После Пламени. Корона Севера

— Знаешь, что с ней сделают в Ангбанде? — насмешливо спросил первый голос. — Полагаю, догадываешься. Ты ведь уже большой мальчик.

— Подумай о Морвен и Ниэнор, сын! — потребовал второй. — Им не на кого надеяться, кроме тебя. Ты должен выжить!

Рыдания Финдуилас почти затихли вдали.

— И кого же ты выберешь: свою эльфийскую подружку или родных? — поинтересовался первый голос. — Ступай: я освобождаю тебя. И дарю тебе жизнь.

— Спаси мать и сестру, Турин! — перебил его второй. — Торопись, а то будет поздно!

И я проснулся. С трудом опустил руку и вложил меч в ножны: все тело затекло. Вокруг было тихо и пусто: только я и дракон.

— Иди, сын Хур-рина, — прорычала тварь. — Попр-робуй спасти хоть кого-нибудь.

И я пошел. Потом побежал — через мост и дальше по дороге, кое-как заставляя двигаться негнущиеся, онемевшие ноги.

Спасти хоть кого-нибудь. Но кого? Финдуилас? Маму?

Кого из них?!

17

— Властелин, Турин жив и здоров, — доложил я Мелькору. — В смысле, физически он в полном порядке.

— А умственно? — обеспокоился Вала.

— Я ничего с ним не делал! — не хватало, чтобы из-за этого Воплощенного меня вернули в Ангбанд! — Только поговорил немного, но кто-то вмешался в разговор. Кто-то третий.

— Поющий? Может быть, Мелиан?

— Нет, Властелин. Я бы узнал ее. Да и Поющего отличил бы. Но там была какая-то странная мелодия. Больше всего похожая на человеческую, только в другой тональности и с необычными вариациями. Турин очень разволновался, когда существо коснулось его сознания. Сначала он злился на меня, на орков — ну, ожидаемо. А потом вдруг начал — на себя. Думаю, с ним заговорил кто-то знакомый.

— Отец, — предположил Мелькор.

— Единый?! — изумился я. — Не может быть!

— Отец Турина, — с легкой досадой уточнил Восставший. — Ладно, Глор, ты все сделал правильно. Дальше я присмотрю за Турином сам.

"Присмотрю"! Лично! Вот почему просто не забрать человека в Ангбанд? Тогда за ним и присматривать не придется. Да разве Мелькор когда-нибудь прислушивался к разумным советам!

— Пусть орки сложат все трофеи где-нибудь в одном месте, — распорядился Вала. — Кроме оружия — его отдельно. И отправь воинов назад в Ангбанд, только проследи, чтобы они ушли без добычи.

— Те, что ведут пленных, могли что-нибудь прихватить с собой, — предупредил я. — Мне их догнать?

— Не надо, их обыщут на входе. Оставайся в Нарготронде, разрушь мост и жди Саурона. Он проверит трофеи и отберет полезные.

— А остальные я смогу взять себе? — с надеждой спросил я.

На золоте и драгоценных камнях было очень приятно лежать, особенно перед линькой: они уменьшали зуд. Да и блестели славно: успокоительно так.

— Не вздумай! — сурово предостерег меня Вала. — Чтобы ни одного камешка не тронул, понятно?! Очистишь крепость огнем и жди. Сокровища квенди обезвредит Саурон.

Спорить было бесполезно, и я с досады окатил пламенем ни в чем не повинные деревья у ворот Нарготронда. Властелин в последнее время сделался до нелепого подозрительным. Ну, что ему эльфийские камешки! Какой от них вред? А вот ведь — ни себе, ни майар!

18

— Спаси мать и сестру! Они в беде!

Дракон, сидевший у ворот разоренного Нарготронда, остался далеко позади, но казалось, что слова чудовища продолжают звучать. Иногда Турину чудился зов Финдуилас, но чужой голос мешал вслушаться.

— Торопись или ты погубишь их!

Окончательно выбившись из сил, путник падал на землю и засыпал, не заботясь об осторожности. И во сне видел одно и то же: дракон сжигает родной дом, а орки волокут Морвен с дочерью на расправу. А потом безжалостный голос будил Турина и опять гнал вперед. Невзирая на опасность: с приходом зимы горные перевалы стали почти непроходимыми.

И когда изнуренный тяжелой дорогой Турин толкнул незапертую дверь и остановился на пороге дома, в котором провел первые годы детства, ему сперва показалось, что он снова видит все тот же дурной сон.

Темно и пусто. Слой пыли на обветшалой утвари. Вещи разбросаны: то ли кто-то собирался в спешке, то ли рылся, ища, что украсть. Второе представлялось более вероятным. Турин уходил из обедневшего дома, вернулся — в нищий. И казалось, даже воздух здесь пропитан отчаянием.

Ни матери, ни сестры. Опоздал?!

Турин вышел и прислонился спиной к двери: усталость, которую он упорно превозмогал, теперь навалилась разом. Голова кружилась от голода.

Аэрин, сестра матери, жила где-то рядом — это он помнил. Кажется, вон в том доме.

19

— Ему уже не помочь, Аэрин, — я осторожно опустил убитому веки. — Мне жаль.

— Ульт, может быть... Мор... Властелин... — женщина подавленно замолчала. — Как же я теперь... одна... с малыми?

— Властелин позаботится о Бродальте, — мягко сказал я, сделав вид, что не заметил ее оговорки.

Местные забыли еще не все выдумки, которыми их пичкали Древние.

— У твоего мужа будет огромное стадо, — я заставил Аэрин сесть, кивком указал одной из женщин на кувшин, та поняла, налила вина, подала вдове. — И хорошее оружие, и богатая добыча на охоте. И земляных яблок сколько угодно.

Про страстных красавиц, ожидающих за небом тех, кто верен Властелину Мелхгуру, я упоминать не стал.

— А мы позаботимся о тебе, — заверил я женщину. — И о твоих детях. Вы не будете знать нужды, обещаю.

Аэрин попыталась улыбнуться и вместо этого разрыдалась. На ее нарядном платье расплывались багровые пятна.

— Кровь не ее, — шепнула Тинни, проследив мой взгляд. — Бродальта.

Я взял жену под локоть и отвел в сторону, благо Аэрин было на кого оставить. Женщины, тихо переговариваясь, накрывали тела погибших, собирали с пола разбросанную снедь и осколки праздничной посуды. Сегодня Бродальт и Аэрин отмечали день рождения младшей дочери.

— На него сперва внимания не обратили, — сказала Тинни, зябко кутаясь в узорчатый платок, хотя в доме было жарко натоплено. — Ну, попросился странник погреться — впустили, дали похлебки. А он как раскричится: где, мол, мои мать и сестра, что вы сделали с Морвен? И к Аэрин. Та растерялась, а Бродальт, конечно, вступился за жену. Вспылил, он еще выпивши был, праздник же. Ну, слово за слово, вождь велел бродяге убираться вон из селения, пригрозил вздернуть, как разбойника. А тот меч выхватил. Аэрин пыталась его урезонить, рассказала, что Морвен с дочерью в Дориат подались, к Древним. Про злого духа, правда, умолчала, — жена опасливо оглянулась.

— Дух не вернется, Тинни, я же тебе говорил.

— Может, и не вернется... Не сердись, Ульт, я знаю, что ты сильный колдун, но лишний раз поминать все равно боязно: а ну, как беду накличешь.

— Что дальше было? — я покосился на Аэрин.

Она перестала плакать и сидела, бессильно уронив руки на колени.

— А дальше бродяга заявил, что он — Турин, Владыка Дор-Ломина, и что его сюда завлекли обманом.

Опять Турин?! Я скрипнул зубами. Если бы я не упустил тогда этого разбойника, он не явился бы сюда убивать!

— Бродяга оттолкнул Бродальта, тот упал и... Ну, ты видел.

Я недоверчиво покачал головой. Турин, конечно, был отличным воином, но чтобы отшвырнуть нашего вождя, как котенка, это ж какая сила нужна! Или сила — чужая? Не человеческая? Что, если огненный дух все-таки вернулся? Вселился в брата Ниэнор и отправился мстить? А если даже не он, другой дух, все равно хорошего мало.

— Дальше началась драка. Бродяги, которых Аэрин подкармливала, поддержали Турина. Наши, кто при оружии был, сцепились с ними. Поубивали многих, — Тинни всхлипнула.

— Больше бродяг в нашем селении не будет, — я возвысил голос и обвел взглядом женщин. — Ульнир с охотниками найдет и уничтожит убийц. Он теперь наш вождь. Турин одержим злым духом. Этот дом придется сжечь, как и дом Морвен. Прости, Аэрин, другого выхода нет. Забирай детей, поживешь пока у меня. Весной построим вам новый дом, а здесь теперь нельзя оставаться.

— А мертвые? — спросила Тинни.

— Наших заберем. Предадим огню, как положено, со всеми почестями. Бродяги пусть тут остаются.

Бросить бы врагов падальщикам, да тащить далеко. А вблизи селения Мелхгур запретил оставлять трупы. Сказал: поветрие можно навлечь.

Оскверненный дом вспыхнул легко. Я позволил пламени перекинуться на соседний, в котором прежде жила Морвен. Теперь оставалось только следить, чтобы огонь не пошел дальше. И надеяться, что Ульнир убьет Турина. Что Властелин не успеет ему помешать.

20

Я остановлю тебя.

Тебе не повезло, Феанор. Пока дочь Хурина оставалась в Дориате, я не мог вмешаться: это вызвало бы неминуемое столкновение с Мелиан. Что сильно огорчило бы Саурона, пусть он и не подал бы виду.

Нет, Дориат я не тронул бы. А вот выманить Морвен за пределы Завесы оказалось нетрудно: достаточно было слухов о Турине, который при падении Нарготронда то ли погиб, то ли ранен, то ли попал в плен. С Ниэнор было посложнее, но в конце концов она отправилась следом за матерью. Не знаю, правда, вела ли ее дочерняя любовь или твоя воля. Второе вероятнее: Мелиан не позволила бы тебе полностью подчинить себе девушку. И ты решил избавиться от помехи.

Но тебе не повезло. Вернее, ты совершил ошибку. Не принял в расчет меня.

Это будет не месть, Феанор. Во всяком случае, месть не за меня. Но я очень не люблю, когда лишенные плоти духи пытаются вселяться в людей. В любых людей, Пламенный. Или ты думал, я заступаюсь только за верных мне? Когда-то ты объявил всех нолдор своим народом. Ну, так вот, люди — мои, и я не позволю тебе разрушать их разум. Развлекайся со своими соплеменниками, если угодно. Или с животными.

Глор сумеет вышвырнуть тебя вон из чужой оболочки. А главное — он, в отличие от Мелиан, не станет церемониться и вести долгие разговоры. Он просто применит силу.

Девушка при этом может погибнуть, но то, что ты сделал с ней, еще хуже. В случае смерти она хотя бы освободится.

21

Густой иссиня-черный туман скрывал землю под копытами лошадей, застилал все вокруг — вытянутую руку почти не видно. От тяжелого смрада кружилась голова. И не понять было, чем пахнет. Просто кони — чуткие и послушные эльфийские кони — сходили с ума и неслись вперед, пока не налетали на дерево или не скатывались в овраг, ломая кости себе и всаднику. Просто тело сделалось вялым и непослушным, а движения — слишком медленными.

Запах страха. Запах неотвратимой смерти. Запах Дракона. Так, наверное, пахло в Ангбанде.

Что-то метнулось навстречу — то ли ошалевшая птица, то ли ветка. Лошадь, захрапев, прянула в сторону. Ниэнор почувствовала, что падает, инстинктивно поджала руки и ноги и покатилась кубарем по траве.

Она уцелела, даже не ушиблась. Только конь ускакал. Как его звали? Ломе... Кажется, Ломенуз. Нет, Ломенуз был другим. Впрочем, неважно.

Девушка встала и попыталась осмотреться, невольно потянувшись к рукояти меча. Но рука встретила пустоту, и от этого вдруг стало щемяще тоскливо, словно Ниэнор только что потеряла друга.

— Ты и за это заплатишь! — дочь Хурина гневно сдвинула брови.

Заплатит, и дорого. Вспомнить бы еще, кто.

Куда идти? Отчаянные крики спутников доносились со всех сторон. Ниэнор покачала головой: от воинов Дориата, сопровождавших ее, сейчас толку было немного. Впрочем, не только сейчас: это же не нолдор!

Мать тоже куда-то исчезла, и это было к лучшему: она бы только мешала.

Дочь Хурина расправила узкие плечи и быстрым пружинистым шагом направилась туда, где сквозь вонючее марево угадывались очертания холма. Враг ждал там, она это чувствовала.

— Что ты ищеш-шь здес-сь?

Девушка посмотрела вверх и встретилась глазами с немигающим взглядом дракона. Ну, наконец-то!

— Брата, Ту... — начала она и вдруг осеклась: это было не главным.

— Моргота! — голос Ниэнор зазвенел от восторга и ненависти.

Имя того, кого непременно следовало найти и убить, вспомнилось наконец, и теперь все стало простым и понятным.

— Позови сюда Моргота! — пальцы снова потянулись к несуществующей рукояти.

— Пр-рямо-таки его с-самого? — насмешливо осведомился дракон. — Твой бр-рат был не таким хр-рабрым, ему и меня хватс-сило.

— Турин — не трус! — вскинулась Ниэнор. — Мы не боимся ни тебя, ни твоего хозяина. Позови его! Или он, как всегда, прячется за чужими спинами?!

— Отпусти девушку! — на этот раз голос раздался как будто прямо у нее в голове.

Виски заломило от напора враждебной воли. Одной? Двух? Ниэнор внезапно показалось, что ее разрывают надвое.

— Пусть Моргот явится! — ответ пришел непонятно откуда. — С ним и поговорим.

— Ты оставишь ее — не живую, так мертвую, — заявил дракон. — Люди — наши!

— Я убью вас обоих! И его, и тебя! Не смей заступать мне путь!

Дочь Хурина упала на землю и забилась, вцепившись ногтями в голову, выдирая пряди волос. Она кричала, потом хрипела, а голоса продолжали спорить. Им не было до нее никакого дела.

Потом все закончилось, и боль ушла. Девушка кое-как поднялась на ноги и растерянно огляделась. Она не помнила ни того, как оказалась здесь, ни даже собственного имени. Она была совсем одна — и огромный мир вокруг. Непонятный и незнакомый.

Девушка безмятежно улыбнулась и сделала первый шаг.

22

"Ты можешь помогать им отсюда. Или хоть наблюдать".

Наблюдать? Спокойно смотреть, как на моего сына охотятся люди Моргота? Позволить им убить его?!

Помочь Турину — значило поддаться воле Врага. А не вмешаться...

Когда ты свободен, это не так уж сложно. Можно ничего не сказать. Можно удержать руку, оставить меч в ножнах. Можно повернуть коня.

А как быть, если ты скован так, что не пошевелиться? И если ты видишь, все время, даже сквозь закрытые веки видишь своих родных! Униженных, измученных, на волосок от гибели. Ты можешь молчать, до крови кусая губы. Можешь вообще ничем не показывать своей боли. Но как ее не чувствовать? Как не бояться за любимых? Как не хотеть — исступленно, отчаянно, — чтобы они спаслись, чтобы смерть прошла мимо — ну, еще один раз?!

Я не сразу понял, что эти желания исполняются. Чудом не попавшая в цель стрела. Встреча, которой, вроде бы, не должно было случиться. Внезапно принятое решение.

Моим близким то невероятно везло — тогда я думал, что сами Владыки Запада оберегают их. То казалось, что на Морвен и детей ополчилась сама судьба, и было ясно: это злая воля Моргота.

Потом я стал замечать, что предвижу события. Мои страхи раз за разом оправдывались, как и надежды.

Я больше не пытался мысленно разговаривать с женой и детьми: похоже, они каким-то образом меня слышали. И словно разум теряли.

А потом я сидел, вцепившись пальцами в каменные подлокотники, раскачиваясь из стороны в сторону, и старался не думать о том, что Турина вот-вот убьют. Что Ниэнор сейчас схватят орки.