямо сейчас.

И вышел из мастерской в кабинет. Пламенный вздохнул. Обсуждать неудачу друга ему совсем не хотелось. Тем более, что она вряд ли была случайностью.

13

О чем ты хочешь говорить со мной, Мелькор? Все и так очевидно для нас обоих: ты убил мелодию. Свою или созданную кем-то из майар, не так уж важно. Нет, в Музыке не появилось ни одной фальшивой ноты — ты всё-таки мастер. Но теперь она звучит глухо. Безжизненно.

Безделушка у тебя получилась. Да, такой работой гордились бы многие. Из знакомых мне нолдорских мастеров — наверное, все. Думаю, что и твои майар тоже. Только вот для тебя создать подобное — стыдно. Ты ведь понимаешь это не хуже меня.

И чего ты ждешь теперь? Утешений? Ободрения? Не умею я этого, да и не простишь ты такого. А фальшь все равно почуешь. И что тогда — новая ссора?